Михаил Барановский - Про баб (сборник)
– Приходи, – частые гудки.
– Что-то не так? – с порога спрашивает Илья.
– Все не так.
– А именно?
– Немцы придумали новый закон, по которому смешанные семьи…
– Что за смешанные семьи?
– Семьи, в которых один еврей, а другой – нет, должны прожить здесь минимум три года, прежде чем им разрешат выехать в Германию. Так они, видимо, решили бороться с фиктивными браками.
– Ну, и что делать?
– А что тут можно сделать? – Анна садится за стол и закуривает.
– Надо сказать маме, чтобы она пулей выходила замуж. Иначе нам придется ждать еще и их, – говорит Илья.
– Знаешь, никто никого не должен ждать.
– В смысле?
– За эти три года может произойти все, что угодно, – говорит Анна.
– Например? – настораживается Илья.
– Мало ли, как могут измениться обстоятельства. Внезапная любовь… стихийное бедствие…
– О чем ты говоришь?
– Три года – это очень большой срок. Три года настоящей, а не фиктивной жизни. Я не имею права претендовать на эти твои годы. К тому же без меня ты сможешь уехать значительно быстрее. Как только ты захочешь, я тут же подам на развод.
– Так. Значит, развод? А если я не захочу? Тогда захочешь ты?
– Я не знаю, может, и так. Я просто хочу сказать, что у нас теперь нет никаких обязательств друг перед другом.
– Ты бы сразу сказала, что я тебе нужен только для того, чтобы уехать, – злится Илья.
– Во-первых, с этого, если помнишь, мы и начали. А потом…
– Ну, что потом?
– Не знаю, что потом. Суп с котом.
– Понятно. Я ухожу, – Илья направляется к двери.
– Что я должна сказать? Не уходи? Останься? Броситься тебе на шею?
– Я не знаю, что ты должна сказать. Спасибо, все было очень вкусно. – Дверь за Ильей с грохотом захлопывается.
– Ауф видер зеен! – кричит Анна ему вслед.
Прошла неделя, а может, меньше или больше.
В кафе у Анны Нина шепчется с ней в углу, искоса поглядывая на пожилого человека за столиком.
– Зачем ты его привела? – раздраженно спрашивает Анна.
– Я чувствую свою вину, я хочу все исправить. Тебе что, трудно подойти и познакомиться?
– Ты ни в чем не виновата. Я не хочу ни с кем знакомиться. Я вообще уже ничего не хочу.
– Перестань, у тебя такой период. Это как месячные – пройдет. Надо начать с чистого листа. Посмотри, какой красавец. Чувствуется порода! – Нина старается быть убедительной.
– Ты понимаешь русский язык? Я не хочу никуда уезжать. Я не могу все время выходить замуж.
– Его зовут Ефим Моисеевич, – игнорируя все протесты, напирает Нина.
– Хорошо. Пошли, – вдруг соглашается Анна.
Они направляются к столику с Ефимом Моисеевичем.
– Познакомьтесь – Анна, а это Ефим Моисеевич, – говорит Нина.
– Очень приятно. Я где-то вас видел, – прищуривается Ефим Моисеевич. – Скажите, вы не из Могилева?
– Вы извините, но я не хочу выходить за вас замуж, – говорит Анна. – У меня изменились планы. Я уже не еду в Германию.
– Очень интересно, а куда? – спрашивает Ефим Моисеевич.
– Никуда. Остаюсь здесь. На Родине. Еще раз извините.
– Ничего, бывает. И все-таки: вы не из Могилева?
– Абсолютно.
– Странно. У меня память на лица.
– Ефим, ради Бога, извините! Я вас провожу. – Нина и Ефим Моисеевич направляются к выходу.
– Дура. Неблагодарная дура! – шепчет Нина через плечо.
– У меня сейчас столько предложений, и все такие привлекательные. Я уже подумываю обзавестись антрепренером, – доверительно сообщает Нине Ефим Моисеевич.
* * *Илья смотрит в открытое окно. Сзади к нему подходит Рахиль Иосифовна.
– Осень, – говорит Рахиль Иосифовна.
– Осень, – говорит Илья.
– И чем это пахнет? – спрашивает Рахиль Иосифовна.
– Что? Осень?
– Да.
– Остывающим асфальтом… канцелярским клеем…
– Молодыми драматургами, – утыкается носом в плечо сына Рахиль Иосифовна, – старыми письмами и немного зимой.
– А зима? – спрашивает Илья.
– Зима… зима нафталином…
– Нафталином? Почему нафталином?
– Почему нафталином? Я знаю?.. Апельсинами… еще… искусственным мехом…
– Нагретыми батареями, консервами-вареньями, водкой… – говорит Илья. – И немного весной. А весна?
– Кошками, облупившейся краской, черным кофе и немного летом, – говорит Рахиль Иосифовна. – А лето?
– Ну, это просто. Лето пахнет подсолнечным маслом, огурцами, загорелыми женщинами, йодистыми соединениями…
– И?
– И немного осенью! Если я выйду замуж за Владимира Ивановича, я перееду к нему, и ты останешься здесь – сам себе хозяин.
– А кто мне будет приносить гренки в постель?
– По-моему, тебе надо ей позвонить.
– И что я ей скажу?
– Ну, перестань, ты же драматург!
* * *Вечер. Илья идет по парку, у аттракциона «Чертово колесо» его ждут Анна и Миша.
– Привет! – говорит Анна.
– Привет! Ты как-то изменилась.
– Я похудела. Я сидела на диете. От безысходности. Ты что, не видишь? Я похудела?
– Я так – на глаз – не могу определить.
– Ладно, пошли, мы уже билеты взяли.
– Куда? Нет, я здесь подожду.
– Пошли, пошли. Ты что, боишься высоты? – Анна тянет Илью за руку к аттракциону.
– Нет, высоты я не боюсь. Я боюсь упасть и разбиться, – упирается Илья.
Вот они уже высоко над парком, внизу играет музыка, доносятся шум и смех.
– Я, кажется, никогда не забирался так высоко. О, господи! – Илья старается не смотреть вниз.
– Мама, а Геманию осюда видно? – спрашивает Миша.
– Нет, не видно. Германия очень далеко.
– А есть такое четово коисо, откуда видно Геманию?
– Нет такого чертова колеса, откуда можно было бы увидеть эту чертову Германию. Зато – отсюда видно наш чертов город и даже наш чертов дом. Вон, видишь? Вон там, – тянет руку Анна куда-то в даль.
– Меня приглашают в Барнаул, – говорит Илья.
– Ты уезжаешь в Барнаул?
– А четов Банаул осюда видно? – не унимается Миша.
– Ты поедешь со мной в Барнаул?
– Я? В Барнаул? – переспрашивает Анна.
– Да, в Барнаул.
– Барнаул… Тоже не плохо, – мечтательно произносит Анна. – Так, говоришь, Барнаул?
