Масако Бандо - Дорога-Мандала
— Хоть война и окончилась, нужно плодиться и размножаться. Ведь для послевоенного возрождения требуются рабочие руки, — торжественно сказал мужчина с усиками.
— Господин торговец, а нет ли у вас эффективного средства, чтобы наплодить детей? — спросил Рэнтаро чуть лопоухий мужчина небольшого роста.
Поддавшись всеобщему оживлению, Рэнтаро тут же ответил:
— А как же, есть! Называется «золотой корень».
— Золотой камень? Отличное название. В самую точку, верно? — сказал носатый мужчина.
— Не камень, а корень. Золотой корень, — поправил его мужчина с усиками.
— Не всё ли едино — золотой камень или золотой корень, — жалобно сказал носатый мужчина, и все засмеялись.
— Раз уж речь зашла о средстве для подъёма потенции, помните фельдфебеля Ямасоэ? Он всякий раз перед визитом в бордель выпивал это средство и потом бахвалился, верно? — сказал, подцепляя солёную редьку, мужчина со шрамом на щеке.
— Да-да, лекарство, которое он забрал в китайской аптеке.
— Мне говорила одна корейская проститутка, что в дни его визитов она умирала от страха. Весь вечер он её нещадно гонял! — сказал бледный мужчина со складчатыми веками и глазами навыкате.
— Э, говорят, тебе, Тасиро, далеко до фельдфебеля.
Тасиро покраснел и сердито насупился:
— Да уж, она призналась мне, когда тряслась перед его приходом.
Охара усмехнулся:
— Да ты же влюбился в неё.
Тасиро растерянно молчал, а его товарищи с интересом следили за его реакцией.
— Вот как? Так ты всерьёз любил её.
— Каё рассердится, если услышит!
— Ну и дурак же ты! — сказал Охара.
— Ничего я не влюбился! Это всё война. Когда думаешь, что завтра можешь умереть, любая женщина, с которой у тебя хоть какие-то отношения, покажется самой Каннон.
— Да-да, — поддержал его мужчина с усиками.
— Верно. Тогда член вставал, да без толку. Так что любая доступная дырка казалось благодатью.
— Но любоваться-то было некогда, быстрее бы кончить. — Компания разразились хохотом.
— Мы бросили проституток, которых привезли с собой из Кореи, — невпопад сказал Тасиро.
Мужчина с усиками налил в пиалу Тасиро сакэ:
— Ничего не поделаешь. Они же были проститутками, так что они и на Филиппинах продадутся и успешно выживут.
— Избавившись от обузы, мы смогли выжить. Это война, — откровенно сказал Охара.
Повисло молчание. Мужчина со шрамом на щеке сказал преувеличенно громко:
— Ох, и пришлось же сегодня повозиться с выкорчёвкой сосновых корней. Может, пустить их на скипидар?
Мужчина с усиками хлопнул себя по колену:
— Отличная мысль. Говорят, во время войны планировалось сделать топливом для самолётов скипидар. А что, можно получить отличное масло!
— Верно, мы же так корпели над ними. И выбросить жалко.
— Да уж, сколько ни выкорчёвывали их, а крепко же они вцепились в землю.
— И корейские проститутки, как корни сосен, хватались за наш грузовик, — пробормотал наклонившийся вперёд Тасиро.
— Может, ты прекратишь? — прервал его Охара, но Тасиро не слышал его.
Сжимая обеими руками чашку, он продолжил дрожавшим от слёз голосом:
— Женщины цеплялись за грузовик, умоляли взять их с собой… Я до сих пор вижу их глаза. Фельдфебель отрубал им мечом руки, хотя и спал с этими женщинами. Отрубленные запястья до сих пор стоят у меня перед глазами!
— Прекрати! — закричал Охара.
— Да! Пора уже об этом забыть! Дело прошлое, — примирительно сказал мужчина с усиками.
Мужчина со шрамом на щеке чуть раздражённо поддержал его:
— Тасиро! Летели руки не только этих женщин. Разве нам не рубили рук, не разрубали нас на части?! Шла война. Всем грозила смерть. У нас не было выбора. О плохом лучше всего забыть.
Тасиро отрицательно замотал головой:
— Не могу забыть! Они всё время мне снятся. Их молящие глаза, их отлетающие запястья.
— Заткнись! — Охара вдруг вскочил и ударил Тасиро.
Тасиро опрокинулся на спину и в страхе глядел на Охара. Охара смотрел на него с ненавистью:
— Хватит трепаться о Филиппинах! Я воевал на китайском фронте! Воевал семь лет! Парни вроде тебя, вернувшиеся домой всего через два года после начала боёв на Филиппинах, ничего и не успели повидать. Нечего хныкать из-за каких-то отрубленных женских рук! Будь мужчиной!
Тасиро, повесив голову, начал всхлипывать. Охара, тяжело опустившись, сел скрестив ноги и проворчал: «Баба». Все присутствовавшие помрачнели. Мужчины угрюмо пили сакэ. В воздухе повисла тяжесть, словно здесь совершался ритуал, к которому все они были как-то причастны.
Рэнтаро скучал, так как не мог принять участия в разговорах бывших солдат. Когда он служил в Сибири, борделей, обслуживающих действующую армию, не было. Собственно, и боевых действий тоже не было, они лишь несли гарнизонную службу, глядя в серое небо. Среди маявшихся от безделья солдат было много причастных к изнасилованиям местных женщин. Число солдат, заразившихся венерическими болезнями и тайком ходивших к военному врачу, росло. Штаб поспешно выпустил специальный циркуляр. Рэнтаро как профессиональный торговец лекарствами знал о венерических заболеваниях и потому сдерживался. Если бы не это, и он, возможно, не удержался бы от искушения наброситься на женщину. Хотя в Сибири военные действия почти не велись, из-за распространения среди солдат венерических заболеваний боеготовность была подорвана. Он слышал, что именно поэтому в действующей армии были учреждены бордели.
Когда Рэнтаро жил в Кота-Бару, он слышал от офицеров оккупационных войск, иногда приходивших в его дом, обрывки разговоров о пунктах обслуживания в действующих войсках. Из этих невнятных разговоров он лишь смутно мог представить себе, что это были за заведения.
— Пора спать, — широко зевнув, сказал мужчина со шрамом.
Остальные мужчины, чувствуя повисшую в воздухе неловкость, единодушно поддержали его и засобирались домой.
— А как же быть с лекарствами господина торговца? — вставил мужчина с усиками, глядя на Рэнтаро.
— Завтра, — мрачно сказал Охара. — Завтра он обойдёт дома.
Словно он и думать забыл о том, что совсем недавно отказал Рэнтаро в обходе домов. Впрочем, и самому Рэнтаро удобнее было пройти по домам завтра, так что он не стал возражать.
Мужчины, взяв под руки перебравшего саке Тасиро, гурьбой вышли из дома. В доме снова воцарилась тишина. Фумико принялась убирать блюдца и чашки, а Охара, по-прежнему скрестив ноги, цедил сакэ. Рэнтаро тоже поневоле остался сидеть. Охара, сердито глядя в темноту, одного за другим давил пальцами ползающих по полу насекомых. Лицо его было мрачно и гневно.
Вытирая руки, в комнату вошла Фумико и принялась стелить. По обе стороны тесной комнаты она как можно дальше друг от друга расстелила две постели. В доме было всего два постельных комплекта. Рэнтаро подумал, что в других домах и вовсе по одному.
Когда постели были готовы, Охара, сказав: «Что ж, пора спать», вышел из дома. Рэнтаро вышел следом по нужде. Встав чуть поодаль от источавшего неприязнь Охары, Рэнтаро расстегнул штаны. В окрестных домах погас свет. Видимо, экономя керосин, спать здесь ложились рано. Над головой простиралось звёздное небо.
Под журчанье падающей в траву струйки мочи Рэнтаро думал о доме в Тибасе, о Сае. А что, если, продолжив странствия, не возвращаться туда? К безмолвно упрекавшей его жене, к Сае, усугубившей проблемы своей беременностью. Ему хотелось сбежать от этих женщин, начать новую жизнь на новом месте. Такое настроение охватило его при виде бывших солдат, основавших деревню.
С окончанием войны в мире наступил хаос. Если сейчас он и затеряется где-то в Японии, в этом не будет ничего удивительного. Если он затеряется где-то так же, как эти перебравшиеся из Токио солдаты, это никого не удивит. Стоит сказать, что вернулся из-за границы, и осесть где-нибудь, и это ни у кого не вызовет подозрений. Раздумывая об этом, Рэнтаро вернулся в дом. Охара уже лёг. Хотя была уже весна, ночи в горах были холодные. Сняв только обмотки и оставшись в одежде, Рэнтаро нырнул под одеяло. Было слышно, как Фумико, закрыв дверь и погасив лампу, тихонько скользнула под одеяло к Охаре.
В доме всё смолкло.
25
«Ффу-ун, фу-ун, фу-у-ун».
Сидзука очнулась ото сна.
«Ффу-ун, ффу-у-у-ун, фу-у-фу-у-фун».
Гортанный носовой напев. Голос доносился из сада. Откинув одеяло, Сидзука тихонько приподнялась на постели. Стояла глубокая ночь. Среди царившей вокруг тишины этот напев звучал особенно тоскливо.
Не вернулся ли Асафуми? Но если бы это был Асафуми, он не напевал бы в саду, а направился прямиком в дом. Грабители не стали бы подавать голос. Голос колебался, как нить, временами становясь громче, временами почти стихая.
И в такой момент Асафуми нет рядом! Сидзука была возмущена тем, что муж заночевал где-то, не предупредив её. Сидя в постели, она некоторое время внимательно прислушивалась — голос не смолкал. В конце концов решившись, Сидзука встала. Двигаясь как можно тише, она вошла в соседнюю комнату, выходящую в сад, и, тихонько отодвинув занавеску, выглянула на улицу.
