Алексей Рыбин - Бес смертный
«Сильно пьяных на сцену не пускать», – написал я. Еще написал: «Никого не пускать в гримерки». Это такая достача, когда в гримерку перед концертом лезут люди – милые, в общем, в быту люди, но перед концертом своих знакомых превращающиеся в тупых и назойливых зануд, путающихся под ногами, без конца выпивающих и наливающих артисту, орущих друг на друга и подозрительно косящихся на незнакомых им знакомых несчастного хозяина гримерки.
Написал, что «время от времени музыканты – члены клуба должны играть благотворительные концерты для сирот, больных и всяких малоимущих», хотя что такое «малоимущие», я не знаю.
Я сам всю жизнь был малоимущим. И есть малоимущий. Малоимущим и помру. У меня нет счета в банке, я урываю куски и тут же проедаю их. Здесь наварил, там наварил, иногда мало, иногда много, но все уходит – в компакт-диски, в инструменты, в желудок. Не остается ничего. Остановись я на неделю, придет полная нищета. Так кто я – имущий? Голодранец я в сапогах за сто баксов и куртке за пятьсот. Настоящий голодранец с двумя тысячами компакт-дисков и хорошим проигрывателем.
Карл намекал, что на моей новой работе я смогу прибарахлиться, да это и понятно. Клуб – это своя бухгалтерия, а где бухгалтерия, там и неучтенка, там и необналиченные или обналиченные «в черную» деньги, которые я и буду делить с бухгалтером и, надо думать, с Карлом Фридриховичем. Идеология идеологией, а кушать хочется всем – и политически грамотным в том числе.
Лишние деньги мне не помешали бы – судя по всему, канал Отца Вселенной закрылся, да и слишком опасен был он, этот канал. Инструменты я покупал у эстрадных коллективов с идеологически выдержанным репертуаром, которые приезжали в наш город из чужеземья. У себя на родине с таким репертуаром они были на хрен никому не нужны, эти коллективы, – бездари, выродки, выросшие в странах с развитой музыкальной индустрией и так и не научившиеся ею пользоваться, так и не понявшие, что такое настоящая музыка.
Да и не музыканты они были – чистые барыги вроде меня. Приезжали, катали свой идиотский репертуар, срубали хорошие бабки с нашего Министерства культуры, которому никаких денег было не жалко на иностранную халтуру, продавали инструменты спекулянтам – мне и моим знакомым – и, довольные, разбогатевшие, отваливали на родину.
Был еще один канал, обеспечивавший мне постоянный доход, – торговля шаманкой, но теперь, в свете последних событий, я и не знал, стоит мне продолжать этим заниматься или эта синекура по умолчанию отпала. Никто из моих новых начальников не давал мне на этот счет указаний, поэтому, от греха подальше, я решил пока не суетиться. Кое-какие деньги у меня еще оставались, а о дальнейшем я по обыкновению не задумывался. В моей жизни бывало так – и очень часто: деньги появлялись совершенно неожиданно в тот самый момент, когда в кармане не оставалось даже на метро и перспектив не виделось решительно никаких.
Но они появлялись. Кто-то что-то предлагал продать, кто-то что-то хотел купить, кому-то нужна была моя консультация, и все быстро налаживалось. Я иногда думал, что Господь, если он есть, действительно хранит меня. То ли за какие-то неведомые мне самому заслуги, то ли из чистой благотворительности. Благотворительность я терпеть не могу в любом ее проявлении, поэтому предпочитал думать, что имею заслуги.
После четвертого «Цеппелина» я слушал «Дженезис», «Дип Перпл», «Гонг» и «Клэш», прошелся по старым немцам, начав с «Эмбрио» и «Крафтверк» и добравшись постепенно до «Аджитейшн Фри», слушал что-то еще, а когда понял, что из колонок звучит «Квартет Анны Карениной», осознал: прошли уже сутки с тех пор, как я сел писать поправки к уставу.
Вероятно, кто-то и домогался меня, но на этапе «Electric Cafe» я выключил оба телефона.
Спать не хотелось, я включил мобильник, и он тут же начал выпикивать мелодию «Drop» из пятого альбома «Софт машин». Как я и думал, звонил мой куратор.
– Готово? – спросил он.
– Что? – переспросил я.
Мало ли что куратор имеет в виду. Может быть, дополнения к уставу, а может быть, список потенциальных или реальных врагов народа.
– Да устав же, устав…
– Заходи, – сказал я.
Я решил быть теперь с ним на «ты». Посмотрим, что из этого выйдет. Не посадит же он меня за фамильярность со старшим по званию. Какое у меня звание в полиции нравов, я не знал, но подозревал, что если оно и есть, то будет всяко ниже, чем у куратора.
Он появился в дверях через две минуты. Сейчас Карл Фридрихович был похож на пожилого рокера, несколько часов назад побывавшего в руках властей. Волосы, прежде ухоженные и уложенные, были подстрижены неровно и торчали из головы неопрятными кустиками; куртка, принадлежавшая ранее какому-нибудь пилоту ВВС США, была выпачкана мелом; брюки мятые, лицо опухшее, в общем, среди офицеров он был бы сейчас не на месте. А на месте он был бы – во всяком случае, с такой внешностью – в приснопамятных «Волосках» в короткий период их взлета.
– Что это ты такой потрепанный? – спросил я, приветливо, как мне казалось, улыбаясь.
– Мы снова на «вы», – хмуро ответил Карл.
Я пожал плечами.
– Хорошо, на «вы».
– Вот так лучше, – сказал куратор. – Борзеть-то не надо.
Я молча прошел в комнату. Карл Фридрихович, проследовавший за мной, шагнул к столу и поворошил разбросанные на нем бумаги.
– В целом неплохо, – сказал он, пробежав глазами текст моих поправок. – Именно на том уровне бреда, на котором и держится вся эта затея.
– В смысле? – не понял я. – Какого бреда? Вырисовывается солидное предприятие… Я тут и бухгалтерию подбил кое-какую. Смотрите…
– Какую там бухгалтерию? – пробурчал Карл. – Оставь. Пустое.
– Как? Что? Ничего не состоится?
Я был искренне обеспокоен. Идея клуба мне нравилась, и я думал, что смогу выполнять новые обязанности стукача легко и без ущерба для моей совести и моих неплохих, в общем-то, знакомых. А главное – что мне наконец-то будет облегчен доступ к западной музыке, и будет позволено более или менее спокойно репетировать и играть людям нормальным, умеющим это делать и пишущим отличные песни. Кое-какие из них я слышал. Некоторые люди в нашем городе писали серьезные песни. В полной неизвестности писали, в бедности и под постоянной угрозой репрессий.
– Со своим дерьмом завязывай совсем, – сказал куратор.
– С каким?
– С шаманкой. – Карл Фридрихович строго взглянул мне в глаза. – Понял?
– Да я и так… Я и не собирался…
– Вот и не собирайся. Вопрос закрыт. Влетишь – никто тебя прикрывать не будет.
– Да я и… А почему вы это вдруг?…
– Потому. Полгорода кричит, что у тебя можно купить дурь.
– Какие полгорода? Кто кричит?
– Кто надо, тот и кричит, – ответил куратор.
Я заметил, что на костяшках правой кисти Карла Фридриховича запеклась кровь.
– Что смотришь? Работа у нас такая, – вздохнул куратор. – Собачья… За культурой следим.
Он поднес к глазам кулак, посмотрел на ссадины, украшающие тыльную часть ладони.
– Я сегодня этого козла вонючего, можно сказать, от смерти спас…
– Кого? – спросил я, уже понимая, о ком идет речь.
– Ну ты ведь знаешь, – промычал куратор, облизывая разбитые пальцы. – Ну знаешь ведь, что же ты голову морочишь?… Я сразу чувствую, когда человек врет. Такой талант у меня. У тебя талант – слышать то, что другие не слышат, а у меня – встроенный природой детектор лжи. В общем, можно сказать, что в нашей конторе заурядных людей нет. Теперь нет, – добавил он, еще раз осматривая свои раны. – Наехали на него конкретно, – продолжил куратор. – Ну, я в курсе был, конечно. Сообщили. А ты говоришь, – он повысил голос, – стукачи, стукачи…
– Я не говорю, – ответил я.
– Не говоришь, так думаешь. Меня не обманешь. А если бы не эти стукачи, замочили бы твоего Отца Вселенной за милую душу. Хорошо, я успел вмешаться…
Куратор вздохнул и подошел к полке с компакт-дисками.
– Что тут у тебя новенького?…
– Ты бы те вернул сначала, – вырвалось у меня. Карл Фридрихович ухмыльнулся.
– Никуда твои диски не денутся… А ты давай одевайся.
– Что случилось?
– Сейчас поедем. Проветримся.
– Куда?
Карл Фридрихович снял с полки «Fairytales», мой любимый альбом Донована и сразу несколько дисков «Грейви Трейн».
– Возьму, – пробормотал он и сунул диски в карман куртки. Матюгнувшись про себя, я пошел одеваться.
– Вот только материться не надо, – бросил мне вслед Карл Фридрихович. – Культурой все-таки занимаемся…
На улице нас ждала машина. Хорошая «Волга» новой модели, почти как «Форд» моды прошлого десятилетия. Научились делать.
– Познакомься, – сказал куратор, кивнув на парня, сидевшего за рулем.
– Виктор, – тонким голосом пропел детина, парень не парень, мужик не мужик… С виду не слишком здоровый, но меня не обманешь, я на своем веку много видел таких парней. Штангу каждый день, поди, толкает. И не по одному разу.
