Уильям Тревор - Пасынки судьбы
— Дорогая Марианна. Я рад, что вы от нас не ускользнули. В разговоре с нашей любезной миссис Суини вы назвали пансион, в котором остановились, — в противном случае найти вас было бы очень и очень сложно.
Говорил он ласково, его крошечные глазки добродушно скользили по моему липу. С тех пор как я пустилась в свое злополучное путешествие в Ирландию, это был первый человек, который отнесся ко мне если не с симпатией, то, уж во всяком случае, с радушием. На его лице были написаны такая забота, такое участие, что я не выдержала и разрыдалась. Отвернувшись, чтобы вытереть слезы, я, сбиваясь, рассказала ему, как побывала у Джозефины в монастырском приюте и в школе мисс Халлиуэлл. Никто не желает говорить о тебе, пожаловалась я. Никто мне не помогает. Рассказала я и о том, какой скандал разразился бы в приходе, если бы дочь священника родила внебрачного ребенка. Я даже призналась ему, как плохо мне было в Швейцарии и как, в довершение всех бед, ко мне приставал этот гнусный профессор. Когда я кончила, мистер Лэниган постучал в стену линейкой и велел вошедшему в кабинет клерку подать нам кофе с горячими булочками.
— Вы совсем себя не щадите, — пожурил он меня, когда немой скрылся за дверью. — Дитя мое, у вас очень больной вид.
— Я не больна.
С важным видом он кивнул головой. Улыбка исчезла с его лица.
— Должен предупредить вас, Марианна, что в Килни пришла телеграмма от ваших родителей. Они, как вы догадываетесь, очень встревожены.
С булочками и кофе вошел Дэклен О’Дуайер. Мистер Лэниган замолчал и задумчиво уставился в стол своими глазками-бусинками, не выпуская из рук эбеновой линейки. Когда же дверь за клерком закрылась, он стал с пристрастием допрашивать меня: уверена ли я, что положение мое и в самом деле таково, как я ему его описала; была ли я у врача (у врача я не была); когда, по моим предположениям, должен появиться на свет ребенок и действительно ли я прилично себя чувствую.
Наконец я не выдержала:
— Все от меня что-то скрывают. И вы тоже, мистер Лэниган. Я же чувствую.
Он молча отпил кофе и разрезал булочку на четыре части.
— В Вудком послали ответную телеграмму, в которой сообщается о вашем благополучном прибытии, — сказал он после паузы, не обратив никакого внимания на мою реплику. — А теперь позвольте мне дать вашим родителям еще одну, дабы предупредить их, что вы возвращаетесь домой, И пожалуйста, пейте кофе.
Он просительно улыбнулся, обнажив два ряда жемчужно-белых зубов.
— Я написала им письмо, — сказала я. — Через пару дней они его получат. Домой вернуться я не могу.
Я помешала кофе и попыталась съесть причитавшуюся мне четвертушку булки. Сейчас я находилась в еще большем смятении, чем в начале нашего разговора.
— Там мне больше нет места, — пояснила я.
От булки у меня стали липкими пальцы. Я вытерла руку носовым платком. Улыбка по-прежнему не сходила с лица мистера Лэнигана.
— Нет места, Марианна?
— В Вудком я больше не вернусь.
Улыбка опять исчезла, однако в голосе еще чувствовались забота и участие.
— Я вызвал вас сюда, — сказал он, — чтобы сообщить об одном предложении, но прежде я вновь самым настоятельным образом призываю вас вернуться в Вудком. Разумеется, вашим родителям придется нелегко. Разумеется, им будет тяжело смотреть людям в глаза. И все же я умоляю вас вернуться в Англию.
— Я хотела бы выслушать ваше предложение, мистер Лэниган.
Улыбка окончательно исчезла с лица поверенного. Он отодвинул поднос на край стола и тоже вытер пальцы носовым платком. Вкрадчивым голосом он сообщил мне, что очень огорчен, а затем с глубоким вздохом продолжал:
— В деле, о котором пойдет речь, я являюсь посредником. Я передаю вам то, что меня просили передать. Лично мне это поручение разумным не представляется. Вы меня понимаете, Марианна?
— Да.
— Так вот, Марианна. — Он опять замолчал. — Вот какое дело. — Говорить ему явно не хотелось, он сжал губы и испытующе посмотрел мне в глаза — не передумала ли я. — Итак, Марианна, — вздохнув, начал он, — я уполномочен заявить, что, если вы упорствуете в своем решении и если ваш отец не откажет вам по суду, на что, кстати сказать, он имеет полное право, — тогда, а также при условии, что это соглашение ни к чему вас не обязывает, и с учетом того, что ваша добровольная благодетельница сохраняет за собой право в любой момент его расторгнуть, тетушка вашего двоюродного брата готова взять вас к себе. Речь идет о тете Фицюстас, поскольку, во-первых, это она поручила мне поставить вас в известность, а во-вторых, хозяйством в Килни вверено распоряжаться, насколько я понимаю, именно ей. Вместе с тем ни она, ни ее сестра, учтите, не склонны оправдывать ваш поступок, и они рассчитывают, что вы — насколько это возможно в вашем теперешнем положении — внесете посильную лепту в ведение домашнего хозяйства.
Я молчала. Я не могла выговорить ни слова, потому что совершенно неожиданно, без всякой связи с тем, о чем так долго говорил поверенный, я вдруг догадалась. Я вдруг совершенно отчетливо поняла, что именно все они: и он, и мистер Дерензи, и чета Суини с Джонни Лейси, и Джозефина, и тетя Пэнси — пытались от меня скрыть. Из всех, кто тебя знал, только я и твоя учительница не входили в этот круг, теперь же за его пределами осталась одна мисс Халлиуэлл. Пока кто-нибудь не расскажет ей про тебя всю правду, ты навсегда останешься в ее глазах таким, каким был всегда; для меня же за какие-то несколько секунд ты стал совсем другим человеком.
— Вот как обстоит дело, Марианна, — закончил свою речь мистер Лэниган.
По идее я должна была бы испугаться, но я не испугалась. Расплакаться — но я и так уже достаточно плакала. Я была абсолютно спокойна, мне не хотелось ни восклицать, ни комментировать сказанное, ни задавать мистеру Лэнигану вопросы — во всем этом не было никакой необходимости. Мне вдруг стало ясно: домой я отказывалась вернуться не потому, что не хотела опозорить родителей. В эти минуты в кабинете поверенного возникла какая-то иная реальность, тяжким грузом упавшая мне на плечи. Я поняла, что ты попытался уничтожить нашу любовь ради меня же самой. Я не позволила тебе это сделать, но думаю, ты сейчас меня не ругаешь. Мы ведь все равно любили друг друга, как бы далеко друг от друга ни находились. Я чувствовала, что наша любовь присутствует здесь, в этом кабинете, что она — часть той истины, в свете которой все выглядит теперь совсем иначе.
— И еще один вопрос, Марианна.
Маленькие колючие глазки опять забегали по моему лицу, возможно даже, проникли в мои мысли.
— Перед отъездом ваш двоюродный брат побывал у меня. Судя по некоторым бумагам, которые он подготовил, у меня сложилось впечатление-быть может, впрочем, ложное, — что уезжает он на довольно длительный срок. Как бы то ни было, я должен поделиться с вами этим впечатлением. Я должен также по долгу службы сообщить вам: в случае если вы окажетесь в стесненных средствах — так здесь и говорится: «если окажется в стесненных средствах», — вы сможете воспользоваться известной суммой денег.
Пауза и вновь испытующий взгляд.
— Ваш кузен предусмотрел те непредвиденные обстоятельства, которые для меня оставались неизвестными. Теперь, однако, мне ясно, что он имел в виду ваше нынешнее положение. Я уполномочен, Марианна, выполнить данное мне поручение, тем более что, как мне кажется, в данный момент вы определенно испытываете недостаток в средствах.
Мистер Лэниган говорил еще долго. Он предпринял последнюю попытку убедить меня вернуться в Англию, но теперь до меня доносились лишь отдельные бессвязные слова. Кивни казался мне еще более жутким, чем раньше, и в то же время я никогда бы не согласилась жить в другом месте. Каким бы зловещим ни был этот полуразрушенный особняк, как бы настороженно ни относились ко мне его обитатели, это был теперь мой дом — ведь раньше он был твоим. Всем своим существом, душой и телом, каждой, самой сокровенной частицей его, я любила тебя с такой нежностью, что впору было закрыть глаза и лишиться чувств. Каждое мгновение моей двадцатилетней жизни было связано с тобой, и я благодарила Бога за то, что наши дед с бабкой так беспокоились в Индии за твою мать. Их тревога подарила нам наше лето и нашу любовь. Нашего ребенка. В Килни я буду ждать тебя. Я готова покориться судьбе, пока ты будешь странствовать по свету. Тебе необходимо было скрыться — теперь я это понимала.
— Я не читала о том, что произошло, — сказала я мистеру Лэнигану, который не понял, какое отношение имеют мои слова к теме нашего разговора. — Я же тогда была в Швейцарии.
Он медленно кивнул головой, осекся и больше не произнес ни слова. О случившемся родители могли прочесть в газете. Потрясенный таинственной историей, отец бы только покачал головой, а мать наверняка бы не сообразила, какая связь между этими двумя именами. «Его зовут Радкин», — сказал ты и описал мне стоявшего на углу человека, который, прикрыв ладонью спичку, закурил сигарету и поднял в знак приветствия руку.
