Роберт Динсдейл - Хижина в лесу
Мальчика загипнотизировали спокойствие и неподвижность ночи. Ни малейшего движения. Даже ветви над головой не шевелились, так что непонятно, откуда дует ветер. Не было движущихся теней, способных его напугать и заставить пуститься наутек.
Становилось холодно. Мальчик подумал, что зима придет раньше, чем он надеялся.
«Я могу подойти, постучать в дверь. Избушка, избушка, встань к лесу задом, ко мне передом! Тогда из-под избушки высунутся куриные лапы, она повернется, и я войду».
Но он не стал перебегать заброшенный сад, не стал стучать в дверь…
Вскоре до слуха мальчика донесся звук приближающихся шагов.
— Ты идешь домой или нет?
Слова звучали приглушенно. Они, подобно снежинкам, обрушились на землю, срывая листву с деревьев. Эти слова-снежинки залепили мальчику лицо, слово желая создать новую кожу — белую, оледенелую, непроницаемую, губительную для всего хорошего в нем.
Мальчик повернул голову и увидел темную, скособоченную фигуру деда.
Старик говорил о каком-то доме, но мальчик думал лишь о сучковатых ветвях и дьявольских деревьях с лицами мертвых людей на коре.
Мальчик кивнул, но когда он повернулся, чтобы уйти, старик уже исчез. Бросив последний взгляд на темный фасад дома, мальчик сделал шаг назад, как вдруг наверху вспыхнул квадратик света. Новые хозяева, должно быть, отремонтировали трухлявую лестницу, ведущую на второй этаж… Потом он заметил тень в окне, но сразу не смог определить, кто это — мужчина, женщина или девочка. Только когда занавеску отодвинули, он в казавшемся неестественно ярким свете увидел…
Девочка.
Широко распахнув окно, она высунулась наружу, словно решив полной грудью вдохнуть запах приближающейся зимы. Прическа у нее была такой же, как у матери: светлые вьющиеся волосы собраны сзади, непослушные пряди спадают на плечи. Тьма скрывала черты ее лица, но, когда девочка повернулась в профиль, мальчик смог разглядеть ее почти ангельскую привлекательность, повторяющую красоту матери. Одета девочка была в пижаму со звездочками.
Откуда-то из глубины дома послышалось:
— Лена, закрой окно!
— Я закрываю, мама.
— Не напусти в дом холода!
Мальчик не шевелился, пока окно не закрыли, занавеску не задернули, а свет не выключили.
Лена… Это слово имело тысячи оттенков. Девочку зовут Лена.
* * *Расположились они недалеко от просеки. Утром первым поднялся мальчик. Он развел костер и положил на раскаленный камень каштаны.
С первыми проблесками рассвета проснулся дед.
— Не стоило вскакивать так рано, внучок.
— Я о тебе забочусь.
Старик принялся за жареные каштаны. Еда оказала на него благотворное действие: синюшная кожа лица приняла вполне живой вид, а темные глаза засверкали искорками жизни.
— Я сам могу о себе позаботиться.
Мальчик не хотел задумываться над тем, что прячется за реакцией деда.
— Мы так долго не протянем, деда. Нам нужно жилье.
Старик выплюнул кожуру каштана на покрытую изморозью землю, а потом сделал скрюченной рукой круговое движение, словно говоря: оглядись вокруг, все в этом в лесу, каждая ветка, каждый корень, — твой родной дом.
— Мы жили в землянке. Может, вернемся?
— Через болота я не пойду, — ответил старик.
— Далеко?
— Болота слишком коварны зимой, малыш. Когда они подо льдом, не знаешь, над чем идешь.
Мальчик подбросил веток в костер и, наполнив котелок камнями, поставил его на огонь. Камни можно будет держать в руках или засовывать под мышки, так будет гораздо теплее. Он был настолько поглощен делом, что не заметил, как дед вытащил из петли перевязи топор и принялся разглядывать низко свисающие над землей ветви деревьев.
— Что такое, деда?
Старик, размахнувшись, вонзил лезвие в место, где на стволе был сук, и оно почти совсем скрылось из виду. Выдернув его, дед размахнулся еще раз… и еще, пока ветка не упала на землю.
— Это на дрова?
Старик утвердительно кивнул и произнес три резких, отрывистых слова:
— Скоро пойдет снег.
Снег пошел еще до того, как солнце высоко поднялось над горизонтом. Сначала собрались тучи, закрывая солнечный свет. Белизна сгустилась, и первые снежинки закружились, медленно опускаясь между ветвями на землю.
Когда снегопад усилился, старик и мальчик, пройдя по тропинке вдоль берега Хвощового озера, остановились под тенью королевского дуба. Над их головами раскинулись толстые ветви, на которых дрожали на ветру золотисто-багряные листья. Дерево защитило их от снегопада. Если какая-нибудь снежинка, кружась в дыхании легкого лесного ветерка, и умудрялась проскользнуть между листвой, погоды она не делала. Достигая пламени костра, снежинка с неслышным шипением исчезала, сливаясь с поднимающимся вверх дымом.
Дед отправился на охоту. Было время, когда мальчик не осмелился бы остаться в лесу один. Но с прошлой зимы прошло много времени. Пришла весна, за ней лето, сменившееся холодами. Теперь он и без деда знал, как вести себя в лесу. Впрочем, мальчик и не хотел никуда идти. Уже снежит, работы непочатый край. Если они не могут жить в доме бабушки, надо строить себе жилье.
Мальчик начал с того, что принялся таскать срубленные дедом ветви к королевскому дубу. От ствола разбегались миллионы корней с вымоинами между ними. Напрягшись, мальчик сунул заостренный конец ветви в одну из вымоин и, отпустив, отступил на шаг. Ветка стояла вертикально, словно столбик ограды. Взяв еще одну ветку, мальчик вставил ее в вымоину как можно дальше от первой. Еще три ветви между ними, и получилась «стена». Скоро лед приморозит ветки так, что никакая сила не сможет выдернуть их из земли. Впрочем, и сейчас они стоят вполне прочно.
Мальчик уже хотел отправиться за сосновыми лапами, которые хорошо защищали от ветра, когда появился дед. Он медленно ковылял, понуро повесив голову. Смеркалось. Остановившись, старик взглянул на работу внука, затем его взгляд перекинулся на кострище.
— Огонь погас.
— Я строю нам новый дом, деда.
Старик нагнулся над угольками и интенсивными взмахами руки вернул огонь к жизни.
— Если огонь угаснет…
Что-то захрипело у него в горле.
— Разве я ничему тебя не научил, — старик закашлялся, — этим летом?
— Ты что-нибудь нашел, деда?
Старик поднял руку. Тушки зайца в ней не было.
— Бросил камень, но промахнулся.
— Рука еще не зажила.
— Просто замерзла… не слушается.
— Лучше я пойду на охоту, деда.
В глазах старика вспыхнуло пламя злости не слабее разгорающегося костра.
— Сейчас вообще никакой дичи нет. Снег разогнал их всех по норам.
— Прошлой зимой мы удачно охотились.
— Прошлой зимой у нас были силки.
— Мы можем нарвать крапивы и сплести новые силки. Или…
Старик, растопырив пальцы, провел рукой над огнем и только после этого заговорил:
— Или что?
Он соберется с духом. Он попытается… в последний раз… Дед все еще здесь… рядом… вместе с ним…
— Как насчет бабушкиного дома?
Старик понурился и с шумом втянул воздух. Из ноздрей вырывался легкий пар.
— О чем ты?
— Мы можем попросить их принять нас.
— Хорошенько послушай меня, малыш. Этот дом больше не может называться бабушкиным. В его стенах притаилось вероломство. Эти стены изменились, разрослись и больше не хотят знать нас. Ты представления не имеешь, о чем они думают. Я уверен, что эти кирпичи нас не помнят. Одни деревья принимают нас.
— Эти люди воспитывают дочь, — сказал мальчик. — Может, они нам помогут?
— Я однажды уже говорил, что думаю о дружбе и друзьях. Помнишь, что я тогда сказал?
Было это давно, но мальчик до сих пор помнил.
— Ты сказал, что иметь друзей опасно.
— Не ходи туда, малыш. Этот дом нам больше не принадлежит.
На то, чтобы обновить бабушкин дом, ушло целое лето, но в чащобе для сооружения домика, который мальчик мысленно называл пряничным, потребовалось всего лишь несколько дней. Строил его мальчик из ветвей и сосновых лап. Вместо ковра — корни. Сосновая хвоя — для защиты от ветра. По ночам часто снежило, и утром мальчик сгребал выпавший снег и облепливал им импровизированное жилище, чтобы со временем ледяные стены защитили их от непогоды. Он лепил снежки и выкладывал у входа, состоявшего из двух сосновых лап, которые сходились и расходились, когда через них протискивался человек. А еще мальчик сделал из снега и льда сводчатый проход и расчистил дорожку, чтобы деду легче было добираться домой.
Прошло четыре дня со времени первого снегопада, когда наконец старик решил перебраться в шалаш. До этого он спал под открытым небом, свернувшись калачиком у костра, но прошлой ночью не смог устоять перед искушением. Снег сыпал даже сквозь ветки деревьев и припорошил деда, а холод проник до самых костей. Мальчик лежал в шалаше, когда сосновые лапы раздвинулись и внутрь, таща за собой усохшую ногу, вполз старик. Прямо-таки символ леса и дикости.
