Алексей Иванов - Географ глобус пропил
Однако с изгаженными тетрадками надо было что-то решать. Вздыхая и морщась, Служкин на перемене побрел к Кире. Кира, узнав, в чем дело, чуть не вцепилась Служкину ногтями в лицо. «Разбирайся с завучем сам, идиот!» — прошипела она. От Угрозы Борисовны Служкин вышел со спиральной завивкой, с оловянными глазами и блуждающей улыбкой олигофрена.
Но Угроза взялась за дело профессионально. Она сразу же пошла и вышибла мозги из Градусова и присных, отняла их портфели и оставила только дневники, в которых написала родителям гневное приглашение на вечернюю встречу с Виктором Сергеевичем, чтобы Виктор Сергеевич поведал об успехах их чад. Присные до вечера были разогнаны по домам, а Градусов оставлен в кабинете географии делать уборку.
И вот Служкин с Градусовым остались в кабинете один на один. В углу громоздилась гора конфискованных портфелей. После своего триумфа — добытого, правда, чужими руками — Служкин сделался великодушен, а после созерцания гравюр он уже не мог видеть в Градусове только волосатого троглодита. И Служкин решил поговорить с Градусовым по душам, как с другом: мол, сколько же можно и на фиг нужно?
Градусов очень сочувственно отнесся к служкинскому порыву. Он виновато вздыхал, сопел, краснел, шмыгал носом и косноязычно бормотал: «Дак чо... Все балуются...» Он был очень жалок — маленький, рыжий, носатый Градусов. Служкин и сам растрогался, даже решил помочь Градусову в уборке, вынести мусор. Когда же он вернулся в кабинет, то кабинет был пуст. Градусов все конфискованные портфели выбросил в окно, под которым караулили присные, а сам сбежал.
Уже через час Служкин вместе с Будкиным сидел в подвале и нажирался сливой в крепленом вине.
— Ну как же можно такой свиньей быть, а? — взывал Служкин.
— Да плюнь ты, Витус, — хехекал в ответ Будкин. — Придуши их, как свиней, да и все.
— Не могу я, как ты не понимаешь! Я человека ищу, всю жизнь ищу — человека в другом человеке, в себе, в человечестве, вообще человека!.. Так что же мне, Будкин, делать? Я из-за них даже сам человеком стать не могу — вот сижу тут пьяный, а обещал Татке книжку почитать!.. Ну что делать-то? Доброта их не пробивает, ум не пробивает, шутки не пробивают, даже наказание — и то не пробивает!.. Ну чем их пробить, Будкин?..
— Чем черепа пробивают, — хехекал Будкин.
И вот теперь, на кухне, когда Будкин угадал, что зондеркоманда опять проскакала по Служкину, как татаро-монголы на Копенгаген, Служкин начал изливать окончание истории своей новой схватки:
— Я сегодня вообще не знал, что мне с Градусовым делать. Бога молил, чтобы они проспали, — так нет, всей стаей, до последней макаки, пришли. Сели сзади на свои пальмы и давай в карты резаться. Только и слышно: «Дама! Валет! Бито!» Ну, я налетел на них, как «Варяг» на японскую эскадру. Градусов от меня скок и за другой ряд парт убежал. Стоит там, сам трусит, а виду не подает.
А я все, озверел, едва Градусова увидел, шерсть по всему телу полезла. «Третий ряд! — ору. — Встать и отойти в сторону, а то глотки рвать начну!» Смотрю: потихоньку потекли, меня, как трансформаторную будку, обходят. Остался Градусов один. Сзади — стена; впереди — ряд парт, а за ними — я. А где я — там посылайте за плотником. Заметался Градусов вдоль стены. По роже видно, как у него мозги плавиться начали. Кинулся я вдоль ряда и давай с грохотом парты к стене припечатывать: бах! бах! бах! Школа, наверное, от ударов с фундамента соскочила. Градусов в угол брызнул, а я вслед за ним все парты в стенку вбил, кроме последней, за которой он стоял.
У Градусова от ужаса даже в черепе зажужжало. Он ручонки свои куцые выставил, как каратист, и визжит: «Чего, махаться будем, да?!.» Брюс Ли, блин, недоклеенный. Я как захохочу, подобно Мефистофелю, аж сам чуть со страху не помер. Сцапал я Градусова, выволок из угла через парты, протащил по полу, башкой евонной дверь расхлебянил и как пнул его в зад — он и исчез, будто стрела Чингачгука. Дверь закрываю, оборачиваюсь к классу, говорю: «Конец фильма». И вижу — у всех глаза словно микрокалькуляторы: высчитывают, до каких пределов меня доводить еще можно.
Ну ладно. Урок вроде дальше поехал. Все сидят малость контуженные. Я им что-то впрягаю про Ямало-Ненецкий округ: о! — говорю, — Ямало-Ненецкий округ! о! А урок у меня был первый, то есть на улице — темнотища. И вот говорю я, говорю, и вдруг — хряпс! — свет погас. Что за черт! Все загалдели. Я на ощупь дверь нашел, вывалился в коридор, там нашарил распределительный щит, перебросил рубильник — свет зажегся.
Талдычу дальше по инерции, и вдруг опять — бэмс! — свет погас. И за дверью слышно: цоп-цоп-цоп — кто-то от рубильника сматывается. Тут уж зондеркоманду прорвало по-настоящему. Девки визжат, пацанов по башкам пеналами лупят, пацаны орут, девок за титьки хватают, учебники во все стороны полетели. Пока я до щита добрался, кто-то уже спички жечь начал. Включил я свет — все как с марафона, едва дышат, языки вываливаются.
Дошло до меня, что не иначе как Градусов тут козни строит. Хорошо, диктую дальше, а сам, однако, дверь в кабинет приоткрыл и краем глаза секу. И точно! Минут через пять крадется мимо какая-то низкорослая рыжая носатая тень — и шмыг к щиту! Я рванулся к выходу, а свет — чпок! — и погас. Я со всего разгона как налечу на парту, да как на девку какую-то хлопнусь! Обвил ее, как родную жену, впору пламенный поцелуй на сахарных устах запечатлеть. Только она уста свои растворила да как забасит: «Насилую-у-ут!..»
В общем, перепрыгнул я через какие-то баррикады, пробежал по головам, вынесся в коридор, но Градусова, понятно, уже на двести миль в округе нет. Все, думаю, Градусов. То, что раньше было, — это преамбула. А сейчас тебе будет амбула. Включил я свет, запер дверь, чтобы из кабинета никто не выбежал, а сам у лестницы за углом в коридоре притаился. Жду. Знаю: Градусов придет.
Минут пять прошло, глаза мои к темноте привыкли, и вот слышу я на лестнице тихо-тихо: цо-о-оп, цо-о-оп, цо-о-оп... И представь, Будкин, фантастическую картину: тьма, коридор, дверной косяк чуть белеет, и из-за него медленно-медленно выезжает огромный градусовский нос, как крейсер «Аврора» из-за Зимнего дворца. Я дотерпел, пока весь нос вылезет и глаз появится, и как засадил в этот глаз своим кулачищем размером с помойное ведро: бабамс!! Градусова словно волной смыло, только вместо носа у косяка сапожищи его мелькнули. Укатился он вниз по лестнице, где-то. через три пролета вскочил на ноги и дунул дальше... И с первого этажа донеслось до меня, как он заревел: «У-ы-ы-ы!..»
Служкин замолчал, вертя в пальцах незажженную сигарету.
— Так ему и надо, — удовлетворенно хехекнул Будкин.
— А мне его дико жалко стало... — сказал Служкин.
— Ладно, Витус, — помолчав, устало произнес Будкин. — Это уж слишком. Пускай твой Термометр с фонарями походит. Может, разглядит чего...
— А ты откуда знаешь, что у него один фонарь уже был до меня?
Будкин открыл рот, закрыл рот и начал ожесточенно чесаться под одеялом, словно его одолевали блохи.
— Э-э... — промямлил он.
— Ну, давай, колись, — хмуро поторопил Служкин
— Понимаешь, Витус... — с трудом начал Будкин, вытащил из одеяла руку и принялся скрести голову. — Ты мне рассказал про те рисунки, ну, и это... В общем, в понедельник я его случайно увидел на улице — помнишь, ты мне его как-то показывал? — ну и... вмочил. Предупредил: будешь еще выпендриваться — инвалидом сделаю.
Служкин печально кивал головой, кивал и вдруг засмеялся:
— Не шибко, видать, он тебя испужался, если сегодня он снова...
Будкин страдальчески сморщился и вдруг тоже захехекал.
— А я, Витус, того... Забыл ему сказать, на каком уроке нельзя выпендриваться...
Глава 35
ПУСТЬ БУДКИН ПЛАЧЕТ
Надя и Таточка уже спали, а Служкину надоело сидеть на кухне с книжкой, и он решил сходить в гости. Например, к Ветке.
Дымя сигаретой, он брел по голубым тротуарам изогнутой улочки Старых Речников. Редкие фонари, словно фруктовые деревья, печально цвели среди сугробов. Вдали, за снежными тополями и крышами, за печными трубами, скворечниками и лодками на сараях, призрачно белели сложенные гармошкой пласты многоэтажек. Небо над ними было беспорядочно исцарапано зигзагами созвездий.
Дверь открыл Колесников и, увидев Служкина, сразу выпихал его на площадку и выбежал сам.
— Слушай, Витек! — радостно зашептал он. — Выручи, вот так надо!.. — Он ладонью азартно отрезал себе голову.
— А в чем дело?.. — нехотя поддался Служкин.
— Мне, понимаешь, надо из дому на ночь смыться!.. Ты скажи, что тебе Будкин звонил, что его на мосту ГАИ остановило и машину на стоянку отправило — надо, чтобы я приехал выручать! — Колесников выдал эту версию с ходу, видно, заготовил заранее.
— Да ну тебя... — скорчился Служкин.
— Витек, ну как братана прошу, как мужик мужика!..
