Майкл Чабон - Тайны Питтсбурга
— Рад познакомиться, — тихо произнес отец.
— Это один из моих ребят, — вставил слово Фрэнки.
— Почему бы вам с Кливлендом не занять себя чем-нибудь на пару часов, Арт? А потом мы поужинаем вместе. — Он смотрел на меня не моргая.
— Да. Не у всех тут летние каникулы, Арт, — захихикал дядюшка Ленни. — Кое-кому приходится работать даже в самые жаркие деньки.
— Все, ребята, я занят. До встречи.
— Джо, пусть побудут чуток, — сказал лысеющий блондин с доброжелательными голубыми глазами и сломанным, как у боксера, носом. Он поднял газету и положил ее рядом с собой. Это был Карл Пуники, по кличке Пун. Правда, в то время я этого еще не знал. Как не знал еще трех вещей. Первое: он считался крупнейшим скупщиком краденых драгоценностей. Второе: он целый год воевал с Фрэнки Бризи за небольшой участок долины Мононгахилы. И третье: у него был сын, байкер, которого он обожал и с которым встречался каждое воскресенье за обедом. — Я ни разу не видел твоего парня, Джо.
Мой отец был вынужден вести дела с этим человеком, поэтому встал, положил руку мне на плечо и сказал:
— Артур, это мистер Пуники.
И мы пошли по комнате. Я пожимал руки. Кливленд тоже. Я заметил, как мистер Пуники с отеческим умилением рассматривает галстук Кливленда.
— Ну что? — спросил отец. — Вы просто зашли поздороваться?
— Да, — ответил Кливленд.
— Нет, — возразил я. — У нас было к тебе дело.
Наверное, мы с Кливлендом обменялись парой взглядов, достойных Хейли Миллс[49] и как бы говоривших: ну и что нам теперь делать? — потому что все присутствующие рассмеялись.
— Этому парню здесь не место, — вдруг взбеленился Фрэнки. — Он шестерка.
— Пап, Кливленду нужна работа, — заметил я.
Фрэнки Бризи вскочил и сжал кулаки.
— Кливленд хотел бы найти работу — поправил он.
— Это глупо, — поморщился отец.
— Я дам Кливленду работу, — вмешался мистер Пуники. Он вытащил из кармана ручку, оторвал аккуратный клочок от цветного конверта, в который был вложен отцовский билет, что-то написал на нем и отдал его Кливленду.
— Увидимся в пять, — произнес отец почти шепотом. Он так сильно нахмурился, что, казалось, его лоб пересекает одна длинная бровь. И побагровел. — Наедине.
В ту же секунду я понял, что зашел слишком далеко и никакой ужин мне теперь не поможет.
— Я не смогу прийти, пап, — буркнул я. — Извини, я занят. — Я начал было плакать, потом остановился. Мне захотелось зевнуть. — Пойдем, Кливленд.
— Готов поспорить, что работа будет веселенькая, — тихо говорил Кливленд, пока мы шли через нарядный вестибюль. — Более соответствующая моим дурацким вкусам и предубеждениям.
Мы долго ждали лифта. В прохладном коридоре было очень тихо. Наконец медные створки разъехались. По пути вниз Кливленд намеренно встал под объявлением: «Не курить. Штраф пятьсот долларов» — и зажег сигарету. Меня передернуло от никчемности и театральности этого жеста.
Я не заметил, как проглотил половину своего пива. Мы оба были не в себе, только Кливлендом владели нервические мечтания, а мной — апатия. Когда я наконец признал легкий хлебный вкус пива и огляделся, то не смог вспомнить, как попал в бар. Я сидел на самом последнем стуле возле окна и мог видеть яркий день и солнечные красные кирпичи Маркет-сквер. Я позволил себе на мгновение расслабиться в теплых токах воздуха, подгоняемого ленивыми лопастями вентиляторов, и успокоительных солоноватых испарениях мертвых моллюсков, которые витали вокруг. Карл Пуники прошел мимо бара, не заглянув в окно. Прежде чем пропасть из виду, он провел рукой по редеющим светлым волосам и передернул плечами. С моей подрагивавшей сигареты упал столбик пепла.
— Ох, Арт, я только сейчас понял, — произнес Кливленд. — Прости.
— Ха! Спасибо.
— Нет, правда. Это испортит твои отношения со стариком?
— Да. Не знаю. Нет, наверное. У нас и без этого не все было в порядке.
— Ты злишься на меня, Бехштейн? Не надо. — Белая оправа придавала его лицу проказливый вид. Вдруг он сказал спокойно: — У меня прекрасное предчувствие! — И допил свое пиво. — Все получается по-моему. «А кукуруза вымахала слону по глаз…»[50]
Я засмеялся и наконец посмотрел на него. В какое-то мгновение этого дня, на излете знойного июля, который побил рекорд двадцать шестого или какого-то еще года, мои отношения с Кливлендом стали терять напряженность и рождали неловкое желание посмеяться надо всем.
— Я должен позвонить Флокс, — сообщил я, думая, что должен позвонить Артуру. Соскользнув со своего стула, я пошел мимо старых фотографий и мужчин возле барной стойки, нащупывая в кармане монеты.
— Алло? — Боже мой, это был голос Флокс.
— А, привет!
«Оператор, оператор, тут какая-то ошибка!»
— А, это ты!
— Здравствуй, Флокс. Мне очень плохо, и я не хотел бы сейчас об этом разговаривать. Как ты?
— Злюсь. — Она постукивала по трубке. — Ты где?
— В центре. С Кливлендом.
— Хорошо. Там и оставайся.
— А может, я сейчас приеду к тебе?
— Нет, — сказала она уже тише. — Я не хочу. — Она была очень холодна. — Почему бы тебе не позвонить Артуру?
— Флокс! Хорошо, я так и сделаю.
— Нет, Арт, приезжай!
— Нет, я последую твоему совету и позвоню Артуру. — Возникла пауза. Компьютер игрового автомата, стоявшего слева от меня, имитировал женские оргастические стоны. Я осознал, какую глупость только что сморозил.
— Ладно, — согласилась она.
— Ох, Флокс, давай я сейчас приеду.
— Нет, — отрезала она. — Я слишком зла, чтобы тебя сейчас видеть. Я могу наговорить лишнего. Приезжай позже.
События развивались слишком быстро, чтобы у нас было это «позже».
— Я выезжаю.
— Нет. — И она повесила трубку.
Когда я снова набрал ее номер, линия была занята. Поэтому я позвонил Артуру и разбудил его. Он велел мне немедленно приезжать. Я вернулся к столику, чтобы предупредить Кливленда, что уматываю, но его уже не было — только записка на столе и пара смятых долларовых банкнот. Я прочитал записку, сунул ее в карман и пошел садиться на автобус до Шейдисайд.
Артур сочувственно хмыкнул, увидев меня, и милостиво протянул мне руку Я обнял его и прижал к себе. Мы отстранились друг от друга. У него было загорелое сонное лицо, ресницы на левом глазу слиплись. Запах новой туалетной воды от Кристиана Диора отдавал цитрусом. Как же я был рад его видеть!
— Бедняга! — сказал он. — Выглядишь отвратительно.
— Чувствую себя так же, — признался я. — Обними меня еще раз.
— С тобой действительно случилось что-то ужасное.
— Я и правда в ужасе. Артур, можно…
— Пожалуйста.
Я не почувствовал особой разницы. Мне показалось, что он только что съел сливу.
Он слегка оттолкнул меня, потом снова прижал к себе.
— Ты в состоянии управлять собой?
— Нет, кажется.
— Ну что ж. Тогда сейчас самое время, — объявил он и ущипнул меня за мочку уха. — Пойдем, будем исследовать новые возможности.
— Только, пожалуйста, нельзя ли делать это медленно?
— Нет, — изрек он и оказался прав.
Все произошло очень быстро, на кровати Предсказательницы Погоды. Мы перешли от глубоких поцелуев и одновременно привычной и какой-то перевернутой предварительной игры к совокуплению, которое так долго маячило перед моими глазами, черное и жестокое, улыбающееся, более чуждое, вывороченное наизнанку и знакомое, чем все остальное. Через десять или пятнадцать минут после того, как ноги мои переступили его порог, я, сжимавший правой рукой его твердую, упругую плоть, а левую положивший на его живот, был захвачен чувством, которое, казалось, сделало уготованные нам черные предначертания неизбежными. Мое сердце было разбито и одновременно наполнено вожделением. Я изнемогал, но наслаждался каждой минутой. Я оказался в роли ведомого, и это было странно и приятно.
— Сюда, — произнес я. — Сюда.
— Ты уверен?
— Да. Пожалуйста. Все нормально. Сейчас, или я никогда не решусь на это.
— Тогда нам нужна какая-нибудь смазка.
— Скорее.
Он выбрался из кровати и стал бегать по спальне, разбрасывая газеты и роясь в ящиках, потом исчез в ванной. Я слышал, как он распахнул и захлопнул дверцы аптечки. Он выскочил голышом из дверей спальни, а я ловил топот его ног, торопливо спускающихся на первый этаж. Я лежал на скомканных простынях, бессмысленно глядя на движущиеся стрелки будильника. У меня болели бока от частого дыхания и отчаянного желания быть оттраханным. Стрелки двигались, на окне шевелилась неплотно приставленная москитная сетка. Я снова услышал шаги Артура на лестнице. Он влетел в спальню, задыхаясь, но с улыбкой, и держал в руках бутылку кукурузного масла.
— Смазка! — объявил он, и я засмеялся. Мой смех был похож на разноцветные пузыри, поднимающиеся из глубин расплавленного дегтя.
