Исабель Альенде - Дочь фортуны
- Пока не знаю. Там посмотрим.
Тао Чьен еще раз вежливо извинился на прощание и ушел так же таинственно и без промедления, что, казалось, будто человек испарился. Элиза и Мама Фрезия вовремя вернулись в академию танцев и обнаружили извозчика, который ждал их уже с полчаса, что-то попивая из своей фляжки.
“Эмилия”, судно французского происхождения, когда-то было еще вполне ничего и ходило на приличной скорости, однако же, успело пересечь далеко не одно море и за века потеряло юношеский задор. Теперь на нем можно было заметить многие застарелые, причиненные морем, шрамы, следы от моллюсков, вкрапленные в его матерые бока. Его усталые суставы так и стонали под хлестом волн вместе с испачканными и залатанными несчетное количество раз парусами. Все судно, казалось, представляло собой какие-то остатки от старых и изношенных нижних юбок. Вышло в открытое море из Вальпараисо солнечным замечательным утром 18 февраля 1849 года. На борту находилось восемьдесят семь пассажиров мужского пола, пять женщин, шесть коров, восемь свиней. А еще присутствовали три кота, восемнадцать матросов, капитан-голландец, пилот-чилиец и повар-китаец. Также села и Элиза, но единственным, знавшим о ее существовании на борту, человеком был Тао Чьен.
Пассажиры кают первого класса без особых церемоний скучивались на мостике в носу судна. И все же им было гораздо удобнее, нежели остальным, которые располагались в крошечных каютах на четыре кубрика каждая, либо на самих палубах после того, как был брошен жребий, чтобы решить, куда поместить тюки людей. Одна, находившаяся под ватерлинией, каюта была отдана пяти чилийкам, которые плыли в Калифорнию попытать счастье. В порту Кальяо на борт поднялись две перуанки, которые подсели к ним же без особого жеманства, где на двоих приходилась одна койка. Капитан Винсент Кац проинформировал моряков и пассажиров, чтобы те даже не помышляли о малейшем контакте с дамами. Не намеревались же они, в самом деле, мириться с неподобающей торговлей на собственном судне, а по глазам последних было вполне очевидно, что путешественницы из них самые что ни на есть добродетельные, и все же в рейсе, хоть и логически, подобные наказы нарушались вновь и вновь. Мужчины скучали в женском обществе, а они, скромные проститутки из простонародья, пускались в любые приключения, не имея в своих кошельках ни песо. Коровы и свиньи, надежно привязанные в небольших загонах на специальных мостиках для скота, должны были обеспечивать свежим молоком и мясом мореплавателей, чей рацион, в основном, состоял из бобов, твердых и темных лепешек, сухого просоленного мяса и того, что удавалось выловить в море. Чтобы как-то возместить подобную скудость, более состоятельные пассажиры везли с собой собственные съестные припасы, и особенно вино и сигары, хотя все это происходило на фоне терпящего голод большинства. Два кота бродили без привязи, чтобы не давать воли крысам, иначе последние плодились бы с невероятной скоростью за два месяца, сколько и длилось морское путешествие. Третий путешествовал вместе с Элизой. Внутри судна «Эмилия» громоздился различный багаж путешественников и предназначенный для торговли в Калифорнии груз, и все это на ограниченном пространстве размещалось как можно плотнее. Ничего из подобных вещей не должно было достигнуть конечного пункта, и туда никто не входил за исключением повара, единственного человека, имеющего полноправный доступ к сухому, строго нормированному питанию. Тао Чьен хранил ключи, подвесив их на свою талию, и лично отвечал перед капитаном за содержимое винного погреба. А в нем, в самом глубоком и темном месте трюма, в полости размером в два метра, находилась Элиза. Стены и крыша ее временного помещения были созданы из баулов и ящиков с товаром, кроватью служил мешок, а свет давал лишь жалкий огарок свечи. Только и располагала что плошкой для еды, кувшином для воды да ночным горшком. Могла сделать всего пару шагов и растянуться меж тюков. Также имела право плакать и кричать, сколько влезет, потому что шлепки волн о борт судна совершенно заглушали ее голос. Единственной связью с внешним миром был на ту пору Тао Чьен, который, как только мог, спускался туда под любыми предлогами, чтобы накормить ее и опорожнить ночной горшок.
Всю компанию составлял один кот, запертый в винном погребе для того, чтобы ловить крыс, однако за ужасные недели мореплавания несчастное животное совсем ошалело и под конец, к большому сожалению Тао Чьену пришлось пройтись ножом по его шее.
Элиза попала на судно, будучи в мешке на плече одного из грузчиков. Он со многими другими поднимал груз и другой багаж при посадке в Вальпараисо. Никто так и не узнал, как Тао Чьену удалось договориться, сделав одного из мужчин своим сообщником, и обмануть бдительность капитана и его помощника, которые все, что проникало на судно, отмечали в специальной книге. До этого удалось выкроить несколько часов, прибегнув к некой замысловатой уловке, что состояла в подделке написанного семьей дель Вайле приглашения посетить на днях их дачу. И это отнюдь не было абсурдной идеей. Уже в двух ранее произошедших случаях дочери Августина дель Вайле приглашали ее в свое поместье, и поехать туда позволила сама мисс Роза лишь в сопровождении Мамы Фрезии, как, впрочем, всегда и было. Молодая женщина попрощалась с Джереми, мисс Розой и своим дядей Джоном с притворной легкомысленностью, в то время как, откровенно говоря, с ее души камень так и не свалился. Видела, как все сидели за столом, завтракали, читали английские газеты, совершенно наивные в своих планах, само болезненное сомнение почти заставило женщину отказаться от намеченного. Эти люди были ее единственной семьей, олицетворяли собой безопасность и благополучие, хотя она, напротив, перешла все границы порядочности, и уже не представлялось возможным вернуться назад. Семья Соммерс воспитала девушку в соответствии со строгими нормами хорошего поведения, и такой серьезный промах, несомненно, запятнал бы репутацию всех остальных. Ведь ее бегство не лучшим образом отразилось на репутации семьи, хотя, по крайней мере, какое-то сомнение все еще жило: члены семьи могли спокойно сказать, что девушка умерла. Какие бы объяснения ни давались окружающим, она бы не осталась в семье, чтобы все члены испытывали стыд и далее. Мытарство отправиться на поиски своего любовника казалось девушке единственно возможным путем, но в тот момент молчаливого прощания на нее налетела такая грусть, что вот-вот была готова расплакаться и сознаться в поступке. Ко всему прочему последний мысленный образ Хоакина Андьета в ночь отъезда пришел вновь и чрезвычайно пунктуально, чтобы лишний раз напомнить о любовном долге. Вполне довольствовалась несколькими прядями распущенной прически, надела соломенную итальянскую шляпку и вышла, попрощавшись жестом руки.
Взяла с собой и чемодан, в котором лежали приготовленные мисс Розой лучшие летние платья, несколько украденных из комнаты Джереми Соммерса реалов и составляющие приданое драгоценности. У нее был соблазн также завладеть украшениями мисс Розы, но в последнее мгновение все же взяло вверх уважение, питаемое к этой женщине, которая заменила ей мать. В ее комнате, внутри пустого сундука оставила короткую записку, благодаря за то многое, что получила в этой семье и что считала вдвое большим, нежели того хотела. Вдобавок описала и то, что забрала с собой, желая таким способом защитить слуг от каких бы то ни было подозрений. Мама Фрезия положила в чемодан самую прочную обувь девушки, а еще тетради и связку любовных писем от Хоакина Андьета. К тому же захватила с собой тяжелую, шерстяную с длинным ворсом накидку, подарок от самого дяди Джона. После чего обе вышли, не вызывая подозрений. Кучер оставил их на улице у поместья семьи дель Вайле и, не дождавшись, пока женщинам откроют дверь, исчез из виду. Мама Фрезия и Элиза направились по направлению к порту, чтобы встретиться с Тао Чьеном в заранее условленных месте и времени.
Человек их уже поджидал. Тут же взял чемодан из рук Мамы Фрезии и указал Элизе следовать за собой. Девушка с няней слились в долгие объятия. У женщин была уверенность, что больше они не увидят друг друга, однако же, ни одна из двух так и не пролила слез.
- Что же ты скажешь мисс Розе, мамочка?
- Да ничего. Я сейчас же уеду на юг к своему народу, где никто и никогда меня не найдет.
- Спасибо, мамочка. Я всегда буду о тебе помнить…
- А я стану молиться, чтобы у тебя все было хорошо, моя девочка, - вот те последние слова, что услышала Элиза от самой Мамы Фрезии, перед тем как войти в хижину рыбаков, след в след за китайским поваром.
В затененной деревянной комнате без окон, пахнущей влажными рыболовными сетями, единственную вентиляцию которой обеспечивала лишь дверь, Тао Чьен вручил Элизе несколько мужских брюк и поношенную длинную блузу с тем, чтобы она все это надела. Молодая женщина не сделала жеста, чтобы тот отступил либо отвернулся из скромности. Элиза колебалась, ведь никогда прежде не приходилось раздеваться перед мужчиной, за исключением Хоакина Андьета, однако сам Тао Чьен не ощутил никакого смущения, за исключением недостатка личного пространства; тело со своими функциями оказалось совершенно естественным, а целомудрие представляло собой препятствие посильнее какой-либо добродетели. Она поняла, что теперь для брезгливости далеко не лучший момент, судно отчаливает этим же самым утром, и последние лодки довозили отстающий экипаж. Сняла соломенную шляпку, расстегнула сафьяновые ботинки и платье, развязала ленты нижних юбок и, умирая от стыда, дала знак китайцу, чтобы тот расшнуровал корсет. По мере того как наряды англичанки скапливались на полу, сама она утрачивала одну за другой связь с известным реальным миром и неумолимо входила в ту странную иллюзию, которая, в основном, и составляла ее жизнь в последующие годы. У молодой женщины было ясное осознание того, что начинается уже другая история, в которой она сама выступает как в роли главной героини, так и рассказчика.
