Санджай Гупта - Тяжелый понедельник
Голос был слабый и хриплый. Слабый — из-за операционного стресса, а хриплый — из-за интубационной трубки, подумалось Паку. Тем не менее он понял, что сохранил способность думать, формулировать мысли и выражать их. У его отца в восемьдесят лет случился инсульт, и старик потерял способность называть предметы. Сун помнил слезы отчаяния в его глазах. Кажется, операция не нарушила основные функции мозга и не изменила состояние сознания. Операции на мозге — это всегда такой риск! В конце концов, мозг так сложен. «Значит, надежда есть», — подумал Пак.
— Папочка! — воскликнула пятилетняя Эмили. — Ну наконец-то ты проснулся.
— Привет, папочка! — услышал он голосок Натали.
Жена взяла его за руку. В глазах Пэт стояли слезы.
— Сун. — Она произнесла это имя так, словно оно звучало как чудо. — Сун, — повторила она.
— Какой сегодня день? — хриплым шепотом — как наждаком по дереву провел — спросил Пак по-английски.
— Суббота.
Он слабо улыбнулся, закрыл глаза и тотчас уснул.
В доме маленького квартала в Энн-Арборе, населенного по преимуществу выходцами из Азии, в небольшой гостиной рядышком сидели Моника Тран и Сэнфорд Вильямс. На Сэнфорде были джинсы и тщательно отутюженная, застегнутая на все пуговицы белая рубашка. Моника была в туфлях на платформе, джинсах, пестрой рубашке и свободной курточке с капюшоном. Руки она засунула в карманы куртки. Они с Сэнфордом сидели, зажатые между родителями Моники, которые вырядились так, будто собрались в церковь. В комнату набились восемнадцать человек — младшие сестры, бабушки и дедушки, тети, дяди, двоюродные братья и сестры — и все не стесняясь внимательно рассматривали Сэнфорда. На не тронутом морщинами лице молодого врача застыло затравленное выражение человека, страдающего острым кишечным расстройством. Моника ободряюще похлопала его по колену.
— Что с тобой, дорогой? Ты выглядишь так, как будто тебя лишили сладкого. — Моника обратилась к своему многочисленному семейству: — Люди, это неприлично — так пялиться на человека!
Люди на мгновение опустили глаза, но потом снова уставились на Сэнфорда, вызывавшего у них острое любопытство.
— Все пришли? Мама, ты никого не забыла? Не хочешь пригласить Нгуенов? — Мать Моники тотчас встала, но дочь остановила ее: — Я пошутила. — Мать вернулась на диван.
— Ну, слушайте. Это Сэнфорд. Мы с ним работаем в больнице Челси, и… мы помолвлены.
Моника вытащила из кармана левую руку и показала всем недорогое кольцо с бриллиантом. Она демонстрировала кольцо со всех сторон, вертясь, как модель в телевизионном рекламном ролике:
— Красивое, правда?
Родственники зашептались, обсуждая услышанную новость и восхищаясь кольцом. Судя по всему, они были шокированы. Сэнфорд тревожно огляделся, посмотрел на папу Моники, сидевшего с непроницаемым мрачным лицом. Тщетно ожидал молодой врач хотя бы пары дружеских рукопожатий и ободряющего похлопывания по плечу. Улыбалась только сидевшая в кресле-каталке бабушка, выздоравливавшая после протезирования. Сэнфорд попытался понять, что все говорят, но Траны говорили по-вьетнамски.
— Что они говорят? — шепотом спросил он у Моники.
— Не бери в голову, — ответила она, снова похлопав Сэнфорда по колену, отчего кишки его свернулись в еще более тугой узел.
— Мама и папа, — обратилась к родителям Моника, посмотрев сначала на мать, а потом на отца. Семейство затихло. — Должно быть, вы заметили, что он не вьетнамец. Но как и мы, он тоже приехал из-за границы — из Алабамы. — Увидев растерянные взгляды, она рассмеялась: — Шутка. Я знаю, что вы хотели бы выдать меня за милого вьетнамского мальчика. — Она снова посмотрела на родителей. — Сэнфорд, между прочим, врач. Правда, дорогой? И что я могу сказать? Сердцу не прикажешь. — Моника помолчала и рассмеялась: — Все это не важно. Между прочим, я немного научила его вьетнамскому. Сэнфорд, представься.
Сэнфорд откашлялся. Его и без того бледное от долгих часов пребывания в больнице лицо побледнело еще больше.
— Chào. Tôi tên là Sanford Williams. Здравствуйте, меня зовут Сэнфорд Вильямс. — Он произнес по-вьетнамски эту простую фразу со всей тщательностью, на какую был способен, — словно только так мог удостоверить всю серьезность своего отношения к невесте.
Молоденькие кузины Моники прыснули.
— Здорово, правда? — воскликнула Моника. — Теперь скажи им, как ты называешь меня.
— Ban gài, — сказал Сэнфорд. — Моя девушка.
Родственники явно смягчились и стали поглядывать на него с бо´льшим интересом, поощряя приветливыми улыбками. «Неужели ветер переменился?» — подумал Сэнфорд.
— А теперь скажи им, как я называю тебя.
Сэнфорд тревожно огляделся:
— Как, прямо здесь?
— Скажи, какое прозвище я тебе придумала.
— Но это неприлично.
— Им нравится, как ты говоришь по-вьетнамски. Это так пикантно. — Моника посмотрела на родственников: — Правда, Траны? — Не ожидая ответа, она снова повернулась к Сэнфорду: — Ну, давай.
— Ты уверена?
— На сто процентов.
Она ущипнула Сэнфорда за щеку, отчего тот заметно покраснел.
— Нам нравится, как белый парень говорит на нашем языке.
— Ладно, — согласился Сэнфорд и откашлялся. — Bu yonghu con ngua.
Глаза Моники округлились от ужаса, она вспыхнула до корней волос. У тети перехватило дыхание, у детей открылись рты. Семейство Транов отреагировало так, словно возле них взорвалась граната со слезоточивым газом. Сэнфорд беспокойно огляделся.
Отец Моники встал, взял его под руку и рывком поднял с дивана.
— Вам пора уходить, — заявил он. Это были первые произнесенные им слова.
Моника и Вильямс едва ли не бегом выбрались из маленького чистенького домика, спустились с крыльца и торопливо пошли к машине Сэнфорда.
— Ты спятил? — спросила Моника.
— Ты же сама этого хотела.
— Я имела в виду совсем другое прозвище.
— Но…
— Ты же врач. Я положилась на твой ум.
— Я же сказал, что это плохая идея.
Нажав кнопку на пульте, Сэнфорд открыл свою «хонду». Траны стояли на крыльце и бросали на него злобные взгляды. Пока Моника усаживалась в машину, молодой врач тревожно смотрел на эту толпу. Не хватало только вил и факелов. Потом он поспешно обошел машину и сел за руль.
— Я имела в виду не bu yonghu con ngua, — сказала Моника.
— Но… — нерешительно попытался возразить Сэнфорд. Не оглядываясь, он повернул ключ зажигания и рванул с места так, как будто спасался от лесного пожара или от грабителей. В квартале от дома Тран снова заговорила:
— Тупица, кто же говорит, что он «ненасытный жеребец» в присутствии родителей невесты? — Она улыбнулась, а потом, не выдержав, рассмеялась. — У вас в Алабаме так принято?
Сэнфорд попытался улыбнуться в ответ, но испытанное потрясение парализовало мимическую мускулатуру.
— Но какое прозвище ты имела в виду?
— Gâu tráng. Белый медведь.
— Но ты же меня так не называешь.
— Иногда называю.
Пару кварталов они проехали молча. — Тупой осел! — смеясь, произнесла Моника и ударила Сэнфорда в плечо. На этот раз он тоже засмеялся. — Теперь у тебя новое прозвище: Тупой Осел.
Глава 25
Тай Вильсон призывно взмахнул рукой, увидев, что Эллисон Макдэниел появилась в дверях ресторанчика Анджело, уютного заведения, известного своими французскими вафлями с черникой и сухариками с изюмом. По телефону Эллисон сказала, что отвлечься может утром в воскресенье, потому что по воскресеньям не сидит с племянниками. Ожидая ее за столиком, Тай сам толком не понимал, что делает. Вернее, умом понимал всю неуместность этой встречи. Он был уверен, что ни Хардинг Хутен, ни юрист, ни любой другой сотрудник больницы не одобрил бы его поведения. Но что-то буквально толкало его изнутри. Может быть, желание себя наказать? Но он ведь и без того наказан. Или это что-то другое? Стремление искупить вину?
Тай испытывал нечто вроде раздвоения личности, словно со стороны наблюдая, как его пальцы нажимают кнопки, набирая номер Эллисон. К его удивлению, она сразу согласилась с ним встретиться.
— Доброе утро, мисс Макдэниел.
— Эллисон, — поправила она, садясь за столик.
Подошла официантка.
— Кофе? — спросил Тай.
— Конечно.
Тай пил чай без кофеина. Он так и не приобрел склонности большинства своих коллег к кофе — чем крепче, тем лучше. А в данный момент он и без кофе волновался, как старшеклассник перед первым свиданием. «Да еще таким свиданием», — думал он.
Эллисон сделала глоток черного кофе и посмотрела на Тая.
— Так зачем вы хотели со мной встретиться? — спросила она деланно небрежным тоном.
— Если честно, то я и сам не понимаю. — Он помолчал, потом продолжил: — Можно мне спросить, почему вы согласились со мной встретиться?
