Кэрри Фишер - Хуже не бывает
С такими мыслями – мыслями, метавшимися от ненависти к себе до смущения, жгучей вины и обратно, Сьюзан пролежала на заднем сиденье всю дорогу до Лос-Анджелеса – развлекательной столицы мира, где круглый год светит солнце. Закрыв глаза и вполуха слушая перебранку Крейта с Ангеликой, она свернулась клубком вокруг ритма их разговора, укрылась одеялом слов и, слушая гул дороги под собой, убежала в мир сна, подальше от того, что натворила.
Около полуночи они подъехали к дому Сьюзан. В ту ночь ей приснилось, что она смотрит в небо и видит, как вдруг начинается звездопад.
– Пожалуйста, пусть Хани будет здоровой и счастливой, – загадывает она, глядя на падающую звезду. – И пусть мое шоу станет знаменитым.
А звезды падают – сверкающие полоски электричества, метеоритный дождь надежды. Кусочки, оторвавшиеся от небесных тел, совершали свой короткий путь по ночному небу, а спящая Сьюзан с удивлением смотрела на них.
Она проснулась на заднем сиденье машины. Крейгу и Ангелике пришлось оставить ее там, они не смогли разбудить ее и не пожелали тащить в постель. От неудобной позы у нее затекло все тело. И, проснувшись, задумалась над своим сном и расстроилась, что так мало загадала. Так много звезд в глубине ее сознания, на которые можно возложить надежды, и так мало надежд, за которые на самом деле можно ухватиться.
Когда она была моложе, ей хотелось многого – детей, мужчин, успеха, похудеть – и необязательно в таком порядке. А теперь все это не казалось срочным. Сьюзан нравилось жить в стране грядущих надежд, там у нее был небольшой шанс в ближайшем будущем обзавестись парой. Возможно, она уже в том возрасте, когда надежды должны перерасти в благодарность и принятие. Если это так, то почему ей не сообщили? Она обрадовалась, что во сне львиная доля ее желаний и устремлений была отдана Хани. Но пожелать успеха своему шоу? Как трогательно. Она могла лишь надеяться, что в юнгианских терминах это означало что-то сексуальное – может быть, даже ее страх смерти. Разве ток-шоу не похоже на маленькую смерть? В том смысле, что ты занимаешься этим, не забираясь слишком далеко?
Едва ли ей удастся завести еще детей, для этого у нее теперь слишком незавидное положение. Она должна радоваться, что у нее один ребенок – и какой. Ей придется довольствоваться тем, что есть. В Китае женщины голодают, чтобы завести больше одного разрешенного ребенка. А вдруг это просто еще одна отговорка, вроде той, что для полного счастья нужно избавиться от прыща или сбросить пять фунтов? Поможет ли второй ребенок ей наконец угомониться и обрести счастье? Проведя всю жизнь в погоне за незримым и недостижимым идеалом, поймет ли она в итоге, что если научится ценить что имеет, то получит возможность стать почти счастливой? Станет ли будущая Сьюзан – скажем, в шестьдесят – с тоской оглядываться в прошлое и думать, какой глупой была, когда растрачивала время на пустые мечты о молодости и упругих руках, груди поменьше и коже поглаже, и понимая, что средний возраст был кекуоком[40] по сравнению с жизнью сгорбленной, мучающейся артритом, покрытой пятнами старой дамы, в которую она, скорее всего, превратится? Возможно, она закончит дни как Норма Десмонд для бедных, глядя повторы своих шоу по ночному каналу, только без дворецкого и молодого мужчины, пишущего для нее «Саломею» в комнате над гаражом. Где же ее Уильям Холден? Тор. Может, надо было выйти за него замуж. Кто будет кормить ее, возить ее. кресло-каталку, навещать ее в доме престарелых для бывших работников телевидения, когда она надоест Хани? Кто напомнит ей имена друзей, когда она их забудет, кто будет давать ей лекарства, говорить погромче, когда она начнет глохнуть, и закажет ей новый слуховой аппарат, когда она проглотит старый?
Голова наизнанку
Следующие несколько дней Сьюзан спала, лишь изредка просыпаясь. Бодрствуя, она старалась принять всевозможные важные решения насчет своей жизни, как ей стать хорошей матерью – нет, зачеркиваем – самой лучшей матерью для Хани. Она была отчаянно напугана, она должна на что-то решиться, прежде чем нечто решительное будет сделано. Разве это не правильно? Ей с трудом удавалось сосредоточиться на чем-то. Но она должна попытаться, должна остановиться, пока не поздно.
Хани заслуживала лучшего. Все заслуживали. Все кроме нее. И сквозь лихорадочные самообвинения в ее горячечной голове, перекрывая прочие звуки, донесся настойчивый, непрекращающийся звон. Когда ей удалось нащупать телефон и приложить трубку к уху, там раздался настороженный голос Лиланда.
Она сказала, что заболела, и разве это отчасти не было правдой? Она была больна и всегда будет, просто это не та болезнь, о которой она ему сказала. Нет, она солгала, чтобы защитить отношения с Хани. Ложь ради того, чтобы все шло так, будто ничего не случилось. Возможно, со временем все в это поверят. Все, кроме раздраженного Крейга, но, может, и он в конце концов все забудет.
По крайней мере, именно такой отчаянный постманиакальный план сложился в голове Сьюзан, когда она стояла и ждала Лиланда, который должен был привезти Хани после поездки на Миссисипи и «простуды» ее матери. Сьюзан нервно приглаживала волосы, глядя, как Хани выбирается из большой черной спортивной машины отца и идет по кирпичной дорожке. Она встретила их с Лиландом на полпути и подхватила Хани на руки.
– Где твои волосы? – спросила Хани у матери, которая наклонила голову, застенчиво улыбаясь.
– Я потеряла их в борьбе, – ответила Сьюзан. – Я стала другим человеком.
– Мне не нравится. Когда они отрастут? – Хани осторожно потрогала ее голову.
– А по-моему, хорошо смотрится, – высказался как всегда вежливый Лиланд. – К тому же их легко укладывать, да и куда приятнее по такой жаре, верно?
Хани вырвалась из рук матери и направилась в дом.
– Хочу посмотреть на собак…
– Что, даже не поцелуешь меня? – Лиланд подхватил убегающую дочь. Хани повернулась к отцу, поцеловала его, а затем влетела в переднюю дверь. – Как ты себя чувствуешь? – с некоторым беспокойством спросил Лиланд.
Сьюзан смущенно посмотрела на него и встревожилась.
– О чем ты? Я здорова.
Она усилием воли придала лицу абсолютно невинное выражение.
– Стрижка, татуировка…
Сердце у Сьюзан подпрыгнуло. Она не думала, что он заметит татуировку, он такой подозрительный! Он все понял! Что теперь будет!
Где-то в глубине дома залаяли собаки, радуясь появлению Хани.
Лиланд вздохнул.
– Ну, дашь мне знать, если что-то… – Он пожал плечами. – Просто чтобы убедиться, что с тобой все хорошо.
Сьюзан с готовностью кивнула:
– Конечно. Ни о чем не беспокойся.
Но ее маленькое путешествие в Тихуану привлекло к ней безумие, будто у нее выросли две сильных руки. Руки, которые схватили безумие и принялись очень медленно и осторожно притягивать его к ней, чтобы обмотать петлей вокруг шеи и подвесить ее. Это может случиться через день, два, три, четыре, пять: никто не знает, сколько дней, просто они придут и утащат ее, вот и все, вот и все, никак не остановить то, что уже мчится полным ходом, то, что должно случиться. Все, что она может сделать, это спуститься и встретить безумие, когда оно придет, иди спрятаться от него (словно это его остановит), как большой разумный ребенок, под кроватью.
Сьюзан уложила Хани в постель, спела ей колыбельные из длинного списка, начиная с «Я люблю тебя, Порги», «Удивительная милость», «Как ты хороша сегодня», «Повезет в другой раз». Допев «песню про дрозда», она заметила, что Хани заснула и посапывает во сне, ухватившись за ее большой палец, тихо свернувшись в клубочек, вопросительный знак в ответе сну.
Сьюзан тихонько приподнялась на локте, вытащила палец из кулачка дочери, а затем очень плавно, медленно поднялась и на цыпочках вышла из темной комнаты.
– Ты куда? – донесся сонный голос Хани. Сьюзан застыла в дверях.
– Я только схожу в ванную, детка, – шепотом заверила она дочь, которая откинула голову на подушку и поуютнее устроилась под одеялом.
– Хорошо, – удовлетворенно пробормотала Хани. – Ты вернешься?
– Конечно, сплюшка. Через минуту.
Сьюзан всегда так говорила, хотя возвращалась редко, и Хани отлично это знала. Но все же ей приятно было думать, что они засыпают вместе.
– Хорошо, – произнес тихий голосок, – я люблю тебя, мамочка.
Хани б ыла абсолютно невозмутима. Эта способность не унывать помогала ей спокойно переплывать любые бурные моря, которые встречались в ее короткой жизни. Она помогла ей пережить развод родителей и их отчуждение, она вела ее сквозь мутный поток перепадов настроения матери.
Хотя Хани почти наверняка заметила опасность, витающую вокруг матери. Дети инстинктивно чувствуют такие вещи. Точно так же, как животные предчувствуют землетрясения, как собаки лают в тишине перед началом подземных толчков.
