Светлана Борминская - Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум
Приятель кивнул.
– Едем. – Иван Ильич с удовольствием оглядел сизый зал шашлычной. – Тогда я сейчас отправлю эсэмэску Владу, чтобы присоединялся, и Надьке надо послать, что сегодня к ней не приеду, – хмыкнул он и быстро набрал указательным пальцем тексты новых сообщений.
«Вадь, мы тут клевых телок подсняли!!! Едем к ним в Химки, ты с нами?.. Шишов».
– И этой дуре, – высунув язык, стал набирать он второе сообщение.
«Зайка, сегодня не смогу прийти, живот болит. Целую».
– Все, поехали в Химки, – поднялся он и поманил пальцем официантку.
Они уже вышли из шашлычной и ловили такси, когда Шишов получил ответное сообщение.
«Ты что, Ваня??? Какой я тебе зайчик, на хрен? Какой еще живот, шутник!!! Охренел, да??? Влад».
– Эстрадно-танцевальное ревю закончилось. – Старый ангел глядел с крыши соседнего храма на крутящегося юлой у шашлычной Ивана Ильича Шишова.
В отдалении от него стоял его приятель с вытянутой физиономией.
– А давай я скажу, что это я случайно послал ей это сообщение про клевых телок, Вань? – повторял приятель. – Ну, Вань, да не одна эта Надька в Москве, поехали в Химки... Плюнь, Вань!
ГЕЙ-БАР «МАРУСЯ»
Гей-бар «Маруся» в двух шагах от Большого театра... На улице у бара розовые и голубые «Пежо», затесавшиеся среди трехтонных джипов. На одном из мини-каров на лобовом стекле фиолетовым маркером написано:
«Срочно куплю очередь на „Тойоту-Камри!!!“
– Это не со мной, это не я. – У стойки бара на высоком стуле сидел мужчина и разглядывал на просвет коктейль, в котором лед и мята были перемешаны в равных пропорциях. – Это с тобой, это ты, – вздохнул Наум. Расплатившись, он соскочил со стула и пошел к выходу.
На улице кружились кленовые листья, а Наум был не в обычном килте и розовой курточке, а в костюме, шляпе и с портфелем и походил не на столичного гея, а на сельского командировочного, приехавшего в Минсельхоз за коленвалами для веялок.
В дверях Наум неожиданно столкнулся с Романом, своим бывшим бой-френдом. Высокий здоровяк Роман Пугливый подъехал к «Марусе» на «Хаммере» в красный горох.
– Наумчик, ты? – манерно поинтересовался он. – Мне уже говорили, но изумил... изумил... – Прижав к груди кулак, он скорбно произнес: – Шляпка у тебя прикольненькая... Не желаешь сексом заняться? Ты, я и Гудвин.
Наум вытащил из ушей наушники DVD-плеера, открыл рот, но так ничего и не сказал – Марк Алмонд и его небезызвестный «Миндаль» попискивали из плеера...
Мимо в бар прошли два негра с мопсом на поводке.
– Стал ухаживать за девушками, старик. – Наум безразлично мазнул взглядом по джинсам мопса. – Полюбил девушек, вечер, скамейки в парковой зоне, полюбил и счастлив... А точней, попал на неприятности и полюбил! – вздохнул Наум и, махнув портфелем, направился в другую сторону от Большого театра.
– Девушкам поцелуй от меня передавай... Естество, как жевательная резинка, – пожал плечами Пугливый и зашел в «Марусю», – все выдержит, – доставая зажим для денег, бормотал он. – Где тут мой красивый бармен?..
В баре уже было не протолкнуться, и подъезжали все новые машины...
Пугливый зашел в туалет, посидел там, подкрасил губы, когда в соседней кабинке началась тихая возня, вышел через бар на улицу. Он решил зайти к своей знакомой девушке. Пока просто так.
«Дурной пример заразителен», – нажимая на кнопку звонка, думал он.
ВОЛШЕБНЫЙ КЛОУН ПАГО
«Не давай возможности никому и ничему принимать решения за тебя».
Карлос Кастанеда
«Рено», серо-зеленый кузнечик, вынырнул из тоннеля и помчался мимо Булонского леса в пригород. Волшебный клоун Паго сидел за рулем в любимых фиолетовых трусах, белом шарфе и шмыгал носом – у него снова был аллергический насморк на грим. Салат из тунца в контейнере и безалкогольное пиво подпрыгивали на соседнем сиденье.
Внезапно Паго почувствовал, как автомобиль повело куда-то влево, и через несколько секунд раздался оглушительный хлопок. Клоун остановил машину и трусливо вылез из нее.
– Теория и практика – две параллельные прямые, – бормотал он, меняя колесо.
Ему сигналили – фиолетовые шелковые трусы клоуна на дороге неподалеку от Булонского леса в Рождество смотрелись незаурядно и служили отличной мишенью для шуточек проезжающих.
Катарсис, случившийся с ним позапрошлым летом, а также тяжелая депрессия на грани нервного срыва осенью привели Павла Голду во Францию... Как в тумане пронеслось все, что с ним было. Кабинет банкира и переизбрание его на совете директоров.
– Я ничего не понимаю, – успел сказать он, как был уже в отставке. Впрочем, ему предложили весьма почетное место без права решающего голоса и назначили приличное пожизненное содержание. Банк «Санта-Глория» возглавил его старший сын, так что преемственность была соблюдена.
– Черт, я же просил другой судьбы, неужели эта фигня начала сбываться? – иногда в утреннем похмелье спрашивал он себя, испытав острое разочарование от происходящего с ним.
Личный психотерапевт Голды, славная грудастая тетка, влюбленная в него уже около десяти лет, пунктуально выспрашивала Павла Олеговича на сеансах терапии:
– А вы не валяете ваньку? Вы, со своим комплексом победителя, хотите быть коверным?
– Коверным? – дергая лицом, переспрашивал он. – А кто его знает, вроде бы хотел...
«А что я на самом деле хочу от жизни? – спрашивал он себя, оставаясь один на один с собой, депрессия в эти минуты сидела на нем, как сумоист на ночном горшке. – Мне не жаль того, кому не жаль меня... Не жаль себя, выходит?»
– Ну, что же, я послала ваше резюме и фотографии в несколько варьете, – однажды сказала влюбленная в него психиатр. – Вы же носитель двух языков – английского и французского, Павел Олегович, так?
Голда молчал .
– Итак, выбирайте: быть клоуном в Лас-Вегасе или клоуном в варьете в Риге! – Психотерапевт зажмурилась. – И только для вас – Голливуд, хотите? Будете сниматься в роли русского клоуна, правда... придется заплатить триста тысяч условных единиц за участие в ситкоме, но зато это очень большой шанс!
– Шанс за триста тысяч долларов? – ехидно переспросил Голда. – В чем же он состоит?..
– Вас могут заметить в Голливуде и начнут приглашать сначала в малобюджетные фильмы, а потом... Как знать, как знать...
– Я выбираю Голливуд, – мрачно согласился Голда. – А Франции или Парижа у вас нет? У меня такое характерное лицо, – подошел он к зеркалу и состроил рожу.
– В Париже нет, но можно попробовать. – Психотерапевт радостно замахала руками. – У меня есть план, купите нам билеты, и на месте я вам найду то, что вы так хотите, Павел Олегович!
– Где? – Голда недоверчиво покосился на своего душевного лекаря.
– В квартале Марэ, – улыбнулось влюбленное в него создание пятидесяти пяти лет от роду.
– Ну, давайте тогда, – согласился Голда. – Давайте... Билеты я куплю, вам в два, а себе – в один конец.
Павлу Олеговичу, надо вам сказать, очень редко снились сны в ту осень. Он чуть не проснулся, когда ему приснилась Даша...
С мокрыми локонами, напевая, она кружилась на месте и посылала ему воздушные поцелуи. У них что-то не получалось, и он что-то просил...
– Потрогай его, не бойся...
– Конечно, я уже делала это тысячу раз, Паша...
– Просто сегодня я переволновался!
Они вышли на балкон, ловя губами водяную пыль, дождь не прекращался ни на минуту... Усталая юная женщина с глазами ребенка снова была рядом, и он заплакал во сне навзрыд.
– Я хочу снова дарить нежность! – в голос зарыдал он. – Зачем ты ушла?.. Даша, Даша, ты сама упала из окна или... тебя выбросил мой тесть?.. Он тебя выбросил?.. Я хочу это знать.
Голда проснулся и, лихорадочно озираясь, сел на кровати. Покосившись на спящую жену, он накинул халат и вышел из дома. Над деревьями в саду висели звезды, проткнутые насквозь ветками.
– А если бы я не попросил тогда в храме счастья, Дашка осталась бы жива? – Павел Олегович, беззвучно шевеля губами, пытался открыть дверь в гараж, напрочь забыв, что закрыл его изнутри.
– А на этот вопрос мы вам не ответим, уважаемый, – сказал кто-то за его спиной.
Голда вздрогнул, но не повернулся, его уже замучили голоса.
– А если я больше не хочу быть клоуном? – тихо спросил он. – Расхотел...
– Поздно, Пал Олегович, поздно. Ты попросил, и вон как все пошло, – выпалил голос прямо ему в ухо.
Голда, почувствовав чье-то дыхание, отшатнулся
– Но мое истинное предназначение – в чем оно? – оглянулся он. – Я так и не понял...
