Егор Молданов - Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)
— Ты, Щука, свое отжил, — уверенно ответил я.
После гибели Комара моя ненависть к Щуке достигла космических размеров. Завязалась драка. Все происходило, как в замедленной съемке: Щука навалился на меня, я отбросил его. Кузя налетела, как курица, и со всей силы врезала Командору кулаком по физиономии, тот от боли вскрикнул. Я достал из кармана брюк выкидушку, которой Щука убил Комара и которую мне как боевой трофей вручил Большой Лелик. Щука увидел нож, мгновенно все понял.
— Сильвер, не делай этого! — испуганно закричал он, но было уже поздно.
Левой рукой я прижал к себе Щуку, правая же рука ударила ножом. Стальное лезвие плавно вошло в тело Командора. Пятно крови беспощадно увеличивалось на светлом свитере, на лице Щукина застыло выражение испуга, его глаза словно выкатились из орбит. На какое-то мгновение наступила полнейшая тишина, каждый из нас был поражен и изумлен происшедшим. Я даже больше, чем Щука.
— Козел, что ты сделал?
— Отомстил за Комара, — прерывисто дыша, произнес я, отбросив окровавленный нож в сторону. Меня все еще била неудержимая дрожь.
Пятно крови все шире и шире расползалось по щукинскому свитеру. От меня не ускользнул панический страх, мелькнувший на бледном лице Щуки. Он выглядел перепуганным до смерти.
— Тебя посадят, — медленно опускаясь на пол, прохрипел Щука, стараясь сохранить остатки самообладания и закрывая рукой разрастающееся пятно крови.
— Плевать, — ответил я, присаживаясь на пол напротив бывшего Командора и не сводя с него взгляда. — Зато такой сволочи, как ты, больше на Клюшке не будет.
Во мне не было ни капли страха — только гнев и презрение.
— Не хочу коньки отбросить, как Комар, — истерично вопил Щука, и лицо его внезапно стало безумным, нечеловеческим.
В этот момент зимний воздух потряс чудовищной силы взрыв. Комната содрогнулась от грохота, посыпались щепки, поднялась густая белая пыль. Меня подбросило в воздух, потом основательно приложило об пол. Я ничего не видел, только прикрывал голову руками от падающих обломков. С первого этажа вырвался столп огня, жадно и бешено пожирающий комнаты громадного кирпичного здания. Послышались детские крики, звон битых стекол, немного погодя прогремел еще один жуткий взрыв. От пыли было не продохнуть. Я почувствовал неприятную сухость во рту.
Часть потолка обрушилась, в дыре торчали ножки кровати. Клюшка вмиг наполнилась дымом, гарью и гудящей паникой.
Это взорвались затихаренные Колобком бочки с бензином в каптерке на первом этаже. Он их спрятал в корпусе от ревизоров, которые должны были со дня на день приехать проверять Клюшку. У пацанов был свой ключ от каптерки, где они любили курить. Скорее всего, кто-то из них оставил бычок на бочке, не подумав о последствиях.
— Пусть сгорит дотла эта проклятая Клюшка, — Кузя разразилась громким, режущим ухо смехом. — Так ей и надо!
Третьим взрывом Кузю выбросило в коридор. Все вокруг было в удушающем дыму, слышался звон битых стекол, паника обитателей и воспитателей. Я на четвереньках выполз в коридор и увидел Колобка, он осматривал комнаты на этаже.
— Кто-то еще есть? — спросил он меня.
— Кузя, — ответил я.
Мы быстро ее нашли. Колобок взвалил ее на плечи и понес к пожарному выходу.
В коридоре уже невозможно было находиться, дымом все заволокло, огня еще не было, но чувствовалось его скорое приближение.
— Сафрон, — донесся до меня отчаянный вопль Щуки. Он лежал на полу в своей спальне, не в силах подняться. — Вытащи меня отсюда.
Я зашел в спальню Щуки. Он дико кашлял, комната была окутана дымом. Я подбежал к окну, попробовал его открыть, оно оказалось заколоченным, как во многих спальнях.
— Сафронов, прыгай, — кричали мне с улицы. — Быстрее!
В коридоре послышался треск, огонь пробился на второй этаж и беспощадно сметал все на своем пути. У меня обгорели рукава куртки; волосы жутко пахли гарью.
— Сафрон, — Щуку из-за плотного дыма уже не было видно. — Не бросай меня здесь одного! Я не хочу сгореть! Мне страшно!
— Нет, — пересилив себя, произнес я. — Я не могу тебя пожалеть. Ты убил Комара.
— Сильвер, я не хотел его убивать, так получилось! — голос Щуки дрогнул. — Сафрон, прости меня за все! — этот щукинский отчаянный крик, словно электрический заряд, вернул меня к жизни.
Внутри что-то оборвалось. Вспомнились слова Комара: “Щука допрыгается, что его некому будет пожалеть”.
Я собрал с подоконника черный снег, стал им растирать лицо, голову, чтобы она была мокрой. Втянув в легкие как можно больше воздуха, подбежал к Щуке, взвалил его на спину и понес к окну.
— Сильвер! Ты Чек! — прерывисто дыша, прошептал Щука.
В самом укромном уголке сердца что-то защемило, заныло тоскливо и больно.
— Макс, — на мгновение я прислонился к дверному косяку и утер лоб тыльной стороной ладони. Рука была в крови. — Ты только не умирай, слышишь меня!
— Постараюсь, — ответил Щука, закрывая глаза, навалившись на оконный косяк.
Макс умер в городской больнице под вечер от большой кровопотери.
Через три дня состоялись большие похороны. В пожаре погибло шесть воспитанников Клюшки, директор Колобов, воспитатели Сигизмундович, Гиббон и Трехдюймовочка, помешанная на кошках, бросившаяся в последний момент спасать любимого сиамца Родиона, мяукавшего с форточки третьего этажа. Ей удалось скинуть испуганное животное на снег, сама же выбраться Трехдюймовочка не сумела. Если бы не они, погибших могло быть намного больше. Похоронная процессия медленно вошла на территорию Клюшки, впереди цепочка детей несла искусственные венки. Снегопад, бушевавший всю ночь, только к утру угомонился. Стало тихо-тихо, только мелкий снежок продолжал сыпать. С погибшими в пожаре хоронили Зажигалку, Комара и Щуку. Гробы, обитые красной тканью, поставили на заранее приготовленные табуретки. Народу было много: вперемешку взрослые и дети. Тишина изредка нарушалась рыданиями, похожими на крик чаек. Из первого ряда в черном костюме вышел Большой Лелик. Его назначили новым директором Клюшки. Говорили, что хотели Железную Марго, но она отказалась и посоветовала Большого Лелика.
— Клюшку ждут новые времена, — произнес сдавленным от охвативших его чувств голосом Лелик. — Беда ее изменит, вот увидите! Я в это верю!
На обгоревшее здание Клюшки обитатели повесили полотнище, сшитое из простыней, на котором большими красными буквами было написано: “Мы вас любим!”
Внезапно налетел ветер и с силой вырвал плохо закрепленное полотнище и понес его по территории Клюшки, поднимая все выше и выше.
— Вот и улетела их душа, — прошептал кто-то.
— Отмаялись, — откликнулось в похоронных рядах.
Собравшиеся склонили головы. Ветер усилился и, гуляя по пустынному сгоревшему зданию, заголосил протяжно: “У…у…у-у-у”, — словно прося прощения.
В рукописи была поставлена последняя точка.
Утром на построении начальник колонии зачитал бумагу о моем условно-досрочном. Небо было неприветливое, в спину дул унылый ветер. Потом вышел подполковник Иволгин, главный по воспитательной работе в Бастилии. Все приготовились услышать очередную мораль, но он сообщил, что по дороге в колонию от инфаркта умерла Матильда и что теперь вместо нее будет какая-то другая тетка, я его уже почти не слушал…
В голове что-то ухнуло, словно внезапный выстрел… Листы с папки упали на асфальтированный плац и рассыпались…
Конец
На траве роса
Стихотворения
Откровение сегодня ты узнаешь правду обо мнесегодня ты поймешь, что я не идеаленв мерцании экрана гибнут все мечтыодин и тот же стон звучит в пространстве сотен спаленесть сигаретный дым, есть алкоголь есть сексвсе это для людей таких несовершенныхтаких как яно не таких как тызачатых в облаках иных вселенных.
Обними Ты обними меняЯ больше не могу…Лежать. СтоятьИ думать о делахО пустякахО вечномО любвиПрошу немного —Просто обними.
* * * Вдруг за полночь начнешь свечуЗакончишь праздник электричестваПодобно старому врачуЧто точным лечит, не количествомСвеча с тобою говоритВ интимном круге разум спит
Любовь как Облако Когда ты любишь — становишься пушистым, мягким Облаком. Летишь «над». И ничто «под» тебя не касается.Те, кто еще не любят, смотрят на тебя, запрокинув голову, и завидуют. Завидуют высоте, чистоте, безмятежности…А ты летишь, и пламенеющий край горизонта касается тебя, и огонь проникает вовнутрь тебя.Я знаю, о чем говорю. Я сейчас подлетаю к краю…
* * * Пахнет свежестью. На траве роса.Улица небритая боса.Раздаются птиц продрогших голоса.Весна.
Примечания
