Алекс Тарн - Иона

— Вот тебе рука, чего раскричался, — Андрей склоняется над ним, как тогда, в подвале, только на этот раз не душит. — Экий ты нервный стал, право. Ты объяснить что-то хотел? Ну так говори, нет у меня лишнего времени с тобой тут валандаться. Только давай я сразу скажу — извинений не принимаю. Потому как есть ты бесово отродье, воплощение темных сил, которые нас злобно гнетут, вихрь враждебный, реющий над нами, как в той песне…

— Это почему же, Андрюша?

— А то самому непонятно, сатанинский прихвостень? Ты ведь каким ягненком прикидывался! Как вспомню, так зубы ломит, честное слово… Какую ты мне мораль читал! Мол, не по чести живешь, господин Белик, не по совести, истинных ценностей не разумеешь, втаптываешь в грязь драгоценную искру Божию… Даже по морде мне как-то заехал, помнишь? — Мол, использую я вас с Мишаней в личных корыстных интересах… Фу-ты ну-ты… Только кто кого под конец использовал? Ты нас всех и использовал — и меня, и Мишаню — использовал, да и выбросил, как засранную бумажку. Всех поубивал, никого не пожалел…

А я ведь тебе почти уже поверил, был такой момент. Даже подумал — а вдруг прав он, этот добрый мальчик, а вдруг и мне еще не поздно?.. Оставайся я в полной безнадюге, так и умирать было бы проще. Но ты мне и этого не позволил — а и правда, зачем?.. пускай человек помучается — и тебе приятно, и Таус-Мелеку угодно. Сначала дурацкой надеждой заморочил, а потом предательством оглушил. Ты меня не просто убил, а в спину, с вывертом, по-садистски, в лучших ваших традициях. Так что можешь радоваться… наби Юнус, будь ты проклят!

Кружатся над Яником запрокинутые андреевы лица, сливаются в мелькающий круг, в колодезные стенки… Вспыхивают и гаснут светляки далеких масляных ламп, тянется по бесконечной спирали огнеглазый павлиний шлейф, кривляются похабные козьи морды, жирным копотным блеском переливается змеиная чешуя… — тошно мне, тошно… Нет! Где рука?!.. Руку!! Вот она — рука… и Пал склоняется над ним, укрывает от козьих морд занавеской пахнущих счастьем волос. Пал, это ты? А где же Андрей? Вот он, Андрей, вот он… не уходи, ладно?

Дай объяснить… все это очень просто, понимаешь, просто и правильно. Если бы мы не накручивали на простые вещи бесконечные мотки всяких павлиньих хвостов, то это давно стало бы ясно всем. Я и сам-то понял, в чем дело, только сейчас, когда падал в этот тошнотворный колодец… как-то пришло ко мне разом — вся картина, ни прибавить, ни убавить. Так вот: мир — это ведь один большой кусок… я вижу, ты улыбаешься, ты говоришь: «Кусок дерьма…» — ты циник, Андрей, ну и ладно, пусть, тут неважно — чего именно… важно, что это одно тело, понимаешь? Мир — един. А значит, он не может быть плохим и хорошим одновременно — это ведь глупость, правда?

Это все равно что сказать: в этом теле левая рука хорошая, а палец на правой ноге — плохой… ерунда получается. Все тело — либо хорошее, либо плохое, вот ведь какая штука. Главное — понять эту простую вещь, а дальше уже само пойдет. В мире нету зла, вот в чем дело. Есть только добро. А все эти черти с павлинами — не более чем наши собственные домыслы, понимаешь? И сатаны никакого нету… Ты говоришь — а как же страдания? Как же смерть, и садизм, и войны, и кровавые кишки фатиховы, и твои пустые глазницы, и кинжал в спине, и Мишаня застреленный? Что — всего этого нету?

Есть, конечно, есть, я и не спорю… но сатана тут ни при чем. Просто с миром надо работать по правилам, вот и все. Смотри: вот купил ты чайник, поставил на огонь — воду кипятить. Это — по правилам. Но попробуй сделать что-нибудь не так, как надо — ну, например, взять горячий чайник не за ручку, а двумя ладонями за бока… Больно? Почему? Да потому, что правила надо соблюдать, инструкцию. С чайником-то это всем понятно, а вот с такой сложной штукой, как мир, — не всем. Вот и твой старый праведник залепил: нет, мол, никаких правил! Что же после этого удивляться, что больно? Может ли быть иначе — если без правил?.. Ну? Разве не так?

— Дурак ты, Яник, — смеется Андрей. — Ну точно — дурак… Заладил, как дорожный полицейский, — «правила, правила…» Правил-то хватает… на каждой стенке прибиты, в рамочках. Вот только которые из них соблюдать? Или все сразу? И кто их пишет, эти правила? — Дебилы всякие, еще глупее тебя… Чушь ты несешь, чушь!

— Нет, не чушь, не чушь! Правила-то и есть добро. А зло — это когда без правил… как ты не понимаешь?

— Да все я понимаю… на-ка, выпей лучше лекарства… ну, давай, приподнимайся… вот так, вот молодец… а то размахался тут руками… пей, Яник, пей, милый…

Это Пал, а вовсе никакой не Андрей… Где же тогда Андрей? Яник пытается оглянуться, но не может… и спать вдруг так хочется… Он закрывает глаза и проваливается в сон.

Что за грохот такой? Грузовики, наверное. Разъездились, спать не дают… Где ж это они разъездились, Яник? — Известно где — на улице, за окном… Что ты говоришь?.. на улице, значит… А на улице какого города, позволь спросить?.. какой страны?.. И в каком доме оно — это самое окно, на ту самую улицу выходящее? И как ты сюда попал, в эту кровать? И какое нынче число, месяц, год?.. Яник открывает глаза. А не пошли бы вы подальше с дурацкими вашими расспросами? Вот сейчас встанем и все разузнаем… нам это раз плюнуть… вот только…

Он, кряхтя, спускает ноги на пол и пробует встать. Победа! Ну вот, а вы боялись… пусть — покачиваясь, пусть — рукой за спинку кровати, но все же — вертикально! А теперь — шажок… ну-ка… маленький шаг для человечества, большой шаг для… или как там? Слабость, конечно, присутствует — и нешуточная, но ежели по стеночке, то мы еще хоть куда — хоть к окну, хоть к тумбочке… ага… Но лучше все-таки — к окну. Яник облокачивается на подоконник.

Перед ним город, большой город. Не Дахук — это точно… Многоэтажки всякие — безликий интернационал стекла и бетона. Купола храмов неизвестной принадлежности… хотя отчего же неизвестной?.. у большинства — очень даже известной — вон они, фаллосы минаретов, не дают ошибиться. А вон и старый квартал — темно-коричневые соты с плоскими крышами… и ни деревца… веселенькое место. Но главное — река. Яник узнает ее сразу, старую знакомицу, будь она проклята, ассирийскую поилицу-кормилицу, реку-людоедку, тварь враждебную. В Диярбакыре она была поскромнее; тут же раздухарилась, разлеглась, как истомившаяся купчиха, широким хамским разливом… ее места, ее кормушка, есть тут кому за нее заступиться… Что ж за город-то? Неужели — Мосул? А как же война?

Перехватив руку на оконной раме, Яник поворачивается и замирает. В дверях стоит Пал. На ней какой-то дурацкий длиннополый халат, под глазами — темные полукружия, волосы спутаны… но при этом она так неимоверно, фантастически красива, что Янику хочется плакать. Потому что такое бывает только во сне. Вот Андрей ему снился и Мишаня; а ведь они мертвы, нету их и не будет. А теперь вот Пал… неужели и она?..

— Пал, — говорит Яник. — Если это не ты, а очередной мой сон, то я не знаю, что я с собой сделаю…

Пал качает головой. Пал грозит ему кулаком.

— Только попробуй, — говорит Пал. — Только попробуй заикнуться о сне… двое суток продрых, как гриппозный медведь… мало тебе, извергу? Еще и руку на лбу твоем премудром держать — думаешь, легко?

Она всхлипывает и для пущей наглядности демонстрирует ему свое распухшее запястье.

— Знаешь, как затекала? И ведь не снять — чуть что, рычишь, как ненормальный: «Руку! Где рука?! Верните руку!».. Так что ты уж лучше не спи, ладно? Вот встал — и стой, хорошо? И не пугай меня больше… я же думала… я думала… я так боялась…

И она начинает плакать, размазывая по щекам слезы.

— Пал, счастье мое, — клянется Яник. — Я обещаю тебе, что отныне никогда не буду спать, не сомкну глаз до конца жизни. Вот чтоб мне пропасть!.. Но руку ты все-таки верни, а?

— Ага, — кивает она, улыбаясь сквозь слезы. — Вот и верь после этого твоим обещаниям… не зря Кэрри предупреждала…

Тщательно сбалансировавшись, Яник отрывается от окна и идет к ней на неверных ногах. Но Пал быстрее; он еще и шага не сделал, а она уже здесь — вплотную, в обхвате, в обниме, в ливне мокрых поцелуев, слез, улыбок, шепота и восклицаний.

— Уедем… — шепчет Пал. — Давай уедем поскорее. Ты уже почти здоров, ты уже можешь.

— Куда?

— Все равно куда. Главное, уедем отсюда. Это очень плохое место… очень…

Они садятся на кровать, и Пал начинает рассказывать, всхлипывая и торопясь.

Она и думать не могла, что все получится так нехорошо… знаешь, когда об этом читаешь где-нибудь в Торонто, в библиотеке, или в Интернете, то это как бы понарошку, как в кино про Индиану Джонса или еще что-нибудь в этом роде — дурацкие репортажи, рассуждения разных ученых ослов, записки всяких идиотских путешественников, мадам Блаватская и прочая мура… ну, в общем, неважно… А тут все иначе, тут по-настоящему, тут не играют, а живут, понимаешь, тут дышат этим адом… просто страшно.