Владимир Войнович - Сказка о глупом Галилее (сборник)

Подоплеков. Конечно, нет.

Прокурор. Ды-ды-ды!

Председатель. Подсудимый, как председатель данного трибунала я должен вам разъяснить, что чистосердечное признание совершенных вами преступлений и искреннее раскаяние могут облегчить вашу участь.

Подоплеков. Но я не понимаю, в чем я должен признаться!

Председатель. Почему же вы не понимаете? Вы же не можете сказать, что обвинения вымышлены.

Подоплеков. Вот именно, что вымышлены.

Прокурор. Ды-ды-ды.

Председатель. Напрасно вы так говорите. С практикой вымышленных обвинений мы давно покончили. Мы предъявляем обвинения только в действительно совершенных преступлениях. Ну посудите сами, разве не вы высказывались отрицательно о нашей книжной торговле? Разве не вы говорили о возможности существования высшего, как вы сами выразились, разума? Разве не вы оскорбляли суд и оказывали упорное сопротивление власти?

Прокурор. В результате которого милиционер Горелкин получил тяжелые повреждения, находится в критическом состоянии и врачи борются за его жизнь.

Председатель. У Горелкина, кажется, есть дети?

Прокурор. Да-да, у него очень много детей.

Защитник. Насколько мне известно, милиционер Горелкин бездетный.

Прокурор. Тем хуже. У него могло быть много детей, а теперь он умрет и не останется никого.

Подоплеков. Вы все врете! Что я мог ему сделать? Он такой здоровый, а я маленький. Я ему только пуговицу оторвал.

Прокурор. Между прочим, это тоже немалое преступление. Оскорбление мундира.

Председатель (Прокурору). А что, мы не можем допросить этого Горелкина?

Прокурор. Я думаю, что можем.

Председатель. Да, но он же в тяжелом состоянии.

Прокурор. Да-да, он в тяжелом состоянии, и врачи борются за его жизнь, но когда речь идет о долге, Горелкин готов подняться даже из гроба.

Председатель. Для допроса вызывается свидетель Горелкин.

Голос Горелкина. Я здесь.

Два санитара вносят на носилках Горелкина с перевязанной головой.

Председатель. Горелкин, вы, я вижу, находитесь в очень тяжелом состоянии.

Горелкин. В очень, очень тяжелом.

Председатель. Вы можете ответить на несколько вопросов?

Горелкин. Мне очень трудно, но я постараюсь.

Председатель. Постарайтесь, Горелкин, а руководство вашего отделения, я уверен, учтет ваш подвиг. (Помолчав.) Скажите, вам знаком подсудимый?

Горелкин (приподнявшись на локте, вглядывается в Подоплекова). Так точно, знаком.

Председатель. Что вы можете сказать по данному делу?

Горелкин. Значит, дело было так. Находясь в данном театре на дежурстве, я был предупрежден, что ввиду важного юридическо-политического мероприятия здесь возможны провокации со стороны неустойчивых элементов и других групп враждебного населения. А майор Коротышев прямо сказал, что провокация не только возможна, а даже непременно будет ввиду неизбежного характера данного спектакля. И одному из нас, говорит, то ли тебе, Горелкин, то ли тебе, Юрченко, будет заехано в физиономию, и этот заезд необходимо будет использовать в борьбе с нашими идейными противниками. Я, конечно, надеялся, что заехано будет Юрченко, а не мне, но все же подготовился и, пришедши сюда, стоял вон там, когда мне было сказано, что вот этот человек, который с женой своей громко разговаривает, его как раз будем брать и, возможно, он, значит, этот заезд совершит. Ну, так оно впоследствии и получилось. Когда мы его вежливо пригласили на сцену, он стал произносить всякие слова, кусаться и махать кулаками, в результате чего я имею под глазом синяк и, возможно, даже сотрясение мозга.

Защитник. А как вы думаете, действия Подоплекова носили заранее обдуманный характер или были совершены в порядке самообороны?

Горелкин. Поскольку я заранее был предупрежден о возможном нападении, то я думаю, что и нападатель знал о своих планах заранее.

Прокурор. Правильно.

Председатель. Хорошо, свидетель, вы можете идти.

Горелкин. А, спасибо, спасибо! (Вскакивает с носилок и порывается убежать.)

Председатель. Свидетель, куда вы?

Горелкин. Но вы же сказали, что я могу идти.

Председатель. Но я же не в буквальном смысле сказал. Я сказал в том смысле, что вы свободны. Но в буквальном смысле вам ходить еще, наверное, нельзя.

Прокурор. Тем более что врачи еще борются за вашу жизнь.

Председатель. Вы лежите, лежите, а наши специалисты сейчас вас бережно отнесут.

Горелкин. А, спасибо, спасибо. (Ложится на носилки, его уносят.)

Защитник. Товарищ председатель, мне кажется, свидетель был не в критическом состоянии, раз он может ходить.

Прокурор. Товарищ председатель, я протестую. Свидетель ходить не может.

Защитник. Но он же сейчас сделал несколько шагов.

Прокурор. Мало ли кто чего сделал. А, может, он был в горячке. Так бывает. Я сам помню, голову кому-нибудь, бывало, прострелишь, ну даже совершенно насквозь, так он сначала вроде как упадет, а потом вскакивает и бежит, как курица, знаете, без головы. (Смеется.)

Председатель. Ну, зачем вспоминать такие тяжелые вещи. Конечно, на фронте всем приходилось сражаться и даже убивать врагов.

Прокурор. Особенно врагов народа. У нас в Смерше с ними не чикались, у нас этого гнилого либерализма не было. Бывало, выстроишь их в ряд и ды-ды-ды-ды!..

Председатель. Ну ладно, ладно, не надо вспоминать такие тяжелые вещи. Что было, то прошло, и хватит, с этим покончено навсегда.

Прокурор. А почему же не вспоминать? Это была наша боевая молодость, романтика сражений, перекличка умов, перекличка идей, перекличка сердец…

Председатель. Хватит, хватит, хватит. Конечно, было много хорошего, но были и отдельные нарушения законности, с которыми покончено навсегда.

Прокурор. Вот оно и видно, что покончено. И развели либерализм, гуманизм такой, что каждый, кому не лень, выходит на сцену и что хочет, то говорит.

Председатель. А я говорю, хватит об этом. У вас есть вопросы к подсудимому?

Прокурор. Есть. Скажите, обвиняемый, каким образом вам удалось проникнуть в это помещение?

Подоплеков. Что это значит – проникнуть? Я не проник, я прошел, как все, через дверь.

Председатель (мягко). Подсудимый, не надо говорить за всех. Нас сейчас интересуют не все, а только вы.

Подоплеков. А я говорю, что прошел сюда, как все, по билету.

Прокурор. А кто вас снабдил билетом?

Подоплеков. Меня никто не снабжал, я купил два билета за свои собственные деньги.

Прокурор. Где купили?

Подоплеков. У нашего культорга Зеленой. Она тоже здесь находится, если вы мне не верите, можете спросить у нее.

Прокурор. Еще спросим. И когда же вы приобрели у нее эти билеты?

Подоплеков. Недели две тому назад.

Прокурор. То есть заблаговременно?

Подоплеков. Я не понимаю, к чему вы клоните.

Председатель. Подсудимый, вам не надо ничего понимать. Вам надо только отвечать на вопросы.

Прокурор. А что же у этой вашей Зеленой были билеты только сюда или еще куда-нибудь?

Подоплеков. Я не знаю. У нее бывают билеты на разные мероприятия. В другие театры, в кино, иногда в Лужники или на какие-то выставки.

Прокурор. Но вы из всех возможностей выбрали только эту? Почему?

Подоплеков. Потому что Зеленая мне сказала, что есть такая пьеса, называется «Трибунал», я подумал, что может быть что-то интересное, а если бы я знал, что такая дурь и что со мной такое будут вытворять, разве бы я пошел?

Прокурор. Еще бы! Каждый преступник, совершая преступление, рассчитывает избежать наказания. Если бы он знал, что наказание неотвратимо, с преступностью, для которой у нас нет никакой социальной почвы, ды-ды-ды-дывно было бы покончено.

Председатель. У защиты есть вопросы?

Защитник. Есть. Скажите, Подоплеков, вы сожалеете о том, что произошло?

Подоплеков. Еще бы не сожалеть! Да если бы я знал…

Защитник. У меня пока все.

Председатель. Для допроса вызывается свидетельница Подоплекова, поднимитесь сюда!

Лариса. Еще чего, буду подниматься. Над мужем издеваетесь, так еще и я вам нужна.

Председатель. Свидетельница, вы видели, что бывает с теми, кто отказывается выполнить распоряжения судьи? Не заставляйте нас прибегать к силе вторично. Поднимайтесь.