Юрий Милославский - Возлюбленная тень (сборник)
– Я должен что-то сказать жене.
– Скажите. Что-нибудь сочините: на работу срочно вызывают.
– Ай, да что вы выдумываете! У меня так не бывает.
– Что значит – не бывает? Вам жена не доверяет? Так по утрам на любовные свидания не ходят, да и мы на девушек не похожи. Пришли знакомые – иду гулять! Не надо ее волновать.
Петр Андреевич вытащил с полки последний полученный том «Библиотеки всемирной литературы», полистал.
– Это только что вышло? А я еще не выкупил… Надо зайти в подписные. Вы все тома получаете? Нет, у вас же и в других изданиях… А я все: только недавно начал библиотеку собирать.
Удостоверитель юмористически кивнул в его сторону:
– Надо идти, а то Петр Андреевич нас с вами замучает! Пока все книги не пересмотрит – не уйдет. Я очень люблю читать и читаю довольно много, но вот этой страсти книжной – нет! А он ползарплаты выкидывает…
Сказал жене – смрадной и бледной, – что идет гулять. К ней утром, пока она не надушится, совершенно подойти невозможно.
Сели в машину. Своей у Михаила тогда еще не было, но он-то отлично знал рвотную смесь носков и бензина! В этой, серой и матовой, не пахло ничем. Ничем. В машине, оказывается, дожидался шофер.
Сели на заднее сиденье, стандартно. Михаила – в середину. Сейчас. Сейчас он воспримет их спортивно-палаческий дух! Нет. Михаил уставился на в меру сверкающий полуботинок Петра-библиофила, на его японский узорный носок; заранее поганясь, потянул ноздрями. Ничего. Есенин тоже не чувствовался. Как это у них получалось?
Они сидели впритык на заднем сиденье. При движении должна была начаться мерзостная стыковка ляжками – с мужчинами для Михаила непереносимая. Но Библиофил и Крестьянский Поэт сверхъестественно сохраняли микронное расстояние, учитывая повороты, торможения, развилки.
А это как получается?
Ехать было – семь минут, не более того. У ворот – не главных, а каких-то боковых – Есенин и охранник махнулись не глядя бумажками: белую на белую. В пути сквозь вестибюль, до лифта, в самом лифте, в коридоре – ничем не пахло. У конечных дверей Петр Андреевич, шепнув нечто на ухо Есенину, смотался – пошел выкупать «Библиотеку всемирной литературы». Есенин пропустил Михаила в комнату, сказал: «Я изиняюсь, минутку, доложусь… А вы располагайтесь».
Кабинет?
Отражало стекло на письменном столе. Под ним – открытки: виды городов, с Первым мая, с Восьмым марта, фотография плачущего годовалого толстячка. Обои: желтые цветочки и золотые листики – туманные. На стене, против окна, – портрет Сергея Мироновича Кирова. «Ах, огурчики да помидорчики, – завыло в Михаиле: он даже притопнул, заездил плечами, – Сталин Кирова пришил в коридорчике!!!» Едва удержавшись, остановив песенку, продолжал осмотр. Киров был нестандартный: вместо коричневого с тусклым маслом реалистического товарища висел акварельный с подмывкой и подтушевкой, обвод – штриховой. Экспрессионистический, почти условный… Ах, огурчики!!! В коридорчике!!! Нет, что я смотрю, идиот, это же психологическая атака, оставить одного, они наблюдают каким-то образом, надо не дать им понять, вернее – дать им понять…
Но пришел Есенин.
– Сказал начальству, что мы с вами поладили отлично, спокойно приехали, поговорили о литературе. Сейчас, говорю, будем кофе пить. Так он нам дал домашнего печенья. У него жена готовит – сказка. Я был у него на дне рождения – не мог оторваться от стола. Ничего покупного, все свое, и какое! Сейчас сопрем у Петра Андреевича его знаменитый кофе – я знаю, где термос, – и все выпьем сами. А что, пусть не опаздывает!
– Я бы хотел, – сказал Михаил, – перейти к делу, по которому меня и привели. Я, как вы понимаете, не чувствую особого аппетита…
– Михаил Борисович, вы же сами говорили, что без завтрака не можете. Что ж вы такой ненастойчивый! Сказали – завтрак, а потом дела, а теперь? И я проголодался; давайте, давайте, быстренько перекусим. Вот бутерброды: вам с колбасой или с сыром? Ваш выбор. Я хозяин, вы гость…
Ну конечно, он же видит, что у меня очко играет, и смеется. Надо есть, и лучше с аппетитом, чавкая…
– Простите, как ваше…
– Сергей Александрович.
Вот… твою мать, он же ясно издевается, какой ужас, между прочим, я разве сказал ему, что он похож? Что я вообще успел ему сказать? Ничего!!! И ничего не скажу. А о чем они могут меня спрашивать? Все между собой знакомы – так можно задержать любого из научного мира и шить ему дело. Кто им тогда бомбы делать будет?
– А фамилия?
– Я же вам показывал удостоверение! Что ж вы такой невнимательный, несобранный…
– Вы похожи на своего популярного тезку.
Сергей Александрович засиял – и процитировал:
– Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкай…
– Итак, вы предлагаете подзаправиться . Тащите кофе!
Так и только так: свободно, на его языке.
– Оглянитесь, Михаил Борисович; видите сумку?
За Михайловым стулом стояла большая спортивная сумка с надписью «Аэрофлот».
Я и в самом деле невнимательный. Прямо под ногами…
– Конечно.
– Давайте быстренько открывайте – там термос. Возьмете себе крышечку – она не нагревается, а у меня свой рабочий стакан.
Ну и что теперь делать? Не брать, сказать: «Сами возьмите»? Это кретинизм, мальчишество, он будет смеяться – и правильно сделает.
– Ну, как кофе?
– Что? Простите, ради Бога, я забыл вам налить… Привычка, я всегда завтракаю один, задумался…
– Ерунда, Михаил Борисович! Я же понимаю, каково вам теперь.
– Да, не слишком приятно…
– Ничего, все пройдет, как с белых яблонь дым. Поговорим – вам легче станет. Самое плохое – держать обиду в себе, ни с кем не делиться, злопыхательствовать в компании неудачников, бездарностей. Искать сочувствие там, где искать его просто противно. Конечно, там посочувствуют – пришел блестящий молодой ученый и проводит с ними свое время, разговаривает! Для них это свадьба с генералом.
– Что?!
– Кофе слабенький. Я дома варю турецкий, сразу с сахаром, густо, хорошо.
– Я вас буду вынужден просить не говорить гадостей про моих знакомых! Что преступного в том, что люди встречаются и беседуют? Пора уже перестать преследовать за убеждения!
Годится, я собрался! Он дебил, считает, что я настолько примитивен…
– Михаил Борисович! Я нагрубил вам, оскорбил?
– Дело не в грубости…
– Давайте быстренько скажите мне: я вам грубил, оскорблял?
– Я говорю…
– Михаил Борисович! Да или нет? Быстро, по-мужски!
– Нет.
– А теперь точно так же: быстро, правдиво, положа руку на сердце – этих сморкачей вы считаете своей компанией? Это ваши друзья ?! Я знаю, что вы им друг, а они вам?
– Какое это имеет значение…
– Я ждал, что вы так ответите – не захотите говорить неправду: вам претит вранье, а сказать правду малознакомому человеку – трудно. Так?
– Естественно, что трудно разговаривать, почти… Вы, может быть, скажете мне, в чем причина вызова?
– Какого вызова? Вас кто-нибудь вызывал, задерживал, арестовывал?
– Меня вытащили из постели.
– Вы меня простите, Михаил Борисович, но мне стыдно за вашу ложь! Зачем учиться врать, если всю жизнь вы прожили честно… Я обратил внимание, что даже жене вы не могли, физически не могли, сказать неправду. Я это понимаю. Мы всегда считали вас сильным человеком. Я сам напросился на беседу с вами… Все-таки больно разочаровываться в людях…
– Да, я не привык врать…
– Зачем же привыкать?! Давайте быстренько скажите мне, как вы только что сказали о так называемых друзьях: правду. Вас арестовали, задержали?
– Меня…
– Михаил Борисович! Да или нет?!
– Нет!
– Спасибо. Вас вызывали?
– Меня…
– Не надо, не к лицу это вам!
– Нет!
– Приехали, слезайте… Вас… ну давайте быстренько скажите сами! Мне ли вам слова подсказывать!
– Меня… пригласили.
– А зачем такой сарказм? Вас насильно привели сюда?
– Нет, конечно!
– Все, теперь вы – это вы, а не какой-нибудь… шмаровоз! За вами заехали и пригласили. Когда будете писать заявление, так и напишите.
– О чем вы говорите?! Что писать?!
– Михаил Борисович, вас пригласили. За вами заехали и пригласили – без угроз, без рукоприкладства, упаси Боже! Заехали и пригласили – добровольно. И вы добровольно ответили на приглашение. Я не стал бы вообще заострять на этом внимание, но вы любите точные формулировки. То, что я сейчас сказал, – это ваши слова?
– Что вы сейчас сказали?!
– О том, что вы согласились принять приглашение сотрудников Комитета государственной безопасности побеседовать с ними за чашкой кофе. Вы согласны?
– Не понимаю, к чему эта казуистика…
– Михаил Борисович, я тоже не понимаю, к чему эта казуистика. Вы же сами все это сказали – я просто повторил, чтобы не было ошибки, пререканий… Я правильно повторил ваши слова?
– Сергей Александрович, мне надоело!
– А мне?! Вы просто пользуетесь своим превосходством в умении дискутировать. Это, знаете, не по-джентльменски… Давайте завершим нашу дискуссию без взаимных обид, а? Чтобы мне ничего не казалось, скажите быстренько – я правильно повторил ваши слова?
