Энтони Берджесс - 1985
– Да ладно, проф, мы все это сто раз уже слышали, – заскулил мужчина с глазами навыкате и совершенно голым черепом, словно бритым против стригущего лишая.
– Такое надо слушать снова и снова, Уилфред. А кроме того, я обращаюсь к мистеру Джонсу. Набор книг, предложенных для экзамена на государственное свидетельство о среднем образовании, был следующий. Поэзия: лирика мальчика по имени Джед Фут, солиста и автора песен музыкальной группы «Живчики идут», и томик песен какого-то американца, кажется, Род что-то там. Драматургия: пьеса под названием «Мышеловка» покойной дамы Агаты Кристи, – по всей видимости, еще идет в Уэст-Энде сорок лет спустя после премьеры. Беллетристика: роман «Охотники за удачей», или, если быть точным, «Сокращенные охотники за удачей» Гарольда Роббинса и какая-то чушь про крах социального карьеризма сэра Джона Брейна[18]. Скажите на милость, это литература? Я подал заявление.
Он оглядел кружок в ожидании аплодисментов.
– Очень храбро, – сказал Бев. – Можно мне кусочек вот того мяса? Я умираю с голоду.
– Пусть сам свое тырит! – рявкнул чернокожий.
– Милосердие, друг мой, милосердие, – возразил Рейнолдс. – Тырить он начнет завтра, если присоединится к нашей банде. Вот вам, сэр, кусок стейка: переварить непросто, зато питательный. Кажется, там среди углей есть остатки печеного лука.
Подцепив луковицу железной палкой, он подкатил ее к Беву. Из-под черной шелухи пузырился сок. Повинуясь строгому взгляду Рейнолдса, Уилфред протянул Беву бутылку с ядовитым пойлом – каждая капля как приглашение к приступу кашля. Они говорили и ели. Худой человек в шапке по имени Тимми начал читать под всеобщие стоны из потрепанного карманного Нового Завета.
– Каждую чертову ночь у нас такое, – сказал Уилфред.
– Это чтобы до тебя дошло, – откликнулся Тимми. – Принцип препирательств воспрещен рабочим самим Господом. «Не за динарий ли ты договорился со мной?»[19]. Это достаточно ясно, и это слово Божие. Так что закрой варежку и не встревай.
– Если уж читать вслух, – сказал Рейнолдс, – услышьте слово Александра Поупа.
– Не надо нам тут папизма, – захныкал Уилфред.
– Видите? – сказал Рейнолдс. – Вот что бывает, когда окажешься в одной лодке с невеждами. Поупа изгнали из Публичной библиотеки Илинга, поскольку председатель библиотечного комитета брякнул какую-то глупость про светское государство, и, мол, если хотите попиков, отравляйтесь в Рим. Но вы будете слушать, друзья мои! – И с явным удовольствием продекламировал:
– Великим Хаосом наброшена завеса,И в Вечной Тьме не видно ни бельмеса.
– ХАОС, – сказал Бев, – Хартия аннигиляции организованного социализма. Поупу не надо было бороться с обществом. Он упивался тем, что его превозносил. Разумеется, это было элитарное общество. А тем временем укравшие буханку отправлялись на виселицу, а нищие скребли свои язвы.
– Имейте совесть, – воспротивился религиозный Тимми. – Я же ем.
– Однако каковы пружины вселенской справедливости? – вопросил Рейнолдс. – Вечной Тьмы Поуп никогда не знал. Поуп знал, что был и есть великий враг жизни.
– Беспросветность, – подбросил Бев.
– Ага, – с удовольствием протянул Рейнолдс, – а теперь свет забрезжил. Добро пожаловать, Сжигетти, и вам, Тертис, добрый вечер!
К группке у костра присоединились двое с футлярами скрипочек. Один из кармана широкополого пальто извлек килограмм свиных сарделек.
– Только проткните сперва, – посоветовал Рейнолдс. – Терпеть не могу, когда вспучиваются.
Поев, новоприбывшие открыли футляры. Скрипка и виола. Они сыграли очаровательный дуэт Моцарта, потом произведение Баха для двух скрипок. Их стандарты были высоки; они были состоявшимися, зрелыми исполнителями; они были профессионалами без профсоюзных билетов.
– Слышали бы меня в семьдесят седьмом, – сказал Тертис. – Я был первой скрипкой в «Ковент-Гарден». Как-то оперу остановили после второго акта. Сказали, она-де слишком длинная. Отказывались принимать, что существуют переработки, и все равно, мол, все идет на налоги. Я протестовал.
– Это еще что, – возразил скрипач. – Они дали свисток после первых трех тактов последней части в Девятой Бетховена. Хору незачем было даже приходить. И к тому же свисток фальшивил. И это в «Ройял фестивал-холле»! Сентябрь семьдесят девятого. Помоги нам Боже.
«Не дай, чтобы им сошло это с рук», – протрещал из огня голос Эллен.
– Что будем делать? – спросил Бев.
– Ждать, – отозвался Рейнолдс. – Ждать какого-нибудь сюрприза истории. Предлагаю на боковую, джентльмены. – Беву он сказал: – Эта фабрика закрылась, когда не смогла удовлетворить требования по зарплате в семьдесят девятом. Правительство сочло, что нет смысла тратиться на национализацию. Фабрика производила матрасы. На складе мы нашли уйму плесневеющих матрасов. Если решите ночевать у нас, почувствуете себя совсем как начинка сэндвича. Тревор, – резко сказал он чернокожему, – вы, кажется, собирались раздобыть одеяла?
– Не так просто, мужик.
– Вам правда следовало бы серьезнее относиться к своей ситуации, Тревор. – А Беву: – У вас есть особая специализация, сэр?
– В воровстве?
– Мы это слово не любим. Мы предпочитаем эвфемизмы вроде стырить, стибрить, цапнуть, раздобыть. Вы когда-нибудь в армии служили?
– Я родился в начале Долгого Мира.
– Понимаю. У меня армия, сколь ни была коротка моя служба, воспитала здоровое отношение к собственности. Ладно, увидим. Пойдемте подыщем, где вам лечь.
Он извлек из кармана огрызок свечки, который зажег от костра.
Пустой остов фабрики казался ржавой пещерой. Звуки в ней отдавались гулко и одиноко. От огарка Рейнолдс зажег коптящую масляную лампу. Он показал Беву, где спать – на горе матрасов. Поверх спящего для тепла клались поперек еще два. Бев в кои-то веки согрелся, но чувствовал себя грязным.
– Тут моются? – спросил он. – Успех похода за добычей ведь зависит от пристойной внешности.
– Для розницы – да. Для опта от грязи большого вреда нет. Когда разгружается грузовик с мясом, ты подставляешь грязное плечо и получаешь свою часть туши, заходишь с ней в предписанный магазин и выбегаешь через черный ход. Но иногда бывают проблемы. Завтра покажем вам один простой трюк, если захотите. От бороды вреда тоже не будет. Достаточно ополоснуть лицо холодной водой. Но приличная одежда существенна, когда тыришь из супермаркета. У нас есть, что мы называем «ПП». Мелкая шуточка Уилфрида: «Пластиковое пальто». Держим чистое пальто наготове в пластиковом пакете. В пластике нет недостатка, пластик повсюду, дармовой и неуничтожимый, как Бог. Ага, помяни черта… Отец Парсонс, преподобный Джонс.
– Мистер, мистер! – хором запротестовали оба.
Явно пьяный и склонный к обходительности, высоченный – почти семи футов ростом, – Парсонс выглядел упитанным, но, когда размотал лохмотья, оказался худым как скелет.
– В общем и целом удовлетворительный вечер, – сказал он. – Малолетние буяны в Кэмден-тауне поставили мне виски в обмен на чуток истории церкви. Они были искренне заинтересованы. Очень прокатолически настроены, руками и ногами за латынь. Выступают против опрощения Тайной вечери. Потом вмешался хозяин паба, мол, никакой у меня тут религии и никакой политики. Один парнишка сказал, а о чем еще стоит дискутировать, мол, заткни хлебало, мужик, не то по харе схлопочешь или что-то в таком духе. Потом была потасовка. Пришла горстка робких полицейских. Те немного подпортили вечер. – Он громко и с наслаждением зевнул: – Яууш!
И, как был в одежде, повалился на матрас и тут же заснул.
По одному, по двое невеселая пещера заполнялась спящими. Храп, хрип, стоны, бормотание или крики. Это не жизнь, подумал Бев перед тем, как сам отключился, это ни для кого не жизнь.
Утром чернокожий Тревор украл на завтрак из молочного фургона йогурт. Бев помылся у старой железной бочки, до половины полной дождевой воды, и вытерся тем, что Рейнолдс назвал Полотенцем, – вот так, с большой буквы. Потом его одели в «ПП» – вполне пристойный плащ в клетку «бербери» и щеголеватую фетровую шляпу, и он был готов пойти тырить припасы из супермаркета.
– Следите, чтобы не слишком оттопыривались карманы, – наставлял Рейнолдс. – Берите по большей части плоское. Вот вам один фунт. – Он протянул банкноту с мальчишеской улыбкой короля Карла III, развеселого монарха. – Что-то же вам, очевидно, придется купить.
И так Бев с сильно колотящимся сердцем отправился на свое первое преступление, вошел в ближайший супермаркет и стырил сухие супы и овощи, бекон и сыр внарезку. Продукты он запрятал под плащ. Супермаркет был полон пришедших за покупками женщин. Одна, в металлических бигуди под косынкой, говорила другой:
