Эргали Гер - Сказки по телефону, или Дар слова
– Кончай мухлевать, Астахов, – в изнеможении говорил Игорь. – Согласись, это перебор: оборачивать, будто я боюсь женщин, а не ты. В конце концов, мы всегда можем проверить теорию практикой и разложить тебя по табуреткам на кухне, как теорему Ферма.
– Кто сказал, что я их боюсь? Я их просто слишком люблю. Я люблю их невыносимо. Это совсем не то же, что страх.
– У твоей невыносимой любви, Серега, есть точный диагноз: спермотоксикоз. И лечить его надо не душевными примочками, а прошмандовками по сто долларов штучка. Сочным, смачным, здоровым трахом до изнеможения. Ибо, как сказал Гиппократ, все болезни от воздержания. А почему прошмандовками, спросишь ты? Отвечу: потому что с ними можно не разговаривать, не танцевать эти твои журавлиные танцы, за которыми не видать сам знаешь чего.
– Нет уж, благодарствую, – отвечал Серега. – Они не трепещут.
– Чего-чего? Да они все делают, Серега!
– Не смеши меня… Ты можешь представить себе стройную, пугливую антилопу в саванне?… Способен?… У нее каждый мускул вибрирует как струна, дивные очи, движения грациозней, чем у гениальных футболистов типа Яковенко или Шевченко, и от нее сладко пахнет испугом, потом, мускусом, кровью… А теперь представь размороженные туши, которыми кормят львов в зоопарке.
– Все?
– Все.
– Так жрут же…
– Жрут, – согласился Серега. – Но я-то не в клетке.
– А вот это как посмотреть! – злорадствовал Игорь. – Это очень даже спорный вопрос… Полагаю, мы разрешим его следующим образом. Я, значит, любитель падали, отправлюсь сегодня в «Арлекино» один, сниму себе какую-нибудь штучку-дрючку и вдую ей так, что она затрепещет как живая. А ты, свободный человек, живи один, гоняй антилоп по телефону и ни в чем себе не отказывай…
Игорь, злорадствуя, уезжал на дискотеку, а уязвленный Серега, лишенный за строптивость пятничного «Арлекино», шел мыть посуду, задумчиво мурлыча жестокий романс «А напоследок я скажу…» – затем садился на телефон и названивал своим антилопам. Как ни странно, он обожал шум, свет, тусовки, любил посидеть с бокалом на краю дискодрома, любуясь танцующими девушками… В общем, наказать его было несложно.
С годами их спор перешел с уровня слов на уровень символов. Слова были высказаны до конца, без остатка, и теперь им достаточно было переглянуться, шевельнуть бровью, чтобы восстановить в памяти все аргументы, все взаимные выпады, весь сложный строй разногласий. Любая житейская мелочь в таком контексте обретала вескость мировоззренческую; за нагромождением символов все конкретно-предметное в их отношениях выцвело, так что они едва не научились призраками проходить друг сквозь друга. Дружба, как выяснилось, тоже стареет и выцветает – свежий интерес друг к другу выветривается, обнажая шпангоуты разногласий, – через них приходится переступать, всякий раз раздражаясь захламленностью территории.
Игорь, все правильно рассудив, купил себе по случаю квартиру в Измайлове и, не торопясь, доводил ее до ума, предвкушая одиночное плавание. Но тут грянула беда почище развода – такая беда, что все житейское, все разногласия с Серегой отошли на десятый план. На них наехали.
Эта волна катилась по Москве и Подмосковью с весны. Кто-то задешево, бесцеремонно скупал заводы металлоконструкций – а было их на область с десяток, не меньше. Притом заказов в последнее время хватало на всех. Завод в Печатниках, к примеру, выступал субподрядчиком у целого ряда не только отечественных, но и зарубежных, в первую очередь турецких, хорватских, словенских фирм, обосновавшихся в московском строительстве. И вот – на фоне набирающего силу строительного бума – началась странная, повальная эпидемия банкротств. Люберецкий и серпуховской заводы перевели счета в новый банк, который тут же и лопнул; дмитровский завод разорила налоговая инспекция; еще два завода без видимых причин пошли по рукам – а в результате прибились туда же. Новым хозяином и в том, и в другом, и в пятом случае неизменно оказывалось московское ЗАО «Варяг» – старые знакомцы еще со времен «медной лихорадки», с которыми у Игоря и Сереги, как у металлистов со стажем, рифмовалось только одно желание: держаться от этих акул подальше. Чем дальше – тем лучше. Там уже не занимались контрабандой – время контрабанды ушло; там возили взад-вперед стратегические резервы. Эшелонами вывозили на Запад титан, вольфрам, брали под эшелоны кредиты и продавали – кредиты – в Москве, под здешний сумасшедший процент; затем, обернувшись, везли резервы обратно. Какие люди крутились в эдаком бизнесе – можно себе представить; а представив, помножить на шурина одного из вице-премьеров по теннису, на круги по воде и кисловато-солоноватый металлический привкус крови. Держаться от этих акул подальше – вот все, о чем мечтали оба Белозерова и Серега.
Не пронесло. С августа в контору зачастил некто Андрей Владимирович Блохин, противный очкастый малый с зализанными назад волосами, объяснивший Игорю на пальцах, что завод придется продать. Игорь признал его доводы заслуживающими внимания, но цену Андрей Владимирович назвал не заниженную даже, а издевательскую – раза в три меньше реальной. Тут уж Белозеровы, а в особенности Белозеров-старший, уперлись: получалось, что все эти годы они горбатились на чужого дядю. За три месяца торгов цена неуклонно, еженедельно росла – затем то ли у Андрея Владимировича, то ли у варягов терпение лопнуло, и Белозерова-старшего прямо в подъезде дома отрихтовали бейсбольной битой. Отца с переломами ребер, ключицы, сотрясением мозга отвезли в Склиф; Андрей Владимирович как ни в чем не бывало принес Игорю соболезнования, посетовав, что нормальным людям в этой стране жить становится невмоготу, – при этом не удержался от замечания, что подобные эксцессы подрывают доверие к заводу в целом. Игорь сорвался:
– А уж как ваше реноме подрывают, Андрей Владимирович, я вам даже рассказать не могу… Еще один подобный эксцесс, и ни вам, ни варягам вашим не видать завода ни за какие деньги. Это я вам гарантирую.
– Что вы имеете в виду? – оскорбился Андрюша (да позволено будет именно так, по-простому, именовать нашего старого знакомца).
– Видите ли, Андрей Владимирович… Мы в нашей сфере все друг о друге знаем. Сколько вы купили заводов, кому и почем продали – все известно. У нас как в деревне. Даже такая, извините, щепетильная подробность, что за карточные долги у вас отняли бензоколонку, и та смакуется по канцеляриям. А откуда что берется – ума не приложу. Так вот. Если со мной или моими близкими еще раз что-то случится, завод отойдет банку. Солидному, уважаемому банку, где нас с отцом хорошо знают. Где принято проверять репутацию людей, переступающих его порог. Надеюсь, вы поняли меня правильно?
– А что, – усмехнувшись, сказал Андрюша. – Это мысль. В банках тоже люди работают.
Игорь едва не придушил гадюку очкастую, с трудом сдержался – а зря.
После этого решено было передвигаться по городу только в связке – у Сереги между тем начался гон, осенний виртуальный роман, и он регулярно срывался в центр то за цветами, то за подарками. А взялись за них, между прочим, вполне серьезно: от завода за машиной пару раз увязывались мордовороты на «оппель-асконе», улетавшие моментально, как только «линкольн» останавливался перед постом ГАИ; дело дошло до того, что в собственный подъезд ребята входили крадучись, чувствуя себя со своим газовым пистолетом чуть ли не мальчиками для битья… Терять завод было обидно, стыдно, невмоготу – тем не менее Игорь судорожно искал заводу нормального покупателя, одновременно подхлестывая Андрюшу дозированными утечками информации. В общем, шла большая игра, цена предлагалась уже почти что реальная – а в голове у Сереги, у первого, блин, помощничка по стратегии, цвели цветы и бегали антилопы. Он как будто не понимал, какие на носу перемены. Он токовал. Игоря это равнодушие к общему, самому главному делу оскорбляло до невозможности, и внутри себя, раз так, он тоже развязал спекшиеся узелочки дружбы. Ворочаясь по ночам на тахте, он слышал за стеной Серегин бубнеж и думал: «А ведь это, пожалуй, твоя последняя песня, к этому все идет. И ничего не попишешь… Так что токуй, глухарь. Токуй напоследок. Токуй, счастливчик.»
11
На другой день, наблюдая Серегины сборы, Игорь обиженно читал «Двенадцать стульев» и хмурился.
– Все-таки едешь? – спросил он. – А меня, стало быть, бросаешь на произвол?… Ну-ну.
– А что? – удивился Серега. – В кои-то веки могу и я разок оторваться… Привыкай быть мужчиной. Картошка в мешке, яйца в холодильнике. Я, ежели задержусь, брякну: три звонка, отбой и по новой. Как всегда.
Игорь, пожав плечами, перебрался в кресло, включил-выключил телевизор и тоже стал собираться.
– Ты чего?
– Поеду-ка я с тобой, пожалуй. Проветрюсь.
– А вот этого не надо, – расстроился Серега. – Я же на свиданку еду, а не в бордель. На первое, между прочим, свидание…
