Юлия Вознесенская - Женский декамерон

— Сидит.

— Так ты не ментовка?! Я качаю головой.

— И муж у тебя зэк? Я киваю.

— Погоди. Что же ты соврала, что живешь в Барашеве? Там ведь одни менты живут…

— Я думала, что безопасней назваться местной.

Тут шофер этот, Коля, за голову схватился:

— Ах ты, дура-дуреха! Что же ты наделала и на что меня толкнула? Жену брата-зэка я обидел!

Подошел он ко мне, за плечи взял, в глаза смотрит, а у самого слезы по щекам бегут.

— Прости меня, прости, родная! Сама ж ты меня в заблуждение ввела, я ж с тобой как с ментовкой поступил, не по охоте, а по злобе… Простишь ли меня?

Вижу я, что слезы у него не пьяные, искренние слезы. Поняла я, что все, что случилось со мной, не мне предназначалось… Тут я, конечно, от этого еще пуще заревела. А Степан нас обоих успокаивает:

— Ладно вы, ребята! Птичий грех не грех, а обида ведь нечаянно вышла. Прости ты его, а то ведь он замается. И меня прости, если не то слово сказал или чем обидел.

Простила я их, женщины. Не сразу, а простила. И в слезах уснула на той самой кровати. Больше-то негде было, а я с ног валилась от всего пережитого.

Утром шофер Коля разбудил меня и отвез до самого лагеря. На прощание просил мужу ничего не говорить:

— Переживи уж сама, не расстраивай парня. А меня еще раз прости. Ну, счастливого вам свидания!

Конечно, я Славе ничего не сказала. Решила я это в собственной душе похоронить, одна справиться.

А через три дня, когда кончилось наше свидание и пошла я на ту самую «кукушку», увидела я неподалеку от лагеря Калину машину: поджидал он меня, чтоб довезти до Потьмы к поезду в Москву. «Кукушку» мне еще ждать и ждать пришлось бы. А он с самого раннего утра меня сторожил, хотел этим обиду загладить.

Ближе всех приняла к сердцу Галину историю, конечно, Зина, она даже всплакнула. Но жаль ей было не Галину, а попавшего в такое положение Колю-шофера.

— Хорошо, что ты его поняла и простила, а то бы он мог с собой что-нибудь сделать.

— Да, он потом, уже в дороге, мне признался, что такая была его первая мысль. Ладно, хватит об этом, все-таки вспоминать тяжело. Рассказывайте дальше вы, Ольга!

История седьмая,

рассказанная работницей Ольгой и содержащая бесполезные рассуждения на тему: в какую смену безопаснее работать одинокой женщине

Получили мы с мужем однокомнатную квартиру в новом доме, в районе новостройки за Автовым. Знаете ведь Автово? Так вот, за ним квартал новый выстроили, за лесом. Автово кончается, потом лесок этот идет, а потом уже наши дома. Квартал сами знаете какой, пока весь не достроен: в одних домах уже люди живут, а другие пустыми коробками стоят, без окон, без дверей. Вокруг грязь, канавы, машины всякие строительные, будки. Жуть, одним словом! В темноте здоровому мужику впору ноги переломать.

Отпраздновали мы новоселье. Муж взял отпуск за свой счет, чтобы новую квартиру в порядок привести: где полы перестлать, где двери перевесить, чтобы закрывались, где щели в окнах заделать. Кто в новый дом въезжал, знает, сколько недоделок строители оставляют. Хорошо еще, что мужик у меня рукастый, все сам умеет. Ну, он по дому трудится, а мне на работу надо выходить — на одну зарплату долго не протянешь. И выпало мне ходить в вечернюю смену. Одной. Раньше-то мы всегда вдвоем ходили, в одном цеху работаем и в одну смену.

И вот в первый же вечер возвращаюсь я после двенадцати последним автобусом, выхожу на последней остановке, дальше мне через лес идти. Небольшой лесок, а в темноте боязно. От самой остановки за мной два парня идут. Вот и хорошо, думаю я по простоте, все не так страшно. Народ весь, что этим автобусом приехал, уже в разные стороны разошелся, и как остались мы втроем, так они ко мне и подвалили: «Позвольте под ручки взять, чтоб вам в темноте не оступиться!» Я и позволила да еще поблагодарила: ведь и вправду в темноте опасно, не видать, куда и ступаешь-то. Взяли они меня крепко под руки, идем. Молчат они, а мне от их молчания вдруг тревожно стало: лучше бы трепались, ерунду какую-нибудь мололи. А как вошли мы в лесок, так один мне рот зажал, а другой под ноги подхватил, и потащили меня в кусты, как тушу баранью бессловесную. Но повезло мне, что днем по этой дороге бульдозеры да панелевозы ездили, все изрыли: один впопыхах и оступился, ногу подвернул, тот, который рот мне зажимал и за плечи волок. Уронил он меня головой прямо о землю, а сам за ногу схватился с криком. Второй еще шага два меня по земле проволок, а потом тот, что сидел за ногу схватившись, крикнул ему: «Да брось ты эту суку! Помоги мне!» Видали? Я же еще и сука! Отпустил меня и этот, я подхватилась и бежать.

Домой пришла, мужу пожаловалась, а он и говорит: «Олюшка, не можешь ты бросать работу. Не вытянем. Может, ты в другую смену попросишься?» Так я и сделала: подошла к нашей бригадирше Любе и говорю, так мол и так. Та баба с понятием, поставила меня в ночную: «На работу муж проводит, а возвращаться по утру уже не опасно».

Вышла я в ночную. Отработала. Утром возвращаюсь в седьмом часу и на подъезде к дому вижу, что навстречу-то автобусы переполненные едут, а из моего к Автову почти весь народ уже послезал. Опять мне одной через лес в темноте топать!

Вышла я из автобуса не одна, опять какие-то мужики со мной, трое или четверо. Но на этот раз я похитрее сделала. Из автобуса-то я вышла, а домой с ними не пошла, перешла дорогу, где люди в обратную сторону садились, и постояла, подождала, пока они в лесу скрылись. Потом побежала одна к дому. И что же вы думаете? Через лес-то я благополучно перебралась, даже и не споткнулась, ветерком летела. А вот как вышла на пустырь, тут меня будто заранее поджидали: из пустого недостроеного дома выскочил парень и давай меня тянуть в черный-то проем! Я его сумкой своей хозяйственной по морде отоварила, вырвалась и бежать, и бежать!

Прибегаю, реву: «Что делать? Нет никакой моей возможности подвергать себя! И желания нету!» Муж успокаивает и уговаривает попробовать уже теперь в дневную смену выйти. Вышла. Так у меня в автобусной давке по утрянке кошелек из сумки вытащили! Ну, не обидно ли?

На этом самом месте я уже твердую точку поставила, заставила мужика бросить ремонт до отпуска летнего. Стали вдвоем на работу выходить, уже без всяких приключений на мою голову.

Мне-то при мужике спокойно, как говорят, «какой ни есть муж, а за него завалюсь — никого не боюсь!» Но как подумаю я про заводских девушек-одиночек, что по темени, по ночным да вечерним сменам ездят, и из пригородов электричками, и из новостроек автобусами, и в толкучке-то их всякий обжимает как хочет, и всякий обидеть норовит — так вот их-то жалко мне. Мужней бабе от ночных этих хищников и то какая обида, а уж про молоденьких девчушек и говорить нечего!

Погоревали женщины о том, что вот никак власти не додумаются их хотя бы от ночных смен избавить, а потом рассказывать стала Неля.

История восьмая,

рассказанная учительницей музыки Нелей о том, как ее насиловали в трех шагах от мужа

Муж мой об этом не знает и никогда, надеюсь, не узнает. Вы знаете, как познакомились мы с Борисом и как Ленуся, дочь его, нас сосватала. Но была еще причина, по которой мы с ним легко поняли друг друга, а потом и полюбили. Борис тоже был в лагере, в плену, и вышел оттуда живым только благодаря тому, что попавшие вместе с ним в плен русские солдаты не выдали немцам, что он еврей. А внешне он мало похож на еврея, скорее даже как раз на немца — блондин с голубыми глазами.

Бориса все пережитое в лагере искалечило не столько душевно, как меня, сколько физически. Четыре года назад он перенес инфаркт. Я уже думала, что теряю его, но, к счастью, все обошлось. Выписался он из больницы, и мы поехали в деревню, чтобы он окреп на свежем воздухе. И вот там это случилось.

Борис еще плохо двигался, ходил с палочкой, как старичок. Неподалеку от деревни было лесное озеро. Мы выходили из дома с утра, пока еще не было жарко, шли к озеру и там проводили весь день, пока не спадала жара и мы с Борисом могли отправиться в обратный путь. Брали с собой одеяла, еду, книжки. Боря больше лежал в тени, в орешнике, и читал. А я купалась в озере собирала грибы и тоже отдыхала от волнений, пережитых за время его болезни. Там же, у озера, я собирала хворост и разводила костер, грела чай, жарила грибы. И Боря с каждым днем становился все живее, спадала больничная синева с лица, светлели глаза. Иногда я ложилась с ним рядом, и он клал мне руку на грудь. Это было все, что мы могли себе позволить.

Однажды я бродила неподалеку от озера, собирала последнюю чернику. Изредка мы перекликались с Борей, а когда я всходила на горушку, то и видела его в просветах орешника. Он лежал и спокойно читал книгу.

И вот тут на меня напал какой-то парень, по виду городской, не местный. Потом я узнала, что он все же местный, но учится в Ленинграде, в техникуме, а домой приехал на каникулы и живет на соседней улице. Я его несколько раз потом встречала в магазине.