Эми Фостер - Когда уходит Осень
Отам покачала головой, понимая, что она делает что-то не то.
— Не знаю, как тебе объяснить. Боюсь, если я вмешаюсь, то что-нибудь испорчу. Скажем, так: птица умеет летать, но на Луну полететь не может, для нее это просто нереально. Ей это и в голову не может прийти. Но ты, хотя бы теоретически, на Луну попасть можешь. Люди это уже делали, пусть всего несколько человек и с большим трудом. — Она взяла в свои руки едва заметно дрожащие ладони Пайпер. — Большинство людей подобны такой вот птице. Им в голову не приходит, что отправиться в иные миры, иные сферы, не знаю, как еще назвать эти параллельные области, вполне возможно. Это все для них сказки. Но кое для кого, для таких людей, скажем, как ты или как я, с кругозором пошире, в этом нет ничего невозможного… ты же знаешь, как мало в мире астронавтов. Как правило, чтоб отправиться в иные миры, требуется долгая и упорная тренировка. Тем более что тут область весьма специфическая. Однако в Авенинге мне уже известен по крайней мере один человек, который способен совершить такое путешествие без тренировки.
Пытаясь осмыслить все, что сказала Отам, Пайпер покачала головой:
— Отам, это не совсем то, я вовсе не уверена, что это было на самом деле. Впрочем, там мне стало гораздо лучше. То есть я не думаю, что стала совсем здорова, боже упаси. Но… в общем, мне показалось, что я выздоровела. — Она смущенно засмеялась. — Как ты думаешь… если я стану бывать там почаще, может, получу… подпитку? И продержусь здесь немного дольше… понимаешь?
Отам опустила глаза, пытаясь подавить кипящее в груди раздражение. Надо пожалеть Пайпер, она не заслужила такого. Надежда, осветившая лицо больной, терзала ей душу. Как жаль, что она не может объяснить происшедшее с Пайпер. Она сама не вполне понимает, в чем тут дело. Надо обязательно в этом разобраться.
— Знаешь, Пайпер, отправляйся-ка сейчас домой. И прошу тебя… я знаю, ты пришла поговорить о том, что собираешься покончить с собой, но об этом в другой раз, хорошо?
Пайпер явно была потрясена услышанным, и Отам уже пожалела, что была так бесцеремонна, тем более что особой необходимости в этом не было. Но она решилась продолжить:
— Всему свое время. Сначала разберемся с одной проблемой, а потом с другой. Как только выясню что-то, сразу свяжусь с тобой.
Пайпер не стала интересоваться, откуда Отам знает о том, что она строго хранила в тайне. Она взяла себя в руки, вышла на улицу и, ни разу не останавливаясь, пошла домой.
Это стало повторяться все чаще. Чтобы приспособиться к переменам, Пайпер перестроилась психологически и пересмотрела режим дня. Бывало, встанет с кровати, а под босыми ногами не ковер, а трава. Откроет дверь — и она вдруг стоит на холме, за спиной шумит лес, а внизу раскинулась широкая долина. На горизонте неясные очертания каких-то строений… впрочем, она не вполне в этом уверена. И все продолжается несколько секунд, не более.
Девочки сразу почувствовали, что с матерью творится что-то необычное. Правда, им казалось, что постоянная ее сосредоточенность, погруженность в себя и глубокая рассеянность означают одно: она потеряла последнюю надежду. В доме воцарилась атмосфера уныния. Девочки притихли, старались ходить и вести себя тише, словно мать, глядя на их молодость и энергию, может расстроиться, словно тот факт, что они здоровы и проживут долгую жизнь, — еще один повод для нее пребывать в глубокой печали (когда на самом деле все было наоборот). Они сами стали похожи на маленьких старушек, хотя Пайпер делала все, чтобы они оставались самими собой.
К болезни матери Сильви и Сайбан относились неодинаково. Семнадцатилетняя Сильви не отходила от матери ни на шаг, как тень следовала за ней по всему дому. Она ни с кем не встречалась и не общалась. Друзья перестали ей звонить, захаживать в гости. И Сильви не видела в этом никакой жертвы, она понимала, что с матерью ей осталось общаться совсем недолго. Пайпер считала иначе, она-то знала, что значат для юной девушки эти золотые годы, когда она начинает самостоятельную жизнь, когда постепенно превращается в женщину и вместе с тем находится под защитой и покровительством семейства. Но реальный мир был для нее еще не вполне реален, ей не надо было беспокоиться о сроках и неоплаченных счетах. Она пыталась поговорить об этом с Сильви, но та отмалчивалась и отводила глаза: ее смущало то, что мать так сильно любит ее, что гонит ее от себя.
Сайбан, со своей стороны, более одного часа рядом с матерью не выдерживала. Пайпер понимала почему, но ей от этого не было легче. Ей так хотелось покрепче обнять свою девочку — впрочем, в свои двенадцать она уже вполне превращалась в симпатичную девушку. Пайпер знала, что Сайбан хочет заранее подготовиться к своему будущему сиротству, пытается доказать всему миру, что она ни в ком не нуждается, что она большая и сможет жить одна. Разговаривая с матерью, она никогда не смотрела ей прямо в глаза, все время вертелась и почесывалась. Бывали случаи, когда Пайпер казалось, что Сайбан хочет протянуть ей руку, но та неожиданно делала что-то совсем другое, дергала себя за локон над ухом или принималась что-то ковырять ногтем.
Поначалу Пайпер думала, что ей просто страшно, ведь совсем рядом ходит смерть, хотя Сайбан и знает, что недуг матери незаразен. Но постепенно Пайпер поняла, что тут дело не в страхе: младшая дочь всего лишь злится. Болезнь матери приводила ее в отчаяние, ей больше нельзя было делать все то, что дети делают с мамами, а больше всего ее бесила мысль, что про нее все совсем забыли.
Двенадцать лет — очень трудный возраст. Разве можно винить Сайбан в том, что она думает только о себе, считает себя жертвой, ведь в каком-то смысле так оно и есть. Половое созревание способствует развитию эгоцентризма, одно без другого не бывает. Нет, она Сайбан не винила. Но это все равно огорчало ее больше всего. Пайпер знала, что пройдут годы, Сайбан сама станет матерью и тогда с досадой станет вспоминать это время. И будет мучиться чувством вины перед ней, спрашивая себя: «Почему я даже не попыталась узнать ее поближе? Почему я сделала ее жизнь такой сложной?» Пайпер надеялась, что Сайбан в конце концов простит себя и это не потребует от нее разрушительных угрызений совести. Впрочем, о будущем лучше не думать, больно представить себе, как много она потеряет.
Пайпер никогда не считала себя христианкой. Она не верила в то, что мир устроен так просто, что существуют рай и ад, и, уж разумеется, не верила в ангелов. Но она положительно знала, что где-то есть некие области, откуда она могла бы наблюдать за дочерьми, даже направлять их, и надежда на это облегчала ей жизнь. Иногда, когда она в очередной раз видела себя посреди зеленого леса, ей приходило в голову, что как раз сюда она и попадет после смерти, что это и есть те самые области, где ждут и откуда наблюдают.
В то время как она размышляла, в чем заключается тайна ее путешествий, само перемещение вселяло в нее новые силы. Чувствуя себя гораздо лучше, она и вести себя старалась нормально, несмотря на то что причина этого лежала за пределами обычного. А когда ей было хорошо, девочкам тоже было хорошо. Пайпер выходила из ванной комнаты и, едва не наткнувшись на ствол дерева, спускалась в столовую к обеденному столу. И дети сразу улавливали ее настроение, оживлялись, много болтали. Старались вести себя естественно и непринужденно, будто это обычный обед и таких у них впереди еще много. Пайпер наслаждалась этими минутами, как могла.
— Сайбан, кажется, тебе на лето задали прочитать «Джейн Эйр»? Ну и как, понравилось?
— Ничего. Еще не дочитала, осталось страниц сто, — отвечала Сайбан.
— А я до сих пор не знаю, как относиться к Джейн. Она мне не кажется очень смышленой девочкой. В свое время я думала, что я бы на ее месте обязательно поднялась на чердак и узнала, что там происходит. — Пайпер уперлась локтями в крышку стола. — Конечно, в то время женщинам не полагалось совать свой нос, куда не следует. Ну разве нам не повезло, что мы родились сейчас, а не в то время?
— Ах, мама, я не знаю, — отмахнулась Сильви. — Это было такое романтичное время, ты не согласна? Мужчины были настоящие рыцари. Что ни говори, я думаю, женщины генетически запрограммированы так, что хотят, чтобы их защищали.
У Пайпер брови полезли вверх, но Сильви продолжала улыбаться рассеянной улыбкой.
— По крайней мере, тогда они этого не скрывали и не казались при том слабыми или отсталыми.
«Интересно, — подумала Пайпер, — хотелось бы самой Сильви, чтоб ее кто-нибудь защищал? От чего? И от кого? Нет, спрашивать тут нет смысла, и болезнь тут ни при чем. Во всяком случае, правдивого ответа я не дождусь».
— Вот как, Сильви? Ты меня удивляешь, — сказала она вслух. — Неужели ты и вправду считаешь, что мы запрограммированы генетически? Может быть, социально?
Пайпер говорила громко и увлеченно, видно было, она с нетерпением ждет, что ответит ей дочь.
