Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
— Зеленый цвет — это к исполнению желаний, — перебила Нефисе своего зятя, — притом скорому. Что же дальше?
— Дальше?.. Огромная мечеть вся содрогнулась, трепеща перед аллахом, и тут раздался голос ангела: «Сотвори намаз и призови других к его сотворению…»
Нефисе была в восторге и, когда появился наконец Кудрет, бросилась к нему, осыпала поцелуями его руки и заплакала.
— О аллах, прими мою благодарность!
Кудрет понял, что Кемаль по своему обыкновению сделал из блохи верблюда, и не стал спрашивать у Нефисе, почему она плачет.
Женщина долго всхлипывала, потом с тревогой оглянулась. К счастью, зятя и след простыл.
— Значит, во сне ты побывал в мечети Аль-Азхар?
— Да, — не моргнув глазом, соврал Кудрет, догадываясь о причине такого вопроса.
— Там все зеленое, да?
— Все зеленое, даже бахрома у покрывал.
— Зеленое — это к скорому исполнению желаний, можешь мне поверить. Но на всякий случай я схожу к Зарифе-хафиз, пусть растолкует твой сон…
— Ты права. Это к исполнению желаний. И раз всевышний ниспослал свою благодать на меня и, кто знает, может, на многих других, значит, настал долгожданный час. Послушай же, что я тебе скажу…
Женщина взяла в свои руки руку Кудрета и принялась нежно гладить ее.
— Приказывай, мой султан!
— Ходжу-эфенди, который ночью во сне отвел меня в мечеть Аль-Азхар, я беру к себе в камеру. Но бедняга облачен в жалкие лохмотья, от него дурно пахнет — да не разгневается на меня аллах! Так что сегодня же купи ему белье: две пары кальсон, майку, две сорочки, носки и две пижамы. К вечеру все это принеси или передай с кем-нибудь. Тогда можно будет сразу же отправить его в баню. Только что он вместе со мной завтракал. Посмотрела бы ты, как он уплетал, глазам бы своим не поверила. Ну и обжора!
— Кудрет!
— Что, душечка?
— Не подобает так говорить о посланце всевышнего, если даже это и правда.
— Знаю, что не подобает, но ведь здесь никого нет, кроме нас с тобой.
— А всевидящее око?
— Ты абсолютно права, — спохватился Кудрет. — Я не должен был так непочтительно отзываться о ходже.
Нефисе обещала немедленно прислать все необходимое для ходжи с посыльным адвоката, который был одновременно и председателем вилайетского комитета партии. Потом спросила, когда же наконец Кудрет сможет отлучаться на ночь из тюрьмы.
Кудрет моментально сообразил, что надо ответить, и сказал:
— В принципе это дело решенное.
— И все-таки — когда же?
— Видишь ли, эти анкарские чиновники только что уехали. Посмотрим, что будет дальше. Пусть все успокоится, уладится. Впрочем…
— Впрочем?
— Сомнительно, чтобы уладилось.
— В чем дело?
— В том, что все обернулось теперь против начальника тюрьмы. Ты ведь знаешь, что до недавнего времени на тюремном дворе резали скот, торговали мясом. Торговля наркотиками и ножами не была секретом даже для глухого султана.
— А взятка в пятьдесят тысяч?
Кудрет усмехнулся.
— Милая, дорогая моя женушка, неужели и ты в это поверила?
«Женушка»? Как приятно слышать это слово! Нефисе кинулась Кудрету на шею, однако не забыла спросить:
— Что это значит? Разве ты ему не дал денег?
Чмокнув ее в губы, Кудрет сказал:
— Посмотри-ка мне в глаза!
— Смотрю и словно хмелею…
— Я тоже… Но ты скажи, похож я на глупца? Да я ему не то что пятидесяти тысяч лир, пятидесяти курушей не дал бы!
— Вот как?
Он вынул из кармана чековую книжку и протянул ей.
— Взгляни. Что здесь написано?
— Сорок пять тысяч. А почему не пятьдесят?
— Но ведь я посылал Идриса в Стамбул по своим делам. Пришлось дать ему пять тысяч…
Нефисе прижалась к Кудрету, стала целовать его.
— Почему ты так холоден со мной?
— Боюсь, что от поцелуев ты потеряешь свою свежесть…
— Не беспокойся! — с досадой выкрикнула Нефисе. — Мне ничего не сделается! Только не могу я больше так, Кудрет… Ты по ночам мне снишься. Я как сумасшедшая! — Она быстро встала и закрыла дверь.
— Открой сейчас же! — приказал Кудрет.
— Зачем?
— Сейчас нельзя…
— Почему?
— Нельзя — и все!
Нефисе нервно дернула плечами:
— Не могу больше, не могу, не могу…
Кудрет встал, открыл дверь и вернулся на место.
Прислонившись к стене, женщина смотрела на него глазами, полными страсти.
— Противный!
Она, пожалуй, снова попыталась бы закрыть дверь, если бы в этот момент не вошел начальник тюрьмы.
— Что с тобой, сестрица? Ты сердишься? — спросил начальник, заметив, как горят глаза женщины.
— Разве я могу на него сердиться? — ответила Нефисе.
Кудрет тут же изложил начальнику свою просьбу. В камере восемь сидит ходжа Акязылы. Этот ходжа ночью явился Кудрету во сне и отвел его в мечеть Аль-Азхар, где какой-то голос приказал Кудрету совершить намаз. И теперь просто невозможно бросить на произвол судьбы ходжу, человека бедного, но святого. Это неугодно аллаху…
Начальник тюрьмы невольно улыбнулся, вспомнив, за что Акязылы сидит в тюрьме. То же самое пришло на ум и Кудрету, но посмаковать это при женщине они не могли, и Кудрет повернулся к Нефисе:
— Значит, пришлешь, что я велел?
— А если я сама принесу?
— Лучше завтра приходи, — подмигнул Кудрет. Поняв это, как ей хотелось, Нефисе смиренно проговорила:
— Хорошо. Значит, две пары кальсон, две рубашки, сорочка, пижамы… ну и шлепанцы…
— Конечно, конечно.
— Сегодня же пришлю.
— Действуй!
Как только Нефисе вышла, Кудрет спросил:
— Ты почему смеялся? Потому что святой отец — мужеложец?
Начальник тюрьмы был ярым сторонником однопартийной системы с единым и неизменным шефом и не верил в «димакратию», считая, что эта затея окажется такой же зыбкой, какой в свое время оказалось создание Народно-либеральной партии. Он тем более не верил в демократию, потому что часто слышал, как действуют, правда не в открытую, служители культа, пользуясь ослаблением престижа однопартийной системы. Они по-прежнему вымогали у людей деньги, организовав тайком курсы по изучению Корана, и до того обнаглели, что грешили со своими же учениками, как этот ходжа Акязылы. Кстати, Акязылы сразу во всем сознался: «Пусть всемогущий аллах, бейим, не допустит лжи. Было дело, только не я один виноват. А все свалили на меня одного!»
Кудрет слушал начальника с улыбкой, а потом заметил:
— Дорогой мой, мне-то какое дело до моральных устоев этого ходжи?
— Допустим. Но где же вера? Где благочестивость?
— Знаешь, начальник, что я тебе скажу? Если время не в ладах с тобой, так ты поладь со временем!
— А вы-то сами верите в подобные вещи?
— В однопартийную систему и единого и неизменного шефа?
— Я лично верю.
— А я не верю. Но оставим этот разговор. Мне хотелось бы, чтобы ты перевел сейчас этого типа в мою камеру, а затем дал бы нам камеру на двоих!
— Зачем это тебе понадобилось? — хитро подмигнул начальник.
— Просто так. Буду там молиться…
— Может, поселить с тобой красивого паренька из камеры для несовершеннолетних?
— Брось шутки! Так дашь камеру на двоих?
— Не имею права.
— Почему?
— Нельзя. Все эти камеры предназначены для смертников и приговоренных к строгому режиму изоляции. Впрочем, если тебе так уж хочется, подай прошение на мое имя. Напиши, что в общих камерах часто возникают бурные споры о политике, а это может привести к преступлению. Вот ты и просишь перевести тебя в одиночную камеру. Договорились?
— Ладно. Но зачем прошение?
— Я его направлю, как положено, в прокуратуру. Прокурор рассмотрит, наложит резолюцию и вернет мне. А уж на основании этой резолюции…
— Ясно. Но как быть с ходжой?
— Он меня интересует меньше всего.
— Так пусть заинтересует…
— Дорогой мой, будем откровенны: неужели вам необходимо вместе ночевать?
— Нет, конечно. Но он стал бы моим верным другом.
— Утром, когда отпирают камеры, он сможет приходить к тебе хоть на весь день.
— Если захочет.
— Разумеется. Общение в нашей тюрьме не запрещено.
— В таком случае вопрос исчерпан. А прошение написать сейчас или лучше вечером, тогда завтра с утра…
— Как тебе угодно.
Ожидая в кабинете начальника посыльного от председателя вилайетского комитета партии, с которым Нефисе обещала прислать все необходимое для ходжи, Кудрет написал письма Сэме, Дюрдане и Длинному — короткие, деловые, составленные таким образом, чтобы ни при каких обстоятельствах не смогли послужить материалом для шантажа. Он писал, что в настоящее время их приезд нецелесообразен, но, когда положение изменится, он вызовет их письмом или телеграммой, а также от души благодарил за внимание и заботу.
— Сынок, — сказал Кудрет явившемуся на его зов слуге, — наклей, пожалуйста, марки и поскорей опусти эти письма в почтовый ящик.
