Леонид Гартунг - Алеша, Алексей…

— Очки тут ни при чем. А насчет личности тут никакой ошибки быть не может. Ты посмотри на меня — может, вспомнишь?

— Первый раз я тебя вижу.

— Вот и не первый. Забыл, как на барахолке с другом мою бутылочку красного распили?

Бекас посмотрел на старика внимательно и ответил спокойно:

— Было дело, папаша.

— Вот молодец, — восхитился Георгий Иванович. — Я думал, ты отпираться станешь.

— На этом, отец, давай гвалт кончать. Бутылка за мной, и точка.

И, между прочим, Бекас не обманул. Придя ко мне в следующий раз, принес Георгию Ивановичу пол-литра водки.

— Красной не достал. Пойдет эта?

— Не пойдет — побежит, — подмигнул Георгий Иванович.

Да, вначале Степан делал вид, что приходит ко мне, а потом и вид перестал делать. Сразу с порога — и за занавесочку. И ни разу не случалось, чтобы не застал дома. Стало быть, Лита ждала его.

Она ему пела и играла, а он смотрел на нее. Так проходил час, другой, без всякого разговора. Потом он поднимался и говорил:

— Я пошел.

Она провожала его до ворот, иногда долго стояли, видимо, говорили.

И однажды случилось то, что и должно было случиться: явился Аверьяныч и за занавесочкой увидел Степана. Занавеску Аверьяныч в раздражении отдернул, поэтому мне все было видно.

Лита перестала петь и, чуть слышно перебирая струны гитары, ждала, что будет. Аверьяныч решил разыграть из себя интеллигентного человека. Сдерживая гнев, он обратился к Лите:

— Что ж ты не представишь мне своего нового знакомого?

Лита подняла брови:

— А стоит ли?

Степан поморщился, брезгливо взглянул на Аверьяныча:

— Ты, дядя, давай мотай отсюда.

Аверьяныч изобразил возмущение:

— На каком это основании?

Он покраснел от волнения.

— А у меня на то документ есть, — ответил Степан.

— Что за чушь?

— Не веришь? Пойдем, покажу. Только тебе одному.

Вдвоем вышли в коридор. Через минуту Аверьяныч вернулся, задыхаясь от бессильной ярости:

— Лита, он показал мне нож. А от угроз недалеко и до…

— Вполне возможно, — согласилась Лита.

— И ты говоришь об этом так равнодушно?

— А что ж мне? Рвать на себе волосы? Решайте вы свои дела сами.

— Но я не понимаю, как ты можешь. Ведь он настоящий бандит.

— Не больше, чем ты, — усмехнулась Лита.

После этого Аверьянычу оставалось только исчезнуть. И он исчез со словами:

— Если так — пеняй на себя.

После этого Аверьяныч больше не появлялся, зато Степан стал приходить каждый вечер.

Аграфена Ивановна предостерегала Литу:

— Ой, девка, допрыгаешься… В 1915 годе так же вот один ходил к своей знакомой, а потом взял и зарезал…

В ответ Лита только смеялась.

Через несколько дней ее уволили из детсада. Она показала мне запись в трудовой книжке: «Ввиду несоответствия занимаемой должности».

— Все время соответствовала, а тут на тебе — перестала.

— Тебя на работу Аверьяныч устраивал? — спросил Степан. — Тогда все понятно.

— Я не безрукая — не пропаду.

И действительно, Лита не пропала. Только сметаны, сахара и батонов не стало. Степан приносил ей обыкновенный серый хлеб и картошку.

Я хожу в городской сад. Удивительное это дело — тишина и книги. Рука не болит, но и не заживает. Лита упросила меня размотать бинт и показать ей рану.

— А здорово тебя полоснуло. И говоришь, нисколько не больно?

— Почти.

— Удивительно. А чем лечат?

Я рассказал.

— У тебя есть риванол? Давай, я помажу.

Смазала рану риванолом, обмыла гной, аккуратно забинтовала руку, причем я заметил, что эта возня доставляет ей удовольствие.

Наконец наступила настоящая весна. День и ночь на улице журчат ручьи. Лед на нашем окне растаял окончательно, и мы увидели небо. Голубое небо. И березу с высоким белым стволом и темными ветвями. Вольготное у нее житье: все у нее есть — солнце, и воздух, и влажная земля. Почки уже ожили — в них бьется пульс жизни.

Лита вместе с Аграфеной Ивановной соорудила себе легкое коричневое пальто: что-то там перешивали, укорачивали. Лита пришила большие блестящие пуговицы. Потом надела его и явилась ко мне:

— Ну, как я?

Она повернулась передо мной. Будь я девчонкой, я бы сказал что-нибудь толковое, но я произнес только:

— Ты в нем неотразима…

— Правда?

По этому ее восклицанию я понял, что попал в точку.

Я не солгал. Лита от весны или еще от чего-то стала красивее, чем была.

— Замуж тебе надо, — бухнул я.

Лита посмотрела на меня с любопытством:

— Как это ты додумался? А сам-то взял бы?

— Ты б не пошла.

— А вот и пошла. Испугался? Нет, тебе не такая нужна. Но ты не думай, я не пропаду. Война кончится — жизнь начну сначала.

— Кем же теперь ты собираешься стать?

— Не артисткой. Это уже прошло. И не воспитательницей — слава богу — меня уволили. А знаешь кем? Из меня бы хороший врач вышел. Думаешь, болтаю? Я даже книги по медицине покупаю. Хочешь, покажу? Я теперь только такие книги и читаю.

21

Чтобы не мешала болтовня стариков, я уходил читать на высокое крыльцо соседнего дома. Взял у Бурова «Войну и мир». Читал ее еще в Саратове, но как-то наспех, в классе седьмом или восьмом, а теперь никуда не торопился. Некоторые сцены читал по два-три раза. Как понятен был Петя Ростов, который рвался в армию. И эта волнующая ночь перед боем, когда мальчик попросил наточить саблю. А изюм: «У меня и изюм чудесный, знаете, такой, без косточек». Читая, совершенно забывал о еде.

Сюда на крыльцо доносились звуки радиопередач из репродуктора, подвешенного на столбе. Когда передавали сводки Совинформбюро, я оставлял книгу и слушал, что происходило на фронтах. А на фронтах становилось все тревожнее. Наши больше не наступали. «В течение ночи на 8 апреля на фронтах каких-либо существенных изменений не произошло…»

Но по словам «существенных изменений не произошло» мы понимали, как бесконечно трудно нашим сдерживать врага.

А алюминиевый динамик продолжал на всю улицу: «Среди корреспонденции, найденной в захваченной полевой почте противника, обращает на себя внимание письмо отъявленного гитлеровского бандита — ефрейтора Менга к своей жене Фриде. Ниже приводятся выдержки из этого письма: „Если ты думаешь, что я все еще нахожусь во Франции, то ты ошибаешься. Я уже на Восточном фронте. Мы питаемся картошкой и другими продуктами, которые отнимаем у русских жителей. Что касается кур, то их уже нет. Мы сделали открытие: русские закапывают свое имущество в снег. Недавно мы нашли в снегу бочку с соленой свининой и салом. Кроме того, мы нашли мед, теплые вещи и материал на костюм. День и ночь мы ищем такие находки… Здесь все — наши враги, каждый русский, независимо от возраста и пола, будь ему 10, 20 или 80 лет. Когда их всех уничтожат, будет лучше и спокойнее. Русское население заслуживает только уничтожения“»…

Слушая это, вспоминал слова Бурова, что звери не могут победить людей… И еще думалось: какой вредной трухой сумел Гитлер набить мозги таких, как Менг! Сейчас не время переубеждать его и ему подобных. Пока они находятся с оружием на нашей земле, против них существуют только доводы физического их уничтожения… А может быть, такие, как Менг, навсегда останутся нашими заклятыми врагами?

С великой радостью слушали мы передачи о действиях французских патриотов: «Французские патриоты ведут самоотверженную борьбу против немецких оккупантов. Третьего марта на линии Аррас — Дуэ произошло крушение воинского эшелона с немецкими солдатами, направляющимися на советско-германский фронт. 7 вагонов целиком разбиты, погибло около 150 солдат. Кроме того, немецкие власти недосчитались 35 солдат. Предполагают, что они дезертировали, не желая погибать на советско-германском фронте».

Однажды сидел на крыльце с книгой, когда ко мне неожиданно подсела Катя. Как всегда, приветливо спросила:

— Как твоя рука?

— Заживает помаленьку, А как ты?

— С мамой мир не берет.

— Может быть, надо уступить?

— Нет, уступать не надо. Все из-за деда Фарафона.

— А сколько ему?

— Всего пятьдесят два. Это у него внешность такая старая.

Подробностей рассказывать она не захотела. Попрощалась и ушла.

В эти дни ходил к Бурову. У него все было по-старому. И даже Женя сидел на своем прежнем месте — с книгой около окна. И так же Семен Петрович сказал в прихожей: «Значит, пожаловали?»

Заметив мою руку на перевязи, Семен Петрович пошутил:

— Вы уже на фронте успели побывать?

— На станке, — сказал я.

Буров кивнул в сторону сына:

— Он вот тоже успел побывать. Удивительное дело: до самой Москвы добрался. Я считал, что он дальше Барабинска не уедет. Поразительная энергия.

Женя сидел не шевелясь и, так же не поворачивая головы, сказал негромко, но твердо: