Хьюго Клаус - Пересуды
— Он у нас специалист по малолеткам, — Карлуша говорит и улыбается мне широко, как довольный кот.
Иногда мне кажется, Карлуша мой единственный друг в этом мире. А сразу за ним — минеер Феликс, хозяин магазина.
Я иногда минут по десять за ним наблюдал, пока таскал книги или ящики в отдел компьютеров. Минеер Феликс часто сидел, прикрыв глаза, в нише, на возвышении, сооруженном еще для его деда сразу после Первой мировой, изнутри нишу украшала резьба по дубу: папоротники, артишоки, цветы, а среди них помещалось что-то вроде трона.
Если впервые попавший к нам покупатель шел в канцелярский отдел, он замирал, разинув рот от восторга. Тогда минеер Феликс говорил:
— Такого в наши дни уже не делают. Не умеют и не хотят. Отказываются работать руками. Мне жаль тех, кто придет нам на смену.
Ваннесте обычно комментировал:
— Мои-то руки готовы поработать, Рита.
А Рита откликалась:
— Похабник!
И Ваннесте с Декерпелом противно хихикали.
Приятно было видеть, как минеер Феликс восседает на своем троне. Как он проверяет чеки, как, не поворачивая головы, ухитряется следить за всем, происходящим в магазине, как аккуратно ест пирожное с горьким шоколадом и взбитыми сливками, ни одна крошка не упадет на пол, или уносится мечтой во времена молодости, когда он победил в парусной регате.
В прошлом году накануне Рождества перед кассой появилась дама в роскошной шубе. В магазине было не протолкнуться, продавцы теряли голову, Рита была на грани истерики, за дамой скопилась длинная нетерпеливая очередь. А дама держала две авторучки и требовала, чтобы минеер Феликс сказал, которая из них тяжелее, «Монблан» или «Шеффер», ей необходимо это знать, ручка — рождественский подарок мужу, агенту по торговле драгоценностями, который во время сафари фотографировал антилопу, а та прыгнула и сломала ему правую кисть.
— Вон та тяжелее, — не моргнув глазом сказал минеер Феликс. Невозмутимый и опасный, как страдающий запором носорог.
— Какая? Вы указываете на обе, — укорила его дама.
— Эта.
— Вы уверены?
Минеер Феликс приподнялся, словно хотел поправить прилипшие к заднице брюки. Взял обе ручки, посмотрел их на свет и спросил:
— Что тяжелее: кило свинца или кило слив?
— Мне это совершенно не интересно, — сказала дама, — мой муж…
— Мефрау, — сказал минеер Феликс громко.
Все насторожились. И я, конечно, тоже.
— Мефрау, — сказал минеер Феликс, — возвращайтесь на свою виллу в Синт-Мартенс-Латем[102] и сравните яйца своего мужа, проверьте, которое тяжелее.
Ты говорил о Патрике Декерпеле, что он делал двенадцатого сентября?
В то утро он стоял около Ваннесте и что-то шептал ему на ухо. Я решил, они, как обычно, говорят обо мне. Я помог Рите разложить ручки по местам. Студенты, когда пробуют фломастеры и ручки, бросают их как попало. И закрывают неплотно, так что чернила высыхают.
Ваннесте рассказывал о трех пропавших девочках. Декерпел сказал, что мужиков, которые делают такое с детишками, надо немедленно лишать мужского достоинства.
— Ржавым штыком, — сказал Ваннесте, который когда-то служил наемником в Конго. Иногда он рассказывал об этом, но я никак не мог понять, в чем разница между хуту и тутси, а в чем — между Руандой и Угандой. Еще он говорил, что поджигал деревни потому, что ему это нравилось. Я слышать не мог его самодовольной болтовни об Африке. Потому что вспоминал брата, который там живет, а я не хотел.
У тебя давно не было вестей о брате?
Давно. Раньше мы регулярно получали открытки из-за границы.
Какие открытки?
С изображением аборигенов, и дворцов, и хижин, и водопадов. Потом вдруг раз — и ничего. Мне кажется иногда, что он умер. Но я не хочу об этом.
Время лечит.
Не меня.
Сигарету?
Нет. Спасибо.
Что еще делал Патрик Декерпел?
Он стоял возле большого почтового ящика, стукнул крышкой, поискал что-то на полу и спросил, не видал ли я письма на его имя. Я сказал, что нет, иначе бы я сразу ему отдал. Потом он спросил, не отведу ли я его «ситроен» на автомойку.
— Сейчас съезжу, минеер Декерпел.
— Только не во время работы, Братец. В полдень, во время перерыва.
Вы видели по ТВ, как человек сидит в своем «БМВ», пока его машину моют? Все готово, смывают остатки пены, а человека-то и нет. Решение загадки оказалась слишком сложным, я так и не понял, как это вышло. Человек вроде Ваннесте, который знает о компьютерах все, решил бы ее сразу. Мозги у него такие. Я как-то показал ему открытку от брата, на которой обезьяны дрались.
— Это не драка, — сказал он, — это карликовые шимпанзе, они мирные. Как твой брат. И вспыльчивые, как ты.
Похоже на правду. Я глупый и вспыльчивый. Таким уж меня Господь сотворил.
Откуда твой брат присылал открытки?
Из стран Африки и другой части мира, самой большой, Азии. Из каких точно, уже не помню, забыл, извините. Наш адрес был написан печатными буквами, рядом его имя, тоже печатными. Каждый раз, как открытка приходила, мама просто с ума сходила от радости. Дня по три каждый раз.
Когда Ваннесте рассматривал открытку с обезьянами, он сказал:
— Мог бы написать, хотя бы из вежливости, как у него дела, чем он занимается.
А я, из дурацкого упрямства, ответил:
— Может, он приберегает свои рассказы до того времени, когда вернется.
— Братец выкинь ты это из головы, — сказал Ваннесте.
Не люблю я Ваннесте. Умный чересчур для меня. И эта его причесочка, стрижка в кружок, как у монаха. Я раз застукал его в туалете, он подстригал себе челку ножницами, которые стащил с витрины, номер двадцать восемь, матовая сталь, асимметричные пластиковые ручки. Я еще сказал:
— Минеер Ваннесте, не удивительно, что раковина постоянно засоряется.
Если на то пошло, Ваннесте можно доверять не больше, чем Декерпелу. Взять хотя бы историю с пропажей денег в прошлом году. Судилище на полтора часа, минеер Феликс в роли председателя. Но одного меня заставили вывернуть карманы: карманы халата, брюк, в общем, все, какие нашлись, даже карманы вязаной куртки, которая с прошлой зимы висела на вешалке; остальные стояли вокруг, глядели на мои руки.
Как будто я и вправду дурак: украсть деньги и сунуть их в карман мог только недоумок, на складе сотни полок, ящиков, корзин и других укромных мест, и отыскать там что-то могу только я, ну, может, еще Карлуша.
Я все рассказал Алисе, пока она вычесывала кошку Карамель. Она возмутилась:
— И ты не ушел с этой работы? И даже ничего им не сказал!
Карамель жалобно мяукнула. Женская логика, даже кошки удивляются.
— Куда я пошел бы? — сказал я. — Радоваться надо, что я, в моем возрасте, нашел хоть такую работу. Помнишь, как трудно было попасть к минееру Феликсу? Минеер Фердонк из Либеральной партии, дальний родственник мамы, попросил за меня. Все равно минеер Феликс и его мамаша целый час меня расспрашивали. Она меня спросила, много ли у меня холестерина. Наверное, холестерин — это что-то ужасное, так что я быстро сказал, что совсем нету.
Только со счетом у меня не очень получалось. Но мамаша Феликс сказала:
— Ты выглядишь здоровым, братец, это главное. Послушание и здоровье.
После этого меня и прозвали Братцем. Сперва — для смеха, потом все привыкли. Я думаю, Рита даже не знает моего настоящего имени.
— Братец, — сказал Декерпел, он пришел в перерыве, когда я ел бутерброд с ветчиной. Вообще-то он редко заходил на склад, а в перерыве играл в шашки или в шахматы с Ваннесте. — Братец, тебе точно не попадался пакет, на котором написано мое имя?
— Нет, минеер Декерпел.
— Абсолютно точно?
— Абсолютно, минеер Декерпел. Попадись мне этот пакет, тут же бы отдал.
— А не могло так случиться, что ты по ошибке, случайно сунул его в карман?
— Зачем это?
— Откуда мне знать зачем? Чтоб яйца мне прищемить.
В тот день дела в магазине шли неважно.
Студенты теперь ходят чаще во ФНАК или в Супер-Бюро, против университета. Ваннесте, лентяй паршивый, говорит: «Универ», трудно ему слово целиком произнести.
Карлуша дремал в нераспакованном кресле у стола. А я думал о том, что было вчера вечером в кафе «Чудесный вид». Мадлена, хозяйка кафе, прочитала на отдыхе в Торремолиносе книгу и три вечера подряд проплакала. Книга о проблемах одинокой женщины, о том, что ей пришлось пережить — парочка неблагодарных детей, муж-пьяница, четыре аборта.
— Но, — сказала Мадлена, — вряд ли тебе будет интересно ее читать.
— Наверное, ты права.
— А что тебе интересно? — спросил торчавший у стойки Ванкеркхове, слесарь.
