Ричард Райт - Черный
— Так, Ричард Райт, вот и твоя речь, — сказал он с грубоватым добродушием и пододвинул ко мне аккуратно сложенную пачку исписанных листков.
— Какая речь? — спросил я, беря в руки пачку.
— Которую ты будешь читать на выпускном вечере.
— Как, господин директор, я ведь уже ее написал, — удивился я.
Он снисходительно усмехнулся.
— Ты же понимаешь, Ричард, в этот вечер тебя будут слушать не только цветные, но и белые. Разве сам ты найдешь, что им сказать? Ты еще не знаешь жизни…
Я вспыхнул.
— Я невежествен, господин директор, мне это прекрасно известно, сказал я. — Но ведь люди придут слушать учеников, и я не буду читать речь, которую написали вы.
Он откинулся на спинку стула и удивленно посмотрел на меня.
— Н-да, таких, как ты, у нас в школе еще не было, — сказал он. — Ты всегда все делаешь по-своему. Как тебе это удается, право, не знаю. Но на сей раз послушай меня, возьми эту речь и прочти ее. Я ведь добра тебе желаю. Нельзя же в такой торжественный день выйти перед белыми и молоть чепуху. — Он помолчал и добавил со значением: — Будет главный инспектор школ, тебе дается возможность произвести на него благоприятное впечатление. Ты еще на свет не родился, а я уже был директором. Сколько учеников мы выпустили, и никто не погнушался прочесть речь, которую я для них сочинил.
На карту были поставлены мои принципы, надо немедленно решаться. Я хотел получить аттестат об окончании школы, но не хотел читать на торжественной церемонии чужую речь.
— Господин директор, я буду читать свою речь, — сказал я.
Он рассердился.
— Ты просто молокосос и глупец, — сказал он, вертя в руках карандаш и в упор глядя на меня. — А если мы не дадим тебе аттестата?
— Но я же сдал экзамены, — сказал я.
— Послушайте, молодой человек, это я решаю, кто получит аттестат, а кто нет! — взорвался он.
От изумления я даже вздрогнул. Я проучился в этой школе два года и, оказывается, представления не имел о том, что за человек наш директор, я просто никогда о нем не думал.
— Ну что же, не получу аттестата — и не надо, — отрезал я и пошел к двери.
— Подожди, — позвал он. — Иди-ка сюда. — Я повернулся и встал перед ним. На его лице играла легкая высокомерная усмешка. — Как удачно, что я поговорил с тобой, — сказал он. — Я ведь всерьез думал рекомендовать тебя на место учителя. А теперь вижу — ты нам не подходишь.
Он искушал меня, дразнил приманкой, которой затягивали в ловушку молодых негров, заставляя поддерживать порядки Юга.
— Господин директор, пусть мне никогда больше не выпадет возможности учиться, — сказал я. — Но я хочу поступать честно.
— Как это понять?
— Денег у меня нет, мне все равно придется работать. И поэтому проку от вашего аттестата мне будет в жизни не много. Я не жалуюсь, я знаю, это не ваша вина. Но на то, что вы мне предлагаете, я не согласен.
— Ты с кем-нибудь советовался? — спросил он меня.
— Нет, а что?
— Это правда?
— Господин директор, я вообще о таком впервые слышу, — ответил я в изумлении.
— И ты не говорил ни с кем из белых?
— Ну что вы, сэр!
— Я просто так спрашиваю, — сказал он.
Изумление мое перешло все границы — директор боится за свое место!
Я улыбнулся.
— Господин директор, вы не так меня поняли.
— Ты просто вздорный глупец, — сказал он, вновь обретя уверенность. Витаешь где-то в облаках, спустись на землю. Погляди, в каком мире ты живешь. Ты парень неглупый, чего ты добиваешься, я знаю. Ты не замечал, а я давно к тебе присматриваюсь. Я знаю твою семью. Послушайся моего совета, не лезь на рожон, — он улыбнулся и подмигнул мне, — и я помогу тебе получить образование. Поступишь в университет…
— Да, я хочу учиться, господин директор, — ответил я, — но есть вещи, на которые я никогда не пойду.
— Прощай, — сказал он.
Я пошел домой; на душе кошки скребли, но я ни о чем не жалел. Я говорил с человеком, который продался белым, а теперь хотел купить меня. Было такое ощущение, будто я вывалялся в грязи. Вечером ко мне пришел Григгс парень, с которым мы несколько лет учились в одном классе.
— Слушай, Дик, ты сам перед собой закрываешь в Джексоне все двери, сказал он. — Ступай к директору, извинись, возьми его речь и прочти. Я же вот буду читать речь, которую он написал. Почему ты не можешь? Подумаешь, великое дело. Убудет тебя, что ли?
— Не могу, — сказал я.
— Да почему?
— Я знаю очень мало, но за это малое я буду держаться, — сказал я.
— Ну и не видать тебе учительского места как своих ушей, — сказал он.
— С чего ты взял, что я хочу быть учителем?
— Черт, ну и упрямый ты.
— Упрямство тут ни при чем. Просто это все не по мне.
Он ушел. Дня через два за меня взялся дядя Том. Я знал, что директор приглашал его к себе и беседовал.
— Говорят, директор просит тебя прочесть речь, а ты отказываешься, начал он.
— Да, сэр, совершенно верно, — подтвердил я.
— Ты не дашь мне посмотреть речь, которую ты написал? — попросил он.
— Пожалуйста, — сказал я и протянул ему свой текст.
— А речь директора покажешь?
Я дал ему и речь директора. Он ушел к себе в комнату и стал читать. Я молча сидел и ждал. Наконец он появился.
— Речь директора лучше, — сказал он.
— Не сомневаюсь, — ответил я. — Но зачем было просить меня писать речь, если ее не разрешают прочесть?
— Давай я подправлю твою речь, хочешь? — предложил он.
— Нет, сэр.
— Слушай, Ричард, ведь от этого зависит твое будущее…
— Не будем говорить об этом, дядя Том, мне не хочется, — сказал я.
Он вытаращил на меня глаза, потом махнул рукой и ушел. Конечно, речь директора написана легко и гладко, но она ни о чем; моя — путаная, корявая, зато я сказал в ней то, что было у меня на душе. Что же делать? Может быть, не ходить на выпускной вечер? Я с каждым днем все сильнее ненавидел тех, кто меня окружал, и думал только об одном: как только кончу школу, поступлю на работу, скоплю денег и уеду.
Григгс, тот самый парень, который согласился читать речь, сочиненную директором, каждый день заходил за мной, мы отправлялись в лес и там репетировали свое выступление, обращаясь к деревьям и ручьям, пугая птиц и пасущихся коров. Я так хорошо выучил свою речь, что мог бы без запинки произнести ее и во сне.
Слух о моей ссоре с директором дошел до ребят, и весь класс сурово осудил меня.
— Ричард, ты просто рехнулся! Человеку такое счастье подвалило, а он отказывается. Знали бы, какой ты балда, так ни за что бы не назначили тебя произносить речь, — говорили они.
Я стискивал зубы и молчал, но с каждым часом было все труднее сдерживать гнев. Желая мне «добра», мои школьные товарищи изводили и шпыняли меня и наконец довели до белого каления. Тогда директор велел им оставить меня в покое, он боялся, что я плюну на все и уйду из школы без аттестата.
Чтобы выйти со своей речью перед публикой, мне нужно было преодолеть еще одну трудность. Я был единственный в классе, кто еще ходил в шортах, и я решил любой ценой раздобыть себе брюки для выпускной церемонии. Ведь я же, в конце концов, поступлю на работу и буду сам себя содержать! Когда дома узнали, что я мечтаю о брюках, разразилась очередная буря.
— Ишь ты какой прыткий! — кричала мать.
— Ты же еще молокосос, вырасти сначала! — кричал дядя.
— Нет, он просто не в своем уме! — кричала бабушка.
Я объявил им, что отныне сам решаю, как мне поступать. Занял у своей хозяйки, миссис Биббс, денег и купил в рассрочку светло-серый костюм. Если мне нечем будет расплачиваться, черт с ним, с этим костюмом, отнесу его после выпускного вечера обратно.
Торжественный день настал, я волновался и нервничал. И вот я на трибуне. Я отчеканил свою речь и умолк, раздались жидкие аплодисменты. Мне было безразлично, понравилось мое выступление или нет, все это уже позади, и нужно сейчас же, немедленно, вычеркнуть все из памяти, сказал я себе, еще стоя на трибуне. Пока я пробирался к двери, стараясь как можно скорее выйти на улицу, несколько ребят ухитрились пожать мне руку. Кто-то пригласил меня на вечеринку, но я отказался. Я не хотел их больше видеть. Я шагал домой и твердил про себя: "Будь все проклято! Будь все проклято!.." Неполных семнадцати лет от роду, с грузом разочарований и неудач, вступал я в большой мир весной тысяча девятьсот двадцать пятого года.
9
Мне нужно было как можно скорее найти работу, это был для меня вопрос жизни и смерти, и со страху я поступил на первое подвернувшееся место рассыльным в магазин готового платья, где продавали неграм дешевые вещи в кредит. В магазине с утра до вечера толпились негры, они щупали и примеряли платья и костюмы. И платили за них столько, сколько потребует белый хозяин. Сам хозяин, его сын и приказчик обращались с неграми оскорбительно — хлопали по плечу, пинали, выталкивали взашей. Такие сцены я видел постоянно, но привыкнуть к ним не мог. Господи, как они терпят такое обращение, спрашивал я себя. Нервы мои были в вечном напряжении, я старался подавить свой гнев, но это плохо получалось, и меня терзали вина и страх, мне казалось, хозяин подозревает, что мне не по душе здешние нравы.
