Афонсо Шмидт - Тайны Сан-Пауло
– Дай немного света, приятель, а то здесь весь этот сброд сходит с ума…
Однако лампочка не загоралась. Узники искали глазами стеклянный шарик, подвешенный к потолку, и не видели его. Как бы оправдываясь, тюремщик воскликнул:
– Тьфу ты черт, не зажигается, каналья!
– Ну и дьявол с ней! – равнодушно заметил кабан. В камере было около сорока человек. Некоторые попали сюда накануне, другие несколько раньше, на прошлой неделе, а были и такие, что находились здесь неизвестно с какого времени… Этих уже нельзя было выпускать на свободу: почти голые, с отросшими слипшимися волосами и всклоченными, грязными бородами, скрывавшими черные, давно немытые лица, они выглядели ужасно. Марио не видел их в темноте, но представлял, как они стоят или сидят в самых необычных позах. Нельзя было сделать и шагу, чтобы не наткнуться на соседа. Несчастные, которым нужно было отыскать отхожее место, откуда через верх лилась вода, растекаясь по цементному полу, или те, кто пробирался к крану, чтобы напиться из пригоршни, тратили на это немало времени и сил.
На каждом шагу они на кого-нибудь наступали, и в ответ раздавались стоны и ругань; им угрожали ножом или кинжалом, не замеченным во время обыска в полиции.
Среди последней партии арестованных было много босяков, захваченных в облаве у ночных притонов. В темной камере босяки орали, пели и изрыгали проклятия. И так как никто не мог ни лечь, ни тем более заснуть, то камера в ночные часы превращалась в сумасшедший дом.
Привлеченный диким гулом тюремщик ничего не мог рассмотреть в глазок. Желая узнать, что же происходит, он выкрикнул:
– Кабан!
Ответа не последовало.
– Кабан! Тебя что, удавили?…
Среди рева послышалось что-то, похожее на рычание, и вскоре у решетки появилось чье-то заросшее лицо. Тюремщик направил на него карманный фонарь. Узнав доносчика, он распорядился:
– Кончай с этой кутерьмой!..
Лицо исчезло. Тут же шум голосов усилился, смешиваясь с какими-то странными звуками – то сыпались кулачные удары, пинки и оплеухи. Глухой гул потревоженного осиного гнезда нарастал. Доносчик был избит охваченными бешенством босяками. Такова была обстановка в камере, когда машина с новым грузом бродяг и подозрительных личностей остановилась перед зданием участка.
В числе других арестованных с этой машиной был доставлен хилый парнишка, схваченный на окраине города внезапно нагрянувшим нарядом полиции в тот момент, когда на длинной кирпичной стене фабрики он писал слово «Мир».
Вновь прибывших повели в камеру. Тюремный надзиратель открыл тяжелую железную дверь, и полицейские пинками и подзатыльниками загнали несчастных в погруженную во мрак, переполненную яму.
В камере некуда было ступить, и их встретили с ненавистью. Закрывая дверь за новыми арестантами и слыша доносившуюся оттуда брань, тюремщик злобно расхохотался:
– Хоть пожрали бы друг друга, не велика потеря…
Он вернулся в дежурку, где дремали усталые агенты. Сел за стол, закурил сигарету, недовольно прислушиваясь к реву, который сотрясал камеру, где задыхались люди.
– К утру, когда станет прохладнее, эта кутерьма прекратится…
Парнишка, арестованный за то, что писал на стене слово «Мир», сделал в темноте два шага и остановился: идти дальше в этом хаосе было невозможно. Неожиданно он спокойно, негромко сказал:
– Я электромонтер!
Никто не услышал его. Он повторил:
– Я электромонтер!
Кто-то из стоявших рядом расслышал эти слова:
– Не будь ослом! Кому до этого дело?
Электромонтер воспользовался тем, что с ним заговорили:
– Вы что, не понимаете? Ведь я могу исправить электричество!
Другая тень засмеялась во мраке:
– Слушай тут каждого… Лампочка на потолке, одному не достать…
– Двое достанут.
– Двоих мало.
– Так трое!
Люди перестали посмеиваться над парнишкой. Судя по доброжелательности их глухих голосов, они даже были склонны помочь ему.
– А где лампочка? – спросил электромонтер.
– Как раз в середине камеры, – ответил первый голос.
– Проводите меня туда.
– Только приблизительно…
– Я не верю в такую затею, – заметил второй.
Подталкивая друг друга в спину, эти трое пытались протиснуться вперед. Сначала это казалось невозможным; они вынуждены были отступить. Тени кричали, тени угрожали. Тени упорствовали. Пришлось пустить в ход башмаки и кулаки. Но камера была набита людьми, и старания троих арестованных оставались тщетными. Тогда снова заговорил электромонтер:
– Вы ослы! Ведь мы для вас же стараемся, или вы предпочитаете оставаться в таком аду?
Рев усилился, но паренек подождал, когда он чуть утихнет, и продолжал:
– Бунтовать надо не против нас – мы такие же арестованные, как вы, – а против тех, кто запер нас здесь!
Одни его поняли, другие нет. Вдруг резкий голос спросил:
– Ты знаешь, кто я?
– Знаю. Такой же несчастный, как и мы все, – простодушно ответил паренек.
– Я – кабан!
– В таком случае ты еще несчастнее. Помоги нам, кабан!
– Черта с два! Я сейчас позову тюремщика!
Электромонтер попытался было убедить его, что надзирателя звать незачем, но в этом уже не было необходимости: удар… стон… и… Кабан умолк. Наступила тишина.
– Вот здесь середина камеры.
Другой голос добавил:
– Стало быть, лампочка как раз над нами.
– Если дело в патроне, я мигом исправлю, – сказал паренек. – Кто из вас самый сильный?
– Я свалил кабана… – и невидимый в темноте силач рассмеялся.
– Хорошо! Станьте здесь.
Произошло какое-то движение.
– Теперь пусть кто-нибудь станет вам на плечи.
В напряженной тишине слышалось тяжелое дыхание людей, выполнявших указания паренька.
– А как ты сам влезешь, господин электрик?
– Погоди, приятель…
Паренек ловко взобрался на плечи первому, затем второму и оказался на вершине этой человеческой пирамиды, основание которой поддерживали несколько человек.
– Но ведь это опасно, монтер!
– Не важно, приятель. Свет-то зажечь надо!..
Снова послышался голос кабана, еще более резкий, – он пришел в себя:
– Я сейчас свалю все это! Ишь что придумали!
Кто-то предложил:
– Давайте возьмемся за руки, защитим ребят, которые налаживают свет. А гадов, которые попытаются им мешать, – по зубам! Для себя я уже нашел подходящее оружие: обломок унитаза…
Во мраке слышалось только прерывистое дыхание тех, кто пытался починить электричество и кто составлял вокруг них стену. Люди стояли, сжимая друг другу руки, образовав железную цепь. В центре кольца высилась живая пирамида из трех человек, а вокруг, ничего не видя перед собой, толпились остальные арестанты. Одни из любопытства, другие потому, что поняли, как нужен свет, третьи потому, что невозможно было лечь, уснуть, чем-нибудь заняться.
В это время кабану, после отчаянных усилий, удалось пробраться к двери, и он, припав к окошечку, закричал:
– Надзиратель! Надзиратель!
И снова тишина. Послышались торопливые шаги полицейских, а вслед за ними – мелкие шаги тюремщика, который спешил на зов кабана. Подойдя к двери, он направил свет фонарика на окошечко, за решеткой которого снова появилось заросшее лицо доносчика.
– В чем дело, приятель?
– Они… эти… – И кабан внезапно умолк.
На пол упал тяжелый фаянсовый обломок унитаза и раскололся. Физиономия исчезла из освещенного фонариком окошка. Грузное дряблое тело бесформенной грудой рухнуло у двери.
Голос тюремщика:
– Кабан!
Две минуты спустя:
– Кабан, ты что, язык проглотил?
…Наконец монтеру удалось в полной темноте нащупать под потолком лампочку. Она не перегорела, а просто в патрон забилась пыль.
Он вывернул лампочку, обдул цоколь, вытер его рукавом и снова вставил в патрон. Ад осветился потоком веселого, яркого света. Люди разбрелись по своим местам и начали кое-как устраиваться на лохмотьях.
Через полчаса тюремщик, не понимая, почему в камере зажегся свет и среди арестованных царит мир и согласие, открыл железную дверь и вошел:
– Какой ловкач зажег свет?
Никто не отвечал.
– Кто этот вшивый, что включил свет?
Из глубины камеры чей-то голос ответил:
– Говорят, это сделал кабан. Взобрался кому-то на хребет, зажег свет и слетел макушкой вниз. Так и остался лежать. Похоже, ему крышка!
Тюремщик за ногу выволок кабана в коридор и запер за собой дверь. Объяснение было явно неправдоподобным, но стоило ли затевать расследование среди этого сброда?…
В этой истории почти нет имен. Так и в жизни несчастных. Так и в борьбе, которая ведется во мраке ради того, чтобы над землей зажегся свет.
В тюрьме предварительного заключения
Находясь в тюрьме предварительного заключения, Просперо продолжал обращаться с надзирателями и охраной так, словно он все еще был помощником комиссара полиции. Еду ему присылал пройдоха Тонекас, владелец доходных домов на улице Сан-Каэтано, богатевший на том, что снабжал состоятельных арестованных завтраками и обедами, правда, без ножа и вилки.
