Первая в списке - Виткевич Магдалена
Я просидела так до вечера. Собрала все безделушки. Вероятно, часть приземлится на чердаке, часть рядом с мусорным баком во дворе. Может, кому-то они пригодятся больше, чем мне.
Когда я вернулась домой, дети уже спали.
– Я собрала вещи Томека, мама, – сказала я.
Она удивленно посмотрела на меня:
– Что-то случилось?
– Нет. Наверное, просто я должна отпустить его. И еще… еще у меня есть возможность дать кому-то жизнь.
Мама нахмурила лоб:
– Как это?
– Я давно зарегистрировалась в донорской базе костного мозга. Вот они и откликнулись, написали мне.
– Ты же не собираешься это делать?
Я удивленно посмотрела на маму.
– Думаешь, я не должна? – спросила я. – Но почему?
– Как это почему? У тебя двое детей, слишком большой риск, – уверенно сказала мама. – Будут тебя тыкать толстыми иголками в позвоночник. Это очень больно, можно повредить позвоночник, и будешь всю оставшуюся жизнь ездить в инвалидной коляске. Зачем тебе это?
– Мама… это не так…
Я не верила, что она может так думать. Ведь это было абсолютно безопасно. Я села к компьютеру.
– «Донорская кровь берется из одной вены (локтевой), вне организма смешивается с антикоагулянтной жидкостью, а затем из смеси выделяются кроветворные клетки. Кровь, лишенная этих клеток, возвращается к донору через вторую вену», – читала я вслух. – Мам, это как взять кровь на анализ.
– Нашла кому верить. В этом твоем Интернете пишут все, что захотят. Пару лет назад я смотрела такое шоу по телевизору…
…И начала рассказывать про какую-то передачу, но я больше не слушала ее. У меня, конечно, были сомнения относительно донорства костного мозга, но только мои сомнения были не медицинского характера.
*Я заполнила анкету, которая пришла мне на почту, и отослала. Стандартные вопросы. Сколько я вешу, болею ли, какие принимаю лекарства. Я знала, что должна помочь.
А еще я написала пани Розе.
Здравствуйте. Большое спасибо за встречу и приятный разговор. Я многое поняла, но есть и вопросы. Вот один из них: осталось несколько вещей после моего покойного мужа… Может, вам, в хосписе, что-то пригодится? Если да, я с удовольствием их привезу.
С наилучшими пожеланиями.
Гражина Стшигелъская
*В хоспис я смогла поехать только через два дня. Утро у меня было трудное, пришлось утешать Стасика.
Он прибежал ко мне утром с криком, что Тобик, его любимый хомяк, не двигается. Каждое утро, едва проснувшись, он бежал к своему любимцу поздороваться. Но на этот раз он увидел, что Тобик лежит неподвижно. Взял его в руки, но тот не подавал признаков жизни.
– Стась. Тобик за радужным мостом…
– За каким еще мостом? Я хочу, чтобы Тобик был здесь! – плакал малыш.
– Сынок, – я крепко обняла его. – Тобик умер. Так иногда бывает. Хомяки, к сожалению, живут недолго…
– Не хочу, чтобы он умер!
Я обнимала его и гладила, а когда он успокоился, то спросил со слезами на глазах:
– Мама, а ты тоже когда-нибудь умрешь?
– Да, – сказала я. – Но только когда стану очень старой.
– А Тобик был очень старый?
– Для хомяка – да. Люди живут намного дольше…
– Мама, но если люди живут дольше, то почему папа умер?
– Так иногда бывает, сынок.
– Значит, Тобик и папа сейчас вместе? И папа сможет с ним поиграть?
– Обязательно.
– А как ты думаешь, он купит ему какую-нибудь игрушку?
Это был трудный разговор. Стась не помнил смерти отца. Смерть хомяка была первой потерей, с которой ему пришлось столкнуться.
Тогда я подумала о человеке, который ждет трансплантации. Может, у него тоже есть дети? Может, они тоже ждут, когда им кто-то поможет, и им не придется переживать трагедию несравненно большую, чем та, которую сейчас переживает мой сын?
Стась остался дома с бабушкой. Ему пообещали похоронить Тобика. Я взяла с собой коробку с вещами, положила в машину и поехала в хоспис. Хотя вокруг меня было так много смерти, я сама могла принять решение, которое может спасти кому-то жизнь. Одним жителем Земли меньше за радужным мостом.
*Пани Роза ждала меня с кофе.
– Знаете что… – сказала я. – Возможно, это звучит странно, но мне нравится приходить сюда.
Она улыбнулась.
– Здесь такая тишина. И все идет так, как и должно. Размеренно, спокойно…
– Многие так говорят. Сегодня у нас грустный день. Вчера не стало одной молодой женщины. Двадцать восемь лет… Рак. И хотя болезнь была уже на поздней стадии, никто не был готов к ее уходу. Она была беременна и решила рожать. Врачи хотели ее спасти, на седьмом месяце беременности сделали кесарево сечение.
К сожалению, оказалось слишком поздно. Она умерла два месяца спустя, почти в тот же день, когда ее дочь должна была бы планово появиться на свет…
– О боже…
– Муж не смирился со смертью. Он не хотел позволить ей уйти. Он не знал, во что ее обрядить. Он никогда раньше не покупал жене одежду. Это был первый раз, когда ему пришлось покупать ей одежду, и последний – потому что для похорон.
О боже. Если бы я умерла первой, откуда бы Томек знал, в чем меня хоронить? Наверняка он бы выбрал из шкафа то, что я обычно носила, то, что больше всего мне подходит. Был бы он готов к моей смерти? Возможно, нет, но я надеюсь, что он мог бы справиться. Точно так же, как безусловно справится человек, который остался один со своей маленькой дочкой.
– Жена его приятеля сходила с ним в магазин, – продолжала Роза. – Хорошо, что ему кто-то помог. Конечно, ему это очень тяжело далось.
– Здесь чувствуется добро. Вы все такие бескорыстные и добрые.
– Хотите посмотреть отделение? – неожиданно спросила пани Роза.
– Я… Я не знаю, хочу ли я. Не думаю, что хочу. Я, наверное, к этому еще не готова.
Я боялась увидеть смерть. Я боялась быть рядом с ней. Я боялась смотреть в глаза людям, которые знают, что скоро уйдут. Что нет для них спасения. Есть только надежда, что они оставят после себя хорошие воспоминания, и где-то, куда идут, они будут в безопасности, и им больше не будет больно.
Пани Роза взяла меня за руку.
– Пойдем, – сказала она. – Если не захочешь, мы всегда можем вернуться.
Мы были приблизительно одного возраста, и на самом деле было пора перейти с «пани» на более демократичное обращение друг к другу, на «ты».
Мы поднялись по лестнице прямо в палату. Здесь тоже было не по-больничному. Тихо, уютно, цветы в вазе, на стенах картинки. Улыбающиеся медсестры.
Пожилая пани в халате пыталась улизнуть в дверь, через которую мы только что вошли.
– Пани Янина, куда вы? – спросила Роза.
– Муж меня выгнал, – ответила старушка. – И у меня украли конфеты! Нет у меня больше конфет! Я всё положила сюда, – показала она маленький пакетик, – потому что муж меня выгнал.
– Пани Янина. – Роза осторожно подхватила женщину под руку. – Вернитесь в комнату. Там поговорим.
– А я вам говорила, что у меня украли мои конфеты? – сказала пани Янина с невообразимой печалью в глазах.
– Пани Янина. – Роза шла рядом с женщиной, ведя ее в комнату. Там она села с ней на кровать. – Пани Янина, я сама, лично в этом разберусь и сделаю все, чтобы ваши конфеты вернулись на место.
Лицо пани Янины озарила улыбка:
– Благодарствую.
На соседней кровати спала другая пожилая женщина. Роза задержала на ней взгляд.
Когда мы спустились вниз, она тихо сказала:
– Пани Александра, та, что лежит рядом с пани Яниной, умирает…
Я не знала, что ответить.
– Вы не собираетесь предупредить пани Янину?
– Нет. Зачем волновать ее. У нее и так много всего на уме: муж, воры и страсть к сладкому. Как и в жизни.
*Я была под впечатлением от этой маленькой хрупкой женщины. Столько в ней силы! Столько спокойствия и жизненной мудрости. Хотела бы я быть такой. Вокруг нее все чувствовали себя нужными. Она умела успокоить старушку, чтобы та, даже в своем воображаемом мире, полном конфетных воров, снова ощутила себя под защитой.
