Иосиф Гольман - Хранитель Реки
– Нет, – озадаченно ответил боец таможенного фронта. Или пограничного, в этом Береславский пока еще не разобрался.
– Вот разгильдяи! – искренне огорчился Ефим. – Значит, придется вам действовать самостоятельно. Давайте, помогайте, только побыстрее, пожалуйста.
Секунд десять мужик оценивал ситуацию. Наконец принял решение, самое безопасное в данном случае.
Он отдал в рацию указание, и к джипу подлетел парень помоложе, тоже в форме, но без звездочек. Именно в его сопровождении Береславский за несколько минут прошел все многочисленные окошки, в каждом из которых надо было что-то заполнить, где-то расписаться и какие-то небольшие деньги заплатить.
Проехав в итоге сквозь поднятый шлагбаум, Ефим вдруг понял, что не вспомнит даже последовательности действий. Впрочем, это его не слишком напрягло: второй раз проходить границу в Бресте он еще долго не собирался.
Береславский, проехав несколько сот метров, уже приготовился оказаться на польской стороне – ан не тут-то было. Оказывается, он пока добрался еще только до площадки осмотра – правда, машин в здешней очереди было несравнимо меньше, чем перед первым шлагбаумом.
Но ощущение собственной крутизны уже не позволяло Ефиму Аркадьевичу честно встать в очередь, тем более что всю свою светотехнику он так и не выключал. Подъехав вплотную к шлагбауму, он нагло мигнул фарами, вызывая таможенника. Тот не замедлил выйти.
Психологически Береславскому уже все было понятно: гроза для всей честной публики, эти ребята сами до смерти боялись проблем. Поэтому, когда таможенник вскользь поинтересовался, мол, сколько они заплатили на первом посту, Ефим холодно бросил в ответ: он нигде, никогда и никому за помощь не платит. Это было почти правдой: взяток он давать не умел, посылал в таких случаях Орлова или Маринку.
– Мне обычно помогают сами, – чуть мягче добавил профессор. – Вы ведь тоже мне поможете, правда?
– Конечно, – неискренне улыбнулся таможенник.
Отойдя на пару шагов, он на всякий случай связался по рации с первым коллегой. И, убедившись в серьезности визитера, не только повторил подвиг первого служивого с беготней по всем окошкам и бумажкам, но даже решил проблемы автотуриста на сопредельной территории. Польский пограничник с переносным компьютером на пузе сам подошел к «патрулю» еще на белорусской стороне и быстро оформил все необходимые документы.
Короче, так напугавшую его вначале границу Ефим с семейством – и автомобилем, на который тоже оформлялась куча бумажек, – прошел ровно за тридцать пять минут.
– Пап, я никогда не видела, чтобы ты так быстро бегал! – веселилась Лариска уже на польской стороне.
А Ефим помалкивал, размышляя на тему, что ничего не изменилось в земле российской за прошедшие тридцать лет.
При советской власти он таким же образом пролезал в битком забитые – причем на постоянной основе – московские рестораны.
На входе, протиснувшись сквозь очередь, продирался к двери и грозно стучал по стеклу. Дверь на уверенный стук открывалась всегда, и на пороге появлялся швейцар – всесильный человек в ливрее, который за десять рублей мог провести желающего в зал. Но лишних десяти рублей у студента Береславского никогда не было. Поэтому он использовал другую технологию, сродни той, что так славно сработала несколько минут назад. Он строго смотрел на швейцара и негромко, без аффектации, говорил: «Я – Береславский», после чего нагло пер вперед, при этом крепко держа за руку свою девушку.
Дальнейшие события, как правило, развивались двумя возможными путями. Чаще всего швейцар просто отодвигался, давая молодым людям пройти – пусть и без мзды, зато без непонятных проблем.
Гораздо реже страж ночного веселья задавал представившемуся Береславскому резонный вопрос: «Ну и что?» «Да так, ничего», – скромно отвечал будущий Ефим Аркадьевич, а тогда просто Фимка. И быстро ретировался, чтобы успеть со своей девчонкой попытать счастья в другом кабаке.
По Польше проехали немного: дорога была всего двухполосной – по полосе в каждом направлении – и плотно забитой фурами, а колеи в ней были выбиты такие, что пройденная с утра трасса Москва – Минск уже казалась автобаном.
Ночевать остановились в частном отельчике. Сортир в нем, в отличие от прошлоночного, был вполне солидных размеров. Зато один на весь коридор, в который выходило номеров пятнадцать, и с такими тонкими стенками, что в каждом из этих пятнадцати номеров в любой момент знали, занят туалет или нет, а если занят, то чем занимается обосновавшийся в нем турист.
Примиряла же экономного Береславского с отелем цена – десять евро с человека, включая легкий завтрак. Плюс сосновый лес, который начинался в пяти метрах от задней стены отеля. Так что перед сном еще погуляли и полюбовались на закат, не слишком экспрессивный, мягких желто-красных тонов, но очень симпатичный. Или, как теперь любил говорить Береславский-галерист, визуально привлекательный.
Весь следующий день – пока по плохим и узким дорогам пересекали Польшу – разговаривали про галерею, новое и столь захватившее его увлечение. Точнее, говорил в основном Ефим, как бы вербально обкатывая свои находки и наработки последних двух лет. Это у него была такая постоянная форма оттачивания идей. Единственный ее минус – обязательно требовались слушатели, причем восхищенные.
Вначале Наталья решительно не верила в коммерческое будущее его арт-проекта. Но поскольку видела, что благоверного вся эта возня с картинками по-детски радует, то всячески его поддерживала. Даже год возила творения Мухи и других его «открытий» на вернисаж в Измайлово, где Ефим за 290 долларов США приобрел два с небольшим метра стены для развески картин, став, таким образом, арт-дилером. И где честно отстоял год при любых климатических явлениях.
Художников (кроме Мухи, которую они знали сто лет) Береславский тоже находил своеобразно: приезжал с Натальей в какой-нибудь небольшой городишко, гулял по салонам, если таковые были, заходил в музей, если таковой имелся. Не гнушался Ефим Аркадьевич и уличными вернисажами, на которых картинки – большей частью очень скверные – стояли, подпертые палочками или облокотившись на деревца.
Что удивительно, почти в каждом таком вояже он находил приличных мастеров. Так, в Коломне он разыскал мастерскую, размещавшуюся в старинном – семнадцатого века постройки – доме бывшего слободского атамана. На каждом из двух его этажей работали по пять-шесть живописцев, все непохожие друг на друга. В доме хоть и каменном, но приятно пахло деревней. Свет во всех мастерских был электрический. Тепло – от дровяных печек – тоже было. Не было только туалета, что, впрочем, общающимся с Космосом творцам нисколько не мешало. Летом они ходили в построенную во дворе будку, а зимой, не заморачиваясь излишними пробежками по морозцу, поливали белый снег прямо за углом дома, оставляя на потом только уж самые серьезные дела.
Напротив дома слободского атамана, через улицу, тянулся высокий забор какого-то коломенского военного училища. Ефим, поначалу часто приезжавший в коломенские мастерские, не раз наблюдал маршировавшую строем колонну курсантов. А однажды был свидетелем веселой, хотя и не для всех, истории.
К одному из художников – очень талантливому реалисту Ивану Синицкому – приехал постоянный покупатель. Да не откуда-нибудь, а из Америки. К тому же настоящий миллионер.
Джон Берроуз, выйдя на пенсию, вздумал осчастливить свой городок в штате Айова музеем восточноевропейского современного искусства, заодно осчастливив и нескольких коломенских художников.
Он отобрал картины (их уже тщательно паковали), как вдруг захотел по малой нужде. Задав прямой вопрос и получив столь же прямой ответ, решил, что что-то не понял и переспросил еще раз. Снова услышал то же самое: выйди, мол, за угол и писай на здоровье.
Наконец, убедившись, что русские не шутят, тяжело вздохнул и пошел делать то, что в его маленьком городке в штате Айова считалось довольно тяжким преступлением, за которое могли не только оштрафовать, но даже забрать в участок.
А еще через пять минут влетел обратно, пронесшись, аки вихрь, в полуспущенных брюках по деревянной лестнице на второй этаж.
На вопрос, что случилось, быстро и нечленораздельно выпаливал по-английски, вращая глазами и явно чего-то ужасаясь.
Наконец с огромным трудом – пьяный перевод-чик был совершенно бесполезен – поняли, в чем дело. Оказывается, едва Джон приступил к столь желанному процессу, из-за угла выскочило огромное количество людей в форме и побежало в его сторону. Берроуз сразу смекнул, что, если поймают, от тюрьмы не отвертеться, а потому явил чудеса скорости, эвакуируясь обратно в дом и пытаясь там спрятаться.
С большим трудом Джона удалось убедить, что курсанты коломенского военного училища занимались вовсе не отловом писающих где попало американских туристов, а обычной физической подготовкой.
