Жан Фрестье - Изабель
Только пять дней! Вот и все, что послал ему Бог.
— Договорились, во вторник после обеда, — сказал Поль.
Он испил свою чашу до дна. Как теперь ему смотреть в глаза Изабель? Она не простит столь позорного поражения. Он представил, как Изабель своей изящной ножкой попирает его в грудь со словами: «Толстый старик, я презираю тебя: ты дал загнать себя в угол». Это старо как мир. И с этим надо смириться. Полю ничего не оставалось, как сорвать на ком-то свое зло. Своей мишенью он выбрал эту упрямую козу, которая держала в доме коньяк и бокалы, хотя сама не брала в рот ни капли спиртного.
— Тебе не стыдно, что я так легко уступил?
— Напротив, я довольна. Впрочем, что еще остается тебе? На моей стороне закон.
— Закон для шлюх?
— Ты можешь говорить все, что угодно. Кстати, позволь напомнить: несколько минут назад ты признался, что любил меня.
— Тут вовсе нет никакого противоречия. Я всегда питал слабость к шлюхам и, в частности, к тем из них, кто отличается чистоплотностью, любит порядок, держит над кроватью распятие, подкладывает под зад подстилку и заставляет ходить по дому на цыпочках, чтобы не запачкать паркет.
— От тебя всегда остается много грязи. Вот и сейчас ты испортил ковер так, что мне пришлось чистить его. Хочешь продолжить?
Он глубоко вздохнул:
— О! Как бы мне ни хотелось, но это еще больше осложнит наши отношения. Я предпочитаю выпить немного коньяку. Пришло время, когда глоток коньяка для меня предпочтительнее всего. Ты позволишь?
— Ты уже и так много выпил.
— Мне это просто необходимо. Соня, скажи, разве нельзя нам жить в мире?
— Я делаю все, что в моих силах.
— Верно. Ты права. Мне пора уходить. И не говори больше про свой паркет. Старая курица, я привезу твоего цыпленка во вторник. И все же, чтобы ты знала: ты причинишь Изабель больше вреда, чем я. Извини за ковер. Спасибо за коньяк. До вторника.
Он вышел на улицу. И хотя в голове у него шумело, координацию движений он не потерял. Поль вдохнул воздух полной грудью. Он был пропитан запахом сосны и показался ему восхитительным. «Вся прелесть этого края в том, — подумал он, — что, куда ни кинешь взгляд, повсюду в даль уходят холмы. И тебе уже кажется, что за ними ты сможешь найти себе приют». Почему-то он опасался неполадок в машине, словно она простояла у подъезда многие месяцы. Но, как ни странно, мотор сразу же завелся. Он успел разглядеть в высоком окне, освещенном лучами заходящего солнца, рыжую копну волос. Было ли виной тому солнце, но в эту минуту он не смог бы ответить на вопрос: ненавидел он Соню или любил?
По дороге он раза два остановился. Он заблудился и хотел пить. А где, как ни в уличных кафе, можно получить нужную информацию и утолить жажду?
Он нашел девушек на террасе «Спландида». Они сидели рядом, блондинка и брюнетка. Неизвестно почему, но последнее обстоятельство наполнило его сердце радостью. Какие красотки! Одна блондинка, а другая брюнетка. Перед ним были две разные жизни со всеми секретами и тайнами, а в их широко распахнутых глазах отражались мечты о счастье, которое вот-вот свалится на них с небес. Он прошел между столиками и присел на стоявший между ними железный стул.
— Ну вот и я!
— Похоже, что наш номер не удался, — сказала Изабель. — Стоит только на тебя взглянуть!
— Полный провал.
— Мы так и думали, — сказала Маривонна. — Вы не против, если я поеду сегодня в Тарде вместе с вами?
Удивленный, но обрадованный, он бросил на Изабель вопросительный взгляд.
— Мы тут поговорили, — произнесла она, — и поскольку были уверены, что ничего не получится у нас, решили, что можно на несколько месяцев раньше использовать твое новогоднее приглашение. Конечно, если ты не возражаешь?
Он громко хлопнул в ладоши, то ли от радости, то ли для того, чтобы подозвать официанта.
— Возражаю? Как вы могли подумать об этом? Напротив, нам надо поблагодарить Маривонну. Она не даст окончательно загрустить. Официант, двойное виски. И поскорее.
Он повернулся лицом к брюнетке с короткой стрижкой. Из чего складывается женская красота? Вот нос, глаза. Или же все дело в надежде, что зародилась на заре человечества?
— Очень приятно, — сказал он. — Как вы это устроили? Ваши родители не возражают?
— Так случилось, что сегодня мне не у кого спрашивать разрешение. Мой папа, адвокат, укатил в Париж, а мама гостит у друзей в Монако. Братья же гуляют где-то. Вот я и решила поехать с вами. Если бы вы только знали, как я рада этому!
— А уж как нравится мне! — произнес Поль, расплачиваясь с официантом. — Этот вечер мы провели бы с Изабель в слезах, а теперь благодаря вам повеселимся от души.
Он наклонился над столиком, чтобы чмокнуть Изабель в щеку, а затем залпом осушил свой бокал.
— В путь, — сказал он.
Изабель несла чемодан Маривонны. Он принял его из ее рук и закрыл в багажнике автомобиля. Он повторил те же жесты, которые совершил месяц назад. На какое-то мгновение он задумался, поскольку был в той стадии опьянения, когда тянуло на философские размышления о времени и о себе.
— Переднее сиденье машины довольно широкое, чтобы расположиться втроем.
Его предложение было принято без возражений. Да и что делать на заднем сиденье, если только не спать? По правую сторону от рычага переключения скоростей белели округлые коленки Маривонны, а еще дальше виднелись не менее прелестные ноги Изабель. «Настоящая клавиатура», — подумалось Полю. Он был охвачен тем душевным трепетом, которое испытывает всякий, кому довелось познакомиться со сложным устройством церковного органа, из которого можно извлечь божественную музыку.
Он так потом и не мог вспомнить, как выехал из города. На дорогах было такое множество указателей, что лучше не обращать на них внимания, чтобы окончательно не заблудиться. Его глаза сами выбирали нужное направление. Наконец они выехали на дорогу, по которой он поехал со скоростью не более тридцати километров в час.
— Что с тобой? — спросила Изабель.
Вопрос застал врасплох. Ему показалось, что его задал кто-то, кому он однажды пообещал: «Я вернусь за тобой завтра». Однако в голосе Изабель не чувствовалось никакой обиды. Он понял, что ему необходимо сосредоточиться на дороге, если он хотел довести свой бесценный груз в целости и сохранности до пункта назначения. Они проехали одну деревню, затем другую. Наконец Поль соблаговолил ответить: «Детка, дорога полна опасностей. Я забочусь о вас, а вовсе не о себе».
— Ты прав. Может, ты доверишь руль Маривонне? Она хорошо водит машину. Так мы и к полуночи не доберемся до Тарде.
— Мы приедем раньше, чем ты думаешь. А скорость я не прибавляю потому, что отдаю себе отчет в состоянии, в каком пребываю в данный момент.
Это признание он сделал потому, что нисколько не заботился о своем престиже. Все детские и юношеские годы он только и слышал от взрослых: «выпрями спину, не сутулься»; «не трогай руками ширинку»; «не проси второго куска пирога». И, как компенсацию за суровое буржуазное воспитание, Поль почувствовал на своем колене руку Маривонны. От ее ладони исходило тепло. Странное дело, но в жесте девушки он усмотрел лишь дружеское расположение. При такой поддержке он смело нажал на акселератор. Наступившая темнота казалась ему зеленой, когда ее разрывало скромное освещение в местах дорожных развязок или свет из окон прокуренных кабаре.
Поль представлял себя кучером дилижанса, погонявшим без конца лошадей. Любой ценой ему надо было доставить этих двух перепуганных девчушек в надежное место, где они смогли бы успокоиться и взбодриться. Дорога поглощала все его внимание, а ветер, дувший через опущенное боковое стекло, охлаждал его разгоряченное лицо. Но все кончается когда-нибудь. Вот уже показалась знакомая тропинка, дверь гаража.
— Изабель, выходи. Возьми ключ.
— Я тоже выйду.
— Как хотите. Придержите двери гаража, они имеют привычку срываться.
— Направо, направо и еще раз направо.
— Изабель, прошу тебя, отодвинься от меня.
— Нет. Обопрись. Теперь прямо, прямо.
Свет. Очень много света. Белые волосы Изабель. Поль поворачивает ключ зажигания. Тишина, прерываемая трескотней последних в этом сезоне кузнечиков. Затем дом предстал перед ним как спасительный остров в океане. «Что останется в нашей памяти от этих мгновений лет так через десять? Может быть, ничего. Или же эти воспоминания будут испорчены или вытеснены какими-то другими, более важными событиями. От Джаспера, выпрыгнувшего из окна кладовки на первом этаже и радостно вилявшего хвостом, останется десять лет спустя лишь несколько костей, зарытых под сосной. Почему я думаю о смерти своей собаки, а вовсе не о своей? Пес был живым воплощением дома, где странник обретает приют. Что поделать, если у него полностью отсутствуют хорошие манеры? С девчонками он поступает совсем по-свойски, сует нос под юбку. Принюхивается. Сравнивает. Вот как, почувствуйте разницу! Они протестуют».
