Юхан Борген - Избранные новеллы

В это мгновение я был на вершине могущества. Я был чиновником, он моей жертвой. Я мог... но что, собственно, я мог сделать? Телефон все звонил и звонил. Из-за этих звонков я и совершил ошибку. Я взял трубку и протянул ему. Он подошел и взял ее. В ту же секунду произошло перевоплощение. Он выпрямился, глаза утратили стеклянный блеск. Он отвечал кому-то быстро, угодливо.

У всякого человека есть начальник. Мой Человек был спасен, я сразу это понял. Он снова стал самим собой. Он отвечал теперь коротко и точно, хотя понять, о чем шла речь, было невозможно. Покосившись на меня, он сказал:

- Да, он здесь.

Затем он положил трубку. Я встал. Он обошел стол, сел, поставил Диану на место. Фигурка придавила мой паспорт - вероятно, я сам положил его на стол.

В дверь постучали. Вошел Шило - словом, тот служащий, которого я прозвал Шилом. Он сказал:

- Они ждут за дверью.

- Хорошо, - кивнул Человек. - Пусть уведут его без промедления. И не забудьте вот это, - добавил он и протянул ему мой паспорт.

Из сборника "Новые новеллы", 1965

Зимнее море. Перевод С. Белокриницкой

Зимнее море. Гряда прибрежных островков полукругом замыкает устье фьорда, а на мысах по обе его стороны сгрудились дома со снежными шапками на крышах. Островки тоже покрыты снегом, но не целиком. Серые и черные прогалины прорезают белизну, указывая на то, что здесь все-таки земля. Однако сам полукруг не сплошной. Между островками видно застывшее белое-белое открытое море, и от него нельзя оторвать глаз. Это удивительная, ничем не нарушаемая белизна и цельность! А дальше виднеется узенькая полоска тумана: там лед кончается. Самые зоркие, те, чьи глаза привыкли вглядываться в даль, утверждают, что они различают море - зеленую черточку посреди серого тумана; а самый зоркий из зорких утверждает даже, что видит там, на самом краю, фигурку. Этот зоркий из зорких - молодой парень. То ли он видит фигурку, то ли нет, но он тут же отправляется в путь. Спустившись на лед, он уже не может разглядеть фигурку, а впрочем, и зеленую полоску моря тоже: ведь сейчас он с ними на одном уровне.

Может, мне и не померещилось, думает он. Некое беспокойство у него внутри подтверждает это. Он размышляет: а может, это беспокойство лишь оттого, что я поверил, будто что-то увидел; и нужно было не кидаться очертя голову, а зайти за лыжами, или финскими санками, или салазками. Но, и коря себя за опрометчивость и легкомыслие, он все равно ускоряет шаг, идет в том же направлении. Снег довольно глубокий, и ступать тяжело, однако парень не замедляет хода. Ориентиром ему служат ближайшие островки и шхеры, но сейчас они гораздо меньше выделяются на белом поле, чем когда он смотрел на них сверху, с берега. Он знает, что ни на минуту нельзя терять их из виду. Иначе недолго и заблудиться.

Он огибает первый остров справа и выбирает себе новый ориентир. Это плоский островок впереди слева; издали казалось, будто он совсем рядом с тем, другим. Но парень знает, что это не так. Он плавал здесь с малых лет. Его брали с собой рыбаки, и он, сколько себя помнит, тянул сети, ставил ловушки на омаров, греб и сидел на руле. Всегда. Он знает это место как свои пять пальцев. Но только если море - это вода, а суша - это твердь. Теперь же море превратилось в застывшее белое поле, а суша лишь смутно возвышается над ним, составляет с ним единое целое и почти неотличима от него.

Парень огибает островок и вскоре попадает в глубокую расселину между Чертовым Пальцем и Мокрым островом - такими знакомыми и в то же время новыми, неузнаваемыми. Он мысленно определяет свое местоположение: вот развалины маяка, от которого осталась лишь нижняя часть башни - машинное отделение (оно все прогнило и проржавело, и туда давно уже стаскивают всякий хлам), а вот исхлестанная ветрами кривая рябина на Чертовом Пальце; эта рябина - единственное дерево, которое там растет, она кажется высокой и отчетливо видна издали летним утром, когда солнце еще низко и все предметы отбрасывают резкие тени, но стоит подплыть ближе - и тот, кто не знает, что на острове растет дерево, попросту не заметит его.

На мгновение парень останавливается и вспоминает, что это за место. Здесь он ловил на рассвете мерлана восемнадцать лет из прожитых им двадцати трех. И тут же его окружает лето, чайки с криком пикируют прямо на борт лодки, ловко подхватывают наживку, разложенную на корме, и снова взмывают в воздух. Свет и тепло разливаются и вокруг, и в душе у парня; плещут волны, восходящее солнце щекочет между лопатками. Это длится всего миг. Он возвращается в зимний день, и его пронизывает трепет отчаяния. Никто не знает, что он пошел сюда! Опять чего-то недодумал... А ведь он осторожен, как старик, когда дело касается моря. Сам не понимая, что с ним происходит, он снова движется к открытому морю. Теперь уж он ничего там не видит, только завесу тумана, которая беспокойно полощется на ветру: то сгущается, то редеет, сгущается и редеет. Вот он уже пересек пролив. Перед ним море - одно лишь море, и больше ничего. Снег под ногами теперь не такой глубокий, можно идти быстрее. Не слишком ли быстро он идет? Парень замедляет шаг, останавливается, прислушивается. Кажется, кто-то кричал, а может, ему померещилось. Трудно сказать, потому что в ушах шум: он порядком-таки устал и весь взмок.

Он идет дальше, настроение у него изменилось, теперь его властно тянет вперед. Он просто не может иначе. Это как наваждение. Он видел фигурку. Минуту назад он еще сомневался. Но теперь уверен. Нет, он не увидел ее вновь. Просто перестал сомневаться, что тогда, с берега, действительно видел. С тех пор наверняка прошло около часа. А может, больше? Трудно сказать. Он не обратил внимания на время тогда, не смотрит на часы и теперь. Что-то властно принуждает его. Фантазия? Возможно. Даже наверняка фантазия. Но фантазия бывает порой сильнее и реальнее, чем... Чем что? Надо бы снова остановиться и поразмыслить. Но он не останавливается. То, что движет им, сильнее, чем рассудительность, чем жизненный опыт и здравый смысл. Вот так же было, когда он стоял охваченный видением лета. Ведь и это было фантазией, видением лета, - иначе не назовешь. Но и реальностью тоже. Разве лето не реальность?

Он шагает дальше. Теперь он идет с трудом, хотя идти легче. Лед скоро кончится. Ступать по нему кое-где уже небезопасно. Парень останавливается и прислушивается. Да, точно: плеск волн, или нет, не плеск. Вздох. Во всяком случае, какой-то иной звук, не похожий на скрип льда под башмаками. Отзвук лета. На миг видение лета снова встает перед ним, на этот раз смутно, как музыкальный фон во французских фильмах, которые по два дня идут на берегу в кинотеатре, в "городе", и которые он с удовольствием смотрит, сидя порой один в зале. Публике такие картины не нравятся, говорит директор, он же киномеханик, покорившийся судьбе и отказавшийся от всех своих былых притязаний.

Теперь уже нет сомнений. Это море лижет берег или кромку льда. Конечно, кромку льда, ведь здесь нет суши. Он медленно идет на звук. Обернувшись, чтобы сориентироваться, он уже не видит ни мысов с домиками, ни Мокрого острова, ни Чертова Пальца. Не видит ничего. Сейчас сбиться с пути - пара пустяков. Но парень разворачивается точно в обратную сторону, ориентируясь на свои следы, и где-то в глубине совершенно уверен, что идет правильно. Только бы не потерять это четкое внутреннее зрение.

И опять от видит фигурку. Сначала совершенно отчетливо. Он бежит к ней, но фигурка исчезает. Мгла сгустилась. Он останавливается. Кричит. Никто не отвечает. Он снова медленно идет вперед. И вот человек вырастает перед ним совсем близко. Это женщина, молодая, в лыжных брюках и короткой замшевой куртке, отделанной узкой полоской меха. Она стоит к нему спиной. В это мгновение мгла рассеивается, и он видит море, резкий контраст зеленого и белого - без перехода, талого льда нет. Женщина стоит между парнем и морем. Он обходит ее и становится к ней почти вплотную, между ней и морем, на всякий случай. Смотрит на нее, пытается заглянуть в лицо. Она нездешняя, он ее не знает. Она не поднимает глаз, словно бы не замечает его, хотя он стоит совсем близко.

И он тихо произносит:

- Вы должны пойти со мной на берег.

Она поднимает глаза, но смотрит не на него, а на то, что за его спиной, - на море. В волосах, свисающих из-под шапочки с козырьком, блестят ледышки. На ресницах иней.

- Слышите? - говорит он. - Вы должны пойти со мной на берег.

Она задает совершенно ненужный вопрос:

- Кто вы такой?

- Но, милая, - быстро отвечает он и сам удивляется, что назвал ее милой, ведь вообще-то он никогда... - Милая, какая разница, кто я такой. Я говорю, что сейчас вам надо пойти со мной на берег.

- Да, - отвечает она безразлично. Как послушный ребенок.

Он касается ее руки - вот до чего осмелел! Она отворачивается от моря. И в тот же миг чары разрушились. Ее глазам вернулось зрение. Она увидела его. Они уже прошли несколько шагов. И только тут она действительно видит его, останавливается, говорит: