Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2009)
Не эту ли ранку он задел, стукнувшись о кровать?
57
У Марлена в этом мире никого нет. А после смерти Махсума — совсем одинок.
Однажды ему приснился отец. “Саидасрор, сынок, не приедешь ли разок в Турцию? — говорит он. — Морской воздух здесь такой чистый, что если даже сто лет проживешь, будешь молодым. Если приедешь, принесу тебе из мечети сладости…”
То ли осознавая свою старость, то ли чувствуя, что вернулся в детство, хоть ему и семьдесят три, то ли от суматошности этого сна Марлену почему-то все хотелось заплакать, но слезы на глаза не шли…
58
Проснувшись, он долго лежал в задумчивости. Хотел истолковать свой сон. Неужели отец до сих пор жив? Знавший его местонахождение Солихон-тура давно уже покинул этот мир. Где же он теперь найдет отца? Даже если найдет, на какие-такие средства поедет? Допустим, даже нашел деньги, но что он там будет делать, чем объяснит свой визит?.. Это будет скорее похоже на поездку Махсума в паломничество в святую Мекку — неосуществимую мечту! Махсум очень хотел поехать в Мекку: однажды даже справил документы, но не было денег, а когда нашел деньги в долг, то заболел, так и не поехал. Ему ничего не оставалось, как вернуть деньги предприимчивой молодежи. Паломничество отодвинулось до Судного дня.
59
Когда дети собрались ехать за границу, они оставили старикам двух крошечных птичек в клетке. Одна красненькая, другая желтая. В тесной клетке они начинали вытеснять друг друга, летали, широко раскрыв клювики, кричали, особенно не давала житья желтой красная птичка, куда бы та ни села — подлетала, прогоняла с насеста. Порой загнанная желтая птичка пыжилась, точила клюв о хворостинку и нападала на красную, не подпускала к кормушке, пока сама не насытится.
Старики иногда закрывали двери и окна и выпускали птичек на волю. Разучившиеся летать птички вне клетки жались друг к другу, вздрагивали от любого шума, потом, взлетев на большой горшок с геранью, прятались под куполом цветка. Но и там красная птичка вытесняла желтую, подталкивая, будто спрашивая: “Чего не летишь?” — и прогоняла к занавеске, сама же, затаившись под листьями, следила за неуклюжими движениями собирающейся вспорхнуть птички. Затем они, помирившись, разглядывали летающих за окном птиц, иногда и сами распахивали крылья, будто собираясь полететь в бесконечность неба. Марлен, завороженный их действиями, вдруг вспоминал детство и, как тогда, вскрикивал: “Гляди, как зазевались, кыш, а то кошка схватит!” Махсум же, погладив бороду, произносил: “Смилуйся Аллах!” Потом они долго смеялись.
Теперь ему думалось, эти птички чем-то были похожи на них.
60
Обе птички были самцами. Неизвестно, что случилось, но желтая птичка заболела. Бедная тут же полиняла, опали перья с шеи и ног. Глаза заволокло пеленой, она еле дышала. Махсум взял птичку на ладонь, погладил, нежно помассировал, дал водички. Но это никак не помогло, к вечеру птичка скончалась.
Вначале красная перелетала с насеста на насест. Затем, цепляясь за стенки клетки, стала беспокойно озираться по сторонам, высматривая другую. Взъерошенно засыпавшая обычно чуть ли не в шесть часов, в этот день она не затихала до полуночи.
Когда, проснувшись утром, старики взглянули в клетку, то увидели, что корм был рассыпан, вода вылита. Человек способен скрыть свои чувства, но следить за этим беспомощным существом, метавшимся с места на место, не находя себе покоя, было тяжело.
61
Красная птичка недолго прожила в одиночестве.
Марлену вспомнился случай из молодости: тесть дарит зятю и дочке одинаковые часы, говоря: “Носите и будьте всегда вместе”. Происходит нечто — и Закия теряет свои часы. В тот же день часы на руке Марлена встают. Кому он только не показывает их — и часовщику Сатиму в кишлаке, и городским часовщикам, никто не может их починить. Все мастера обещают: “Починим!” Но стрелки часов — хоть бы сдвинулись!
Старики и красноперого похоронили на площадке за домом под шумящими тополями — рядом с желтоперым.
62
После того как Махсума предали земле, Марлен почувствовал себя точно так же, как та птичка. Он не дал заметить свое состояние окружающим, но, оставшись один, плакал долго, навзрыд, обливаясь слезами. Было невыносимо горько, сердце трепыхалось, как птичка взаперти, готовое вырваться из грудной клетки. А его стойкий дух, этот зоркий страж, следивший за ним неустанно, поносил его: “Нет, ты горюешь и плачешь не из-за Махсума, а потому, что обречен теперь на одиночество”.
Вот сколько тоски может уместить это маленькое сердце!
63
......................................................................................................................................................
64
У кого-то из соседей включили радио. Вот и утро наступило. Марлен заметил на подушке коричневое пятно крови.
В последнее время от нечего делать Махсум принялся писать книгу. “Про что она?” — спросил Марлен. “Так, история”, — отделался Махсум. “Да бросьте вы! Вы что, историк? Образования никакого!” — скептически проворчал Марлен. Теперь-то он понимал, что Махсум тогда занялся этим не из прихоти, а ради потребности. На самом деле каждый человек — историк, но не решается заняться этим делом, боясь заглянуть в себя, оглядеться вокруг и оглянуться на прошлое.
Интересно, где теперь лежит рукопись — шестьдесят-семьдесят страниц, исписанных его корявым почерком? О чем он там писал?
65
Даже на обрывочные мысли не хватает дыхания. Марлену стало тоскливо. Ах, как тоскливо!
В детстве он взбирался на крышу Суворовского училища и следил за закатом. Тогда он замыслил в один прекрасный день на собственной машине выехать на бесконечные просторы степей и посидеть в одиночестве, наблюдая за заходом солнца. К сожалению, и на это не нашлось времени…
66
Прошла еще одна ночь его бытия. О чем это он думал? Обрывочные воспоминания, пейзажи, люди… Вставать нет смысла — все равно некуда идти, некому излить душу. Сила тоже иссякает… Никому не приведи остаться одному, зависеть только от самого себя… Когда он впервые переступил порог Суворовского училища, всех новобранцев собрали в одной комнате и независимо от того, кто во что был одет, раздели и облачили в одинаковую форму. Саидасрор тогда невольно растерялся: “Кто же я такой? Кто из них я?” Только теперь Марлен почувствовал всем сердцем, насколько прекрасно было жить гурьбой. Может быть, именно поэтому Махсум водился с этими никчемными бородачами… Интересно, где они сейчас? Жаль, что Махсума нет в живых, он бы узнал у него…
67
Должно быть, сегодня воскресенье. День стирки. Уже три недели лежит в углу узел грязного белья. Наверное, и цветы в палисаднике возле дома увяли. Уже много дней он не смотрел за ними. Он спорил с Махсумом из-за этих цветов тоже. “Листья нужно обрывать не руками, а срезать ножницами. Вон в прошлом году вы так пообломали цветы, что они до сих пор не могут оклематься…” — “Я сделал так, как было написано в газете, откуда же мне знать…” — “Мало ли что там пишут!” — “Но вы же и сами читаете ее от корки до корки?..” — “Ну и что? Мало ли чего я делаю…”
68
А вообще-то, в этом мире, оказывается, нет такой вещи, ради которой стоило бы спорить. Эх, жизнь прожитая! Эх, прожитые жизни!..
Помнится, однажды Махсум прочитал притчу Шейха Саади: “Осленок в поисках утраченного хвоста лишился двух своих ушей…” Они и по поводу этой притчи долго спорили. Теперь-то он понимал, что в притче этой поведано о тех самых ненужных, пустых спорах! Обо всех заблудших и обманутых жизнях…
69
Хорошо, что рядом с ним нет ни одной живой души, что его ничто не связывает с жизнью. Что нет человека, который мог бы увидеть это его — как назвали бы его отец или его старшина — “свинское существование”. Усталость повергла всё: и мечты, и боязнь, и гордость, и стыд. Он устал от всего, ему все надоело. В бессилии он свободен теперь от всего. Вместе с сердцем у него болела и голова, теперь и это не стало иметь никакого значения. Еще немного тишины, и…
70
......................................................................................................................................................
71
Не ко времени хочется спать… Что же теперь будет с режимом дня…
72
Он на мгновенье заснул. В полудремотном, полубессознательном состоянии так сильно сдавило грудь, что ребра сломались, и из грудной клетки, как красноперая птичка, вылетело трепещущее сердце и на глазах Саидасрора, восторженно глядевшего в пустое пространство, полетело на площадку за домом и село на тополь, шумевший в алой заре.
