Михаил Чулаки - У Пяти углов
И тут Вольту пришла небольшая идея: ведь кино — оно чем-то родственно газете. Что, если попробовать впрячь в это дело кино? Они от Поливановой не зависят, так что чрезмерной храбрости не потребуется.
В коридоре тотчас и встретилась Веринька — тоже тащила свой стул. Сейчас не работа ждала, потому нечего было слишком торопиться. Вольт приостановился:
— Ну вот, Веринька, Поливанова была с иностранцами, к ней не пробиться. Да я и подумал потом: лучше всего письмо в «Литературку». Представляешь, статья появится: «Украли монографию»!
— Ах, я так и знала, что ты придумаешь удобную отговорку! Я все прекрасно понимаю! Каждый умирает в одиночку!
Вот и делай что-нибудь для нее! Крамер лучше понял, что такое подписывать письмо: это же в десять раз смелее, чем высказать все в глаза Поливановой, — высказанное останется в четырех стенах, а письмо — это документ, это сор из избы! Противно объяснять. Вольт махнул рукой и двинулся дальше со своим стулом. Тем более не стал говорить про идею с кино — тут ведь и самому еще не очень ясно, в отличие от газеты.
Сдвинутые лабораторные столы были покрыты бумагой, отмотанной от того самого рулона, неизвестно зачем стоящего в углу. Среди сборной посуды выделялась голубая тарелка, по которой несся на всех парусах романтический парусник, — вообще-то тарелка настенная, в свое время подаренная в складчину Хорунжему на день рождения, но теперь мобилизованная на стол и явно предназначенная для почетного гостя.
Сам гость стоял тут же в окружении наших граций. Тотчас присоединилась к грациям и Веринька, причем выражение лица у нее сменилось мгновенно — точно сняла ту скорбную маску, которую Веринька надевала специально для разговора с Вольтом.
Гость на этот раз даже не блистал кожаным пиджаком, что делало его в глазах Вольта несколько симпатичнее — у Вольта неприязнь к кожаным пиджакам, дубленкам, чемоданчикам-дипломатам и прочим навязчиво модным вещам.
Имя гостя Вольт не удержал в голове сразу как познакомился в прошлый раз, и с тех пор не было случая узнать. Такая беспамятность постыдна сама по себе, а кроме того, теперь неудобно было подойти, не зная, как обратиться, а ведь Вольт собрался завести с киношником разговор о попранной в лице Вериньки справедливости.
Не зная, как естественнее выйти из неловкой ситуации, Вольт пока что кивнул гостю издали, но тот, кажется, и не заметил, отвлекаемый вниманием дам.
Так же издали Вольт кивнул Хорунжему — общаться ближе с заведующим Вольту сейчас не хотелось. Ожидал он и от Хорунжего ответной холодности, но тот заулыбался с самым отеческим видом, может быть даже более отеческим, чем обычно, что весьма озадачило Вольта.
— Садимся, садимся! — взывала Красотка Инна. Вольт с удовольствием замечал, что Красотка не так поглощена гостем, как Веринька, например. Или Протоплазма. Нет, Красотка Инна тоже была взбудоражена всеми приготовлениями, тем более что празднество шло за счет скучной работы, но все-таки не теряла чувства юмора.
— Садимся, сколько горло надрывать! Объявляю конкурс: кто съест первый кусок!
— Я! — мгновенно вызвался гость. — Жрать хочется страшно! Как серому волку в базарный день.
— Господин, голодный гость — голубая мечта хозяйки!
Гость уселся перед тарелкой с романтическим парусником.
— О, здесь тоже голубая мечта — об алых парусах. Я недавно говорю нашему шефу: снимем фильм «Ветер в парусах мечты». Неважно о чем, я сам не знаю, о чем, но ради названия пойдут толпы. Всем страшно хочется мечтать!
— Это как у Чапека — помните? Неважно, о чем фильм, лишь бы назывался «На ступенях старого замка».
Все очень уместно сказал Крамер, но Вольту показалось, он торопится продемонстрировать гостю эрудицию.
Хорунжий поднял майонезную баночку — рюмок хватило только дамам и гостю:
Ну что, давайте за именинника!
— У нас же гость! Законы гостеприимства! — пискнула Веринька.
— Нет-нет, что вы, за именинника! — несколько даже кокетничая скромностью, запротестовал гость и первым чокнулся с Крамером.
Вольт, как человек за рулем, чокнулся квасом. Гость сразу заметил это и улыбнулся ему с дружеской укоризной:
— Видите, а одолжили бы нам свой ЗИС, сейчас бы праздновали без всякой дискриминации.
Вольт хотел было ответить так же дружелюбно, но его опередила Красотка Инна:
— Вольт Платоныч у нас непрерывно тренирует волю — как бицепсы.
— Ну а теперь за гостя, за гостя! — потребовала Веринька. — За неразрывный союз науки и искусства!
Ужасно она любит такие вот штампованные фразы, и произносит каждый раз так, будто сама только что изобрела.
Крамер сморщился и, как бы отмежевываясь от Веринькиных восторгов, чокнулся отдельно с Вольтом:
— За любовь, мастер. Всегда надо пить за любовь, только за любовь. Остальное — чешуя.
Вольт вспомнил крамеровскую божественную Татьяну и ответил с непроизвольно покровительственной интонацией:
— Что ж, попробуем за любовь.
Но Крамер не замечал этой покровительственности.
— Давай, мастер, дуй хоть свой квас. Кроме любви — ничего стоящего на свете — экси… экзистенциальный факт!
А ведь сорок лет человеку, есть интересные работы.
Вилли Штек, который не пропускал ни одного тоста, ничуть не опасаясь, что это помешает беглости пальцев, когда дойдет до мандолины, тоже расслышал и подхватил:
— За любовь? Давай! Слышь, Лиззи, за любовь! Чего ты сидишь как деревянная?
Кандидатка в третьи жены покорно выпила. Шумно вздохнула Верная Кариатида. А вокруг гостя ровно жужжал свой разговор. Но вдруг выделился резкий смех Красотки Инны:
— И ты хочешь фантастики?!
— Само собой. Сейчас только и снимать, «Ветер в парусах мечты».
— Так ты не знаешь, куда ты пришел, Андрей! Ага, наконец-то Вольт услышал: гостя зовут Андреем.
— Не знаешь, куда ты пришел. Да ты пришел в самое то место — научно-фантастическое! Потому что наука сейчас обгоняет любую фантастику, это написано в любой газете. Вот сидит наш Вольт Платоныч Комаровский — он скоро переделает всех нас по образу и подобию — не знаю только, чьему… Думаешь, фантастика? А ты бы поверил в пятьдесят первом году, что всего через десять лет человек в космосе? Сидели вон тоже молодые гении, закусывали бутербродами в рабочее время, поезда еще паровозы таскали, а у них на чертежах ракеты самые раскосмические! Кто бы тогда поверил, что всего через десять лет?!
А Красотка Инна — ораторша!
— Вот и у нашего Вольта Платоныча на чертежах заготовлены совсем другие люди — максимальные: поднимают тонну одной рукой и помнят наизусть всю энциклопедию плюс все романы Мельникова-Печерского. У нас стояли четыре таких вот томища — каждый убьет, если нечаянно свалится на голову. Я не стерпела, продала ради французской помады — очень выгодный обмен, я считаю… А те, которых Вольт Платоныч проектирует, они любые тома наизусть — и никакой фантастики, кроме прогресса… Вольт Платоныч, а знаете, что я иногда думаю? Подозреваю? Что вы на самом деле инопланетянин, под человека замаскированный. Очень хорошо замаскированный, только не совсем! Ну хорошо, не курите вы и не пьете ради здоровья, вон сидите с квасом и довольны. Но вы ведь и женщин не любите! Еще Пушкин сказал, что весь мир вращается вокруг женщин! И всякие подвиги вокруг них, и войны, и дипломатия, и путешествия на край света! Все ради женщин вращается. А вы, Вольт Платоныч, не вращаетесь. Вы вон уперлись в науку, вам она сама по себе интересна, а не покорить наукой мир ради любимой женщины! Потому я и думаю, подозреваю: вы — инопланетянин! На вашей планете нет женщин, там это как-то иначе устроено, потому как вас ни маскировали под человека, а этого вы почувствовать не можете! И жену взяли для маскировки, чтобы не заподозрили чего. Да какую! Я же видела, в ней ничего женского, она как доска. Или мальчик переодетый, такой же инопланетянин. Очень подозреваю. А потому вы придумываете новое устройство человека, что вам не нравится старое. Не нравится вам мое устройство! Вы бы устроили иначе — на месте господа бога. Вот и стараетесь переделать по образу и подобию — не знаю, чьему.
Вольту нравилась речь Красотки Инны — до того момента, когда та затронула Надю. Еще вчера речь понравилась бы целиком, и часть про Надю тоже, но после разрыва он вдруг сделался чрезмерно чувствителен ко всему, что затрагивало Надю, — даже неожиданно для себя. Что-то есть невыносимо пошлое в том, чтобы ругать на всех углах бывшую жену. Хорошая у него была жена и красивая — цирковые гимнастки не бывают некрасивыми, одна походка чего стоит! — ну а разошлись… Так уж получилось, что разошлись. Печальные обстоятельства.
Да, фразы, сказанные про Надю, показались оскорбительными. И хотя закончила Красотка снова хорошо, но эти две-три фразы испортили впечатление. Вольт ясно увидел, что Красотка Инна — злая. Да, красивая, да, похожая на Женю Евтушенко, но злая.
