Жоржи Амаду - Жубиаба
Луиджи махнул рукой и пустился в подробности. Антонио Балдуино бросил:
— Черт знает что…
Вдруг Луиджи посмотрел на него и сказал:
— Знаешь? Пришла мне в голову одна мысль… Все еще можно поправить. Мне нужен ты.
— Я? Я еще циркачом не бывал…
— Ты и боксером не был, а я тебя сделал…
Они, улыбаясь, принялись вспоминать прошлое, а когда поднялись из-за столика — Антонио Балдуино состоял в труппе Большого международного цирка как борец. Негр нашел шофера, предупредил его:
— Раздумал в Баию ехать, приятель…
— Бабы не пускают, — расхохотался шофер.
— Может, и так. — Негр подмигнул.
Устный контракт, заключенный с Луиджи, гласил, что у Антонио Балдуино будет жилье, еда и деньги, если в цирке появятся деньги. Но за деньгами негр Антонио Балдуино не гнался.
Афиша все еще лежала на земле. На ней было написано синими буквами: «Большой международный цирк». Около афиши растянулся спящий Джузеппе. Луиджи объяснил:
— Нализался… вечно он так…
И пнул соотечественника ногой. Тот бессвязно забормотал:
— Прошу внимания… сейчас он сделает сальто-мортале… одно слово — и великий гимнаст убьется…
Люди копали ямы, сооружали скамьи. Работали все, артисты, служители, администрация. Луиджи провел Антонио Балдуино в свой барак. И первое, что бросилось в глаза негру, был собственный его портрет, фотография Антонио Балдуино в позе борца — так его сняли когда-то для одной баиянской газеты.
Луиджи растянулся на кровати (точнее, кушетке, которую выносили на арену для номера Человека-Змеи) и продолжал свои объяснения:
— Кто победит, получит пять тысяч… Вот увидишь, никто не захочет с тобой бороться…
— Но бороться-то надо, иначе зрители взбесятся…
— А кто сказал, что не надо? Наймем кого-нибудь за двадцать мильрейсов. Желающие найдутся. Ты красиво положишь его на обе лопатки.
— А если объявится мерзавец, которому охота подраться по-настоящему?
— Не объявится…
— А вдруг?
Луиджи указал на портрет:
— Ты же боксер, мальчик.
Антонио Балдуино кивнул и, насвистывая, погладил портрет.
Луиджи заметил:
— О былом жалеешь? Состарился?
— Тогда у меня на роже шрама не было.
— Со шрамом лучше, это усиливает впечатление.
В дверь постучали. Луиджи открыл. Вошла маленькая женщина и стала требовать, чтобы ей заплатили жалованье — задерживают уже полтора месяца.
— Я так работать не буду… завтра на меня не рассчитывайте.
— Моя дорогая, завтра вы все получите…
— Завтра получите… всегда у вас так… Вот уж два месяца завтраками кормите. Хватит. Завтра я не работаю.
— Но завтра у нас обязательно будут деньги… Вы еще не знаете… — Луиджи обернулся к Антонио Балдуино. — Это Фифи, воздушная гимнастка… Она немного нервничает…
Маленькая женщина посмотрела на негра. Луиджи представил:
— Знаменитый Балдо… Вы о нем, конечно, слышали…
Женщина кивнула, хотя никогда не слышала этого имени. Луиджи говорил быстро, чтобы не дать ей опомниться:
— Так вот… первый борец Бразилии… В Рио не нашлось силача, способного с ним справиться… Балдо только что из Баии — я посылал за ним подписать контракт… Он сел в автомобиль и примчался к нам…
Женщина сомневалась:
— На какие же деньги вы наняли эту знаменитость, Луиджи? Тут что-то не так… Я, кажется, видела этого негра в кабине грузовика… Слушайте, молодой человек… если вы бросили шоферское место и думаете у нас заработать — вы жестоко разочаруетесь… Денег здесь не водится…
Она круто повернулась и пошла к двери. Но Антонио Балдуино преградил ей путь, сердито схватил за руку:
— Тише, дона… Я вправду борец… Был абсолютным чемпионом Баии. Видите портрет на стене? Это я…
Женщина вгляделась, поверила:
— Хорошо… Но как вы тут очутились? Денег у нас нет…
— Приехал выручить друга… — Негр потрепал Луиджи по плечу. — Верного друга…
— Ах! Разве что так…
— Завтра у нас будет куча денег…
Женщина смутилась, стала оправдываться:
— Тут есть такой шофер — вы с ним как две капли воды похожи… — В дверях она обернулась с любезной улыбкой. Антонио Балдуино переглянулся с Луиджи.
— История с Рио не прошла, дружище…
Луиджи сел сочинять афишу, которую должны были вывесить на следующий день. Негр читал через его плечо.
— Пусть мое имя будет написано самыми большими буквами. Вот такими… — Он широко развел руки.
* * *Проспавшись, Джузеппе становился решительным и активным. Казалось, будто он способен спасти положение, вывести цирк из тупика, заплатить жалованье артистам и служителям. Но его активность ограничивалась жестами и словами, на которые он был очень щедр.
— Эй, ребята! Работа совсем не идет! Этот курятник давно уже должен стоять! Я один надрываюсь! Без меня ничего не делается!
Если кто-нибудь из артистов возражал ему, Джузеппе взрывался:
— Вы только деньги просить умеете! А на искусство вам что — плевать? В мое время мы ради искусства работали, ради аплодисментов, цветов. Ради цветов, слышали? Цветы… девушки бросали на арену цветы… вышитые платочки… если бы я захотел, собрал бы коллекцию… Но я к этому равнодушен. Я жил тогда только искусством. В мое время воздушный гимнаст был прежде всего воздушным гимнастом… — В этом месте Джузеппе оборачивался к Фифи: — А воздушная гимнастка — прежде всего воздушной гимнасткой!
Фифи возмущалась, Джузеппе продолжал:
— А теперь? Вот вы, Фифи, неплохая артистка, думаете только о деньгах. Аплодисменты для вас — ничто.
— Аплодисментами сыт не будешь…
— А слава? Не хлебом единым… Иисус Христос сказал.
— Христос не был воздушным гимнастом…
— Да… В мое время было иначе… Овации, цветы, платочки — все это мы ценили… Теперешним подавай деньги… Ладно, завтра вы получите свои деньги… Все, до последнего гроша, заплачу… все…
Но в конце Джузеппе всегда просил:
— Вы же знаете, Фифи, дела идут плохо… Что я могу поделать… Я старый циркач, я всю Европу объездил… У меня альбом, могу показать… А теперь я здесь, и я с этим смирился… Вы думаете, у меня есть деньги? Одни долги… Потерпите, Фифи, вы — добрая девочка…
— Но, Джузеппе, мне нужен костюм. Мое зеленое трико чиненое-перечиненое, в нем выступать-то неудобно…
— Фифи, поверьте: получим деньги — вам первой заплачу…
И он уходил, отдавая пустые приказания, браня за медленную работу, охаивая все, что с таким трудом сделал Луиджи. В конце концов он попадал в кабак и рассказывал незнакомым людям, угощавшим его кашасой, о своей былой славе воздушного гимнаста.
В этот вечер Джузеппе, возвращаясь домой, пометил углем лбы нескольких мальчишек, чтобы их пропустили на представление без билетов. У входа в свой барак он столкнулся с Антонио Балдуино. Негр притворился, будто любуется звездами. На самом деле он подглядывал в щель барака, где помещалась Розенда Розеда, черная танцовщица, главная приманка Большого международного цирка. Розенда переодевалась при свете свечи, и негру удалось разглядеть ее бархатную спину. Антонио Балдуино напевал одну из своих самых удачных самб:
У негритянки — кожа бархат…Как тронешь — так и кинет в дрожь.
Заметив Джузеппе, он сделал вид, будто смотрит на звезды. Интересно, какая из них — Лукас-да-Фейра? Когда-то ему показывали звезду, в которую превратился Зумби из Палмареса. Но здесь этой звезды нет. Она сверкает только в Баие, ночами, когда гремит макумба, когда негры славят великого Ошосси, бога охоты. Звезда Зумби из Палмареса оберегает негров, горит, когда им весело, гаснет, когда у них горе. Кто сказал ему это? Толстяк? Нет, сам Жубиаба, однажды ночью, на берегу океана. Толстяк непременно приплел бы ангела к истории о Зумби. Старец Жубиаба хорошо знал подвиги Зумби из Палмареса и других знаменитых и храбрых негров. Впрочем, можно снова заглянуть в щель — Джузеппе идет медленно, пошатываясь, здесь он будет не скоро. Но Розенды больше не видно — она погасила свечку. Если бы не Джузеппе — несчастный пьяница! — он бы увидел Розенду обнаженной.
Вот это женщина… Пусть в цирке вовсе не будет денег, — пока в нем Розенда Розеда, Антонио Балдуино никуда не уйдет. Африканская красавица… В «Фонаре утопленников» все бы рты пооткрывали, с ума от нее посходили бы.
Подошел Джузеппе. Хотел пожать Антонио Балдуино руку, но, потеряв равновесие, чуть не грохнулся.
— Устал, как собака… Тружусь, будто проклятый…
— Оно и видно…
Джузеппе понадобилось полчаса, чтобы добраться до своей двери.
«Чего доброго, пожар устроит, как будет чиркать спички», — подумал Антонио Балдуино и на всякий случай подошел поближе. Но Джузеппе уже зажег свечу, сел за колченогий столик. На столике лежат какие-то большие, нарядные, потертые от времени книги. Негра мучает любопытство, он, словно вор, подглядывает за Джузеппе. Почему Джузеппе с такой нежностью гладит корешки больших книг? Осторожно, медленно, сладострастно — так негр Антонио Балдуино ласкает своих любовниц. Но вот Джузеппе обернулся — негр видит его глаза.
