Грэм Грин - Человеческий фактор
– Как бы там ни было, Эммануэл… я не могу восхищаться предательством.
– Тридцать лет назад, в студенческие годы, я даже мнил себя эдаким коммунистом. А сейчас?.. Кто же все-таки предатель – я или Дэвис? Я ведь действительно верил в интернационализм, а сейчас втихую сражаюсь на стороне националистов.
– Вы повзрослели, Эммануэл, только и всего. Что будете пить – кларет или бургундское?
– Кларет, если вы не против.
Сэр Харгривз согнулся пополам в своем кресле и углубился в изучение карты вин. Вид у него был несчастный – наверно, лишь потому, что он никак не мог решить, что выбрать: «Сент-Эмильон» или «Мэдок». Наконец он принял решение и заказал вино.
– Я иной раз недоумеваю, почему вы работаете у нас, Эммануэл.
– Вы сами только что сказали: я повзрослел. Не думаю, чтобы коммунизм – в конечном счете – сумел достичь большего, чем христианство, к тому же я не из крестоносцев. Капитализм или коммунизм? Возможно, Бог – это капиталист. А я, пока жив, хочу быть на той стороне, за которой победа. Не смотрите на меня с таким возмущением, Джон. По-вашему, я циник, а я просто не хочу терять зря время. Та сторона, что победит, сможет построить лучшие больницы и выделить больше средств на борьбу с раком, когда со всеми этими атомными безумиями будет покончено. А пока мне нравится игра, в которую мы все играем. Нравится. Всего лишь нравится. Я не строю из себя рьяного поборника Господа Бога или Маркса. Надо остерегаться тех, кто во что-то верит. Они ненадежные игроки. И тем не менее, если попадается хороший игрок на другой стороне, ты начинаешь любить его: ты ведь получаешь тогда от игры больше удовольствия.
– Даже если он предатель?
– О, предатель – это старомодное слово, Джон. Игрок ведь не менее важен, чем сама игра. Мне, к примеру, было бы неинтересно играть, если бы напротив меня сидел плохой игрок.
– И все-таки… вы убили Дэвиса? Или вы его не убивали?
– Он умер от болезни печени, Джон. Прочтите протокол вскрытия.
– Счастливое стечение обстоятельств?
– Самый старый из известных трюков – вы же сами его и рекомендовали: меченая карта, как видите, выплыла в игре. Эта моя выдумка про Портон – об этом ведь знали только он и я.
– Вам следовало все же подождать, пока я вернусь. Вы хотя бы с Дэйнтри это обсудили?
– Вы же возложили всю ответственность на меня, Джон. Когда чувствуешь, что рыба у тебя на крючке, не будешь стоять на берегу и ждать, пока кто-то посоветует, как ее тащить.
– Это «Шато-Тальбо»… как оно вам кажется – сносным?
– Превосходным.
– По-моему, в Вашингтоне мне напрочь испортили вкус к вину. Все эти сухие мартини… – Он снова пригубил вина. – А может быть, в этом вы виноваты. Неужели вас ничто никогда не тревожит, Эммануэл?
– В общем да, немного тревожит заупокойная служба – вы заметили, у них был даже орган, – а ведь предстоит еще погребение. Все это наверняка стоит кучу денег, а я не думаю, чтобы Дэвис оставил после себя много монет. Или вы полагаете, этот бедняга дантист заплатил за все… а может быть, наши друзья с Востока? Что-то, мне тут кажется, не совсем ладно.
– Вот об этом можете не тревожиться, Эммануэл. Фирма за все заплатит. Мы же не обязаны отчитываться в наших секретных фондах. – Харгривз отодвинул в сторону бокал. И сказал: – На мой вкус, это «Шато-Тальбо» – урожая не семьдесят первого года.
– Меня самого поразило, Джон, что Дэвис отреагировал так быстро. Я же знал его вес и точно все вычислил: дал ему такую дозу, которая, по-моему, не могла быть смертельной. Видите ли, афлатоксин до сих пор ведь никогда еще не проверялся на человеке, и я хотел быть уверенным – на всякий случай, – что доза не будет чрезмерной. Наверно, печень у него уже была в плохом состоянии.
– А как вы ему это дали?
– Я зашел к нему выпить, и он предложил мне какое-то омерзительное виски под названием «Уайт Уокер». Дух у него был такой, что афлатоксина Дэвис не мог почувствовать.
– Могу лишь молиться, что вы не ошиблись и поймали нужную рыбу, – сказал сэр Джон Харгривз.
В весьма мрачном настроении Дэйнтри свернул на Сент-Джеймс-стрит, и, когда по дороге к себе проходил мимо «Уайта», кто-то окликнул его с порога. Оторвавшись от созерцания той помойки, где копошились его мысли, Дэйнтри поднял взгляд. Он явно знал этого человека, но сразу не мог вспомнить, как его зовут или хотя бы при каких обстоятельствах они встречались. Кажется, Боффин. Или Баффер?
– У вас нет с собой «Молтизерс», старина?
Тут Дэйнтри не без смущения вспомнил, где они встречались.
– Как насчет того, чтобы пообедать, полковник?
Баффи – это же не имя, а нелепица. Наверняка у этого малого есть другое, но Дэйнтри тогда так его и не узнал. Он сказал:
– Извините. Обед ждет меня дома. Это была ложь, но не вполне. До того как отправиться на Ганновер-сквер, Дэйнтри вынул из холодильника банку сардин, а кроме того, у него еще оставалось немного сыра и хлеба от вчерашнего обеда.
– В таком случае пошли выпьем. Обед дома всегда может подождать, – сказал Баффи, и Дэйнтри ничего не сумел придумать, чтобы отказаться.
Было еще рано, и в баре находилось, кроме них, всего двое. Они, видимо, достаточно хорошо знали Баффи, ибо встретили его безо всякого восторга. Но Баффи, видимо, это было безразлично. Он обвел рукой присутствующих, включая бармена, как бы представляя им Дэйнтри.
– Это полковник. – Оба посетителя из чистой вежливости буркнули что-то в адрес Дэйнтри. – Так и не узнал на этой охоте вашей фамилии, – заметил Баффи.
– А я так и не узнал вашей.
– Мы встречались, – пояснил Баффи, – у Харгривза. Полковник из этих ребяток «шито-крыто». Что-то вроде Джеймса Бонда.
Один из двоих сказал:
– Так никогда и не прочел ни одной книжки Иана [имеется в виду Иан Флеминг].
– Слишком они сексуальны, на мой вкус, – сказал второй.
– Чрезмерно. Я не прочь побаловаться, как любой мужчина, но разве секс так уж важен, верно? Во всяком случае, не то, как это происходит.
– Что будете пить? – спросил Баффи.
– Сухой мартини, – сказал полковник Дэйнтри и, вспомнив свою встречу с доктором Персивалом, добавил: – Очень сухой.
– Большой бокал очень сухого, Джо, и большой бокал розового. Действительно большой, старина. Не будь скупердяем.
Глубокое молчание воцарилось в маленьком баре, словно каждый думал о своем – о романе Иана Флеминга, об охоте, о похоронах. Баффи сказал:
– У нас с полковником общее пристрастие – «Молтизерс».
– «Молтизерс»? – выйдя из своего раздумья, заметил один из мужчин. – Я предпочитаю «Смартиз».
– Это еще что за чертовщина – «Смартиз», Дикки?
– Такие маленькие штучки с шоколадной начинкой, все разного цвета. А вкус у всех одинаковый. Но я, сам не знаю почему, предпочитаю красные и желтые. А лиловые не люблю.
Баффи сказал:
– Я видел, как вы шли по улице, полковник. Такое впечатление, если позволите, что вы вели сами с собой серьезный разговор. Государственная тайна? А куда вы направлялись?
– Всего лишь домой, – сказал Дэйнтри. – Я живу тут поблизости.
– Вид у вас был весьма мрачный. Я сказал себе: со страной, очевидно, что-то всерьез неладно. Ребята «шито-крыто» знают об этом больше, чем мы.
– Я иду с похорон.
– Надеюсь, не кто-то из близких?
– Нет. Сослуживец.
– О, с моей точки зрения, похороны всегда лучше свадьбы. Терпеть не могу свадьбы. Похороны – это конец. А свадьба… ну, это всего лишь достойный сожаления переход в новое состояние. Я бы скорее уж праздновал развод… но это тоже часто лишь переход к новой свадьбе. Такая уж у людей образуется привычка.
– Перестаньте, Баффи, – сказал Дикки, тот, что любил «Смартиз», – вы же сами об этом одно время подумывали. Нам все известно про эту вашу брачную контору. Чертовски вам повезло, что вы сумели вывернуться. Джо, подай-ка полковнику еще один мартини.
Дэйнтри, чувствуя себя несколько растерянно среди этих посторонних людей, залпом выпил первый бокал. И словно человек, выбравший наугад фразу из разговорника на незнакомом языке, сказал:
– Я был и на свадьбе. Не так давно.
– Опять «шито-крыто»? Я хочу сказать, женился кто-то из ваших?
– Нет. Это была моя дочь. Она вышла замуж.
– Бог ты мой, – вырвалось у Баффи, – вот уж никогда бы не подумал, что вы из этих… я хочу сказать, из женатиков.
– Одно не обязательно вытекает из другого, – заметил Дикки.
Третий мужчина, который до сих пор почти не раскрывал рта, сказал:
– Едва ли стоит проявлять такое высокомерие, Баффи. Я ведь тоже когда-то был таким. Хотя, кажется, чертовски давно. Собственно, это моя жена приобщила Дикки к «Смартиз». Помните тот день, Дикки? Мы сидели за обедом – атмосфера была довольно мрачная, так как мы уже чувствовали, что собираемся рушить старый дом. И моя жена вдруг изрекла: «Смартиз» – всего-навсего: «Смартиз»… Я так и не понял – почему. Очевидно, решила, что надо же о чем-то говорить. Вот уж кто умел соблюдать приличия.
