Линор Горалик - Это называется так (короткая проза)

Иногда мне приходилось пять или даже десять минут смотреть на рыбок, как только я входил в ее комнату, потому что случалось так, что мама привозила меня вовремя, я проходил по коридору мимо других дверей к Дининой комнате и стучался, как положено, но Дина говорила через дверь: «Подождите, пожалуйста», и тогда я знал, что у нее сидит лысый и не хочет уходить. Я ненавижу лысого, и если он приходит к Дине в тот же день, что и я, я думаю, что он делает это специально. Я представляю себе, что Дина улыбается ему, как мне, и тоже учит его смотреть на рыбок, и тоже говорит ему, что он хороший человек, как она говорит мне. Иногда я слышу, как он плачет у нее в комнате, хотя подслушивать нельзя, но я не могу удержаться, а Дина успокаивает его и говорит с ним, как друг, и от этого мне делается очень плохо, потому что Дина — мой друг. Я знаю, что друзьями надо делиться, например, я не переживаю, что у нас в группе, куда я хожу заниматься творчеством, дура Вера не только мой друг, а Алик не переживает, что я не только его друг, хотя Алик, может, не понимает ничего. Но Дина — совсем другое дело. Один раз я даже закричал и попробовал схватить лысого, но Дина стала кричать на меня в ответ и очень сердилась, и сказала, что она нужна не только мне, но и другим своим пациентам, и что она постарается, чтобы я больше не встречался с лысым. Но иногда лысый плакал, и я знал, что Дина не может его выгнать, а я должен ждать. Лысый выходил весь заплаканный и быстро пробегал мимо меня, я знал, что он меня боится, и так ему и надо. В такие дни я сразу проходил в комнату и начинал смотреть на рыбок, пока Дина завязывала косынку, а уже потом мы с ней начинали играть в вопросы. В такие дни мне было гораздо труднее играть, но я старался.

Я не стал обнимать мясника, а только сказал ему, что буду очень даже рад, если останусь его единственным покупателем, потому что тогда мы сможем день-деньской разговаривать и смотреть на рыбок. Мясник сказал мне, что я хороший человек. Это правда, я очень хороший человек, потому что я сам себя все время воспитываю и очень стараюсь. Я надеюсь, что мой кот когда-нибудь тоже станет хорошим человеком. Я сказал это мяснику, но тут в лавку вошел какой-то мужчина в костюме и с портфелем и стал осматриваться. Мясник как будто испугался и пошел из-за прилавка ему навстречу. Я увидел, что мясник испугался, и специально очень громко спросил у этого мужчины, не бандит ли он. Он был совсем небольшой, этот мужчина, особенно по сравнению со мной, я бы легко его побил, но мясник быстро сказал, что это не бандит, и извинился перед мужчиной. Они ушли куда-то внутрь лавки, а я стал смотреть на рыбок. Одна из них сегодня плавала очень медленно и почти все время лежала на дне. Я не удержался и пару раз крикнул: «Эй! Эй!», но сразу мысленно отругал себя. От рыбок мне делалось ужасно хорошо, так хорошо, что я даже не могу про это разговаривать. Может, это было потому, что они так медленно плавали и были такие равнодушные, или потому, что они совсем меня не боялись, или потому, что они начинали светиться, когда на аквариум падало солнце, и мне становились видны их косточки, такие тоненькие — тоненькие и мягонькие, как волосинки. Когда Дине на волосы падало солнце, они тоже начинали светиться и тоже были тоненькие — тоненькие, как косточки у рыбок, но не серые, а яркие, оранжевые. Мои волосы совсем седые и очень гладкие, а у Дины они растут кудряшками и светятся над головой. От вида ее волос я всегда начинал нервничать, и после того, как я пришел к ней в гости второй раз, попросил перед уходом потрогать ее волосы и сказал ей, что от них я нервничаю, она стала надевать косынку перед моим приходом. Дина всегда знала, как сделать так, чтобы я перестал нервничать.

Еще Дина научила меня представлять себе, что я смотрю на рыбок, как они красиво плавают и шевелят губами, даже если рядом нет никаких рыбок. От этого я правда начинаю сердиться гораздо меньше. Это очень мне помогает, потому что я очень здоровый и сильный, и когда я всерьез сержусь, у меня в глазах становится белым — бело, и мне очень трудно не наброситься на человека. Я закладываю руки за спину, закрываю глаза и начинаю представлять себе, как рыбки смотрят на меня и двигают губами. Когда я открывал глаза, человек, на которого я сердился, уже успевал убежать, или мама успевала меня увести. Я очень сержусь, когда думаю о том, что Дина уехала и даже не попрощалась со мной, но от этого у меня совсем не становится бело в глазах, зато очень хочется плакать. Я думаю, что если бы я увидел Дину опять, мне бы захотелось не орать на нее, а обнимать ее и кружить. Я бы, конечно, не стал этого делать, я просто говорю, что мне бы этого точно захотелось, хотя я очень на нее сержусь. Я спрашивал маму, что стало с Диниными рыбками. Мама сказала, что Дина забрала их с собой. Это было очень хорошо, потому что я не смог бы взять их к себе домой из-за своего ненормального кота. Еще я спросил маму, что стало с лысым. Мама сказала, что она не знает. Я спросил, забрала ли его Дина с собой. Мама сказала, что нет, не забрала. Мне стало немножко полегче, потому что лысый, наверное, тоскует по Дине еще больше, чем я. По крайней мере, я почти не плакал у нее в комнате, а лысый, кажется, плакал каждый раз. Я очень сильный и плачу очень редко.

Я слушал, как мясник в своей дальней комнате разговаривает человеком в костюме. Мясник очень сердился, я подумал, что этот человек, наверное, не может заплатить за мясо, но он совсем не казался бедным, а кроме того, мяснику это было неважно, когда мы с мамой или старая Надя приходили за мясом в конце месяца, мясник всегда говорил, чтобы мы не давали ему деньги прямо сейчас, и добавлял: «Это ничего, в другой раз сочтемся». Мама всегда настаивала, чтобы мясник взял деньги, и говорила, что мы все в одной лодке. Я думаю, что она так шутила из-за рыбок, которые плавали у мясника в лавке. Я всегда радовался, когда мама это говорила, это была очень смешная шутка. Мне очень хотелось, чтобы сегодня мясник тоже сказал мне: «В другой раз сочтемся», я бы положил деньги на прилавок и сказал: «Мы все в одной лодке», но мясник все не шел и не шел. Они с человеком чем-то шлепали по столу, как будто кидали на стол журналы или бумажки, мясник говорил очень громко, а человек или совсем не говорил, или говорил тихо — тихо, я его не слышал. Когда рядом кто-нибудь кричит и ссорится, я начинаю нервничать, и мне тоже сразу хочется кричать, поэтому я заткнул уши и стал смотреть на рыбок.

У Дины были удивительные рыбки, я никогда таких не видел. Я не видел таких, даже когда мама водила меня в специальный магазин, где можно было за пятьдесят рублей прийти и смотреть на рыбок, даже если ты не собираешься их покупать. Там были такие прекрасные рыбки, такие удивительные и красивые, что я не выдержал и быстро обнял один аквариум, потому что если бы я этого не сделал, я бы, наверное, сошел с ума. Мне нельзя часто ходить в этот магазин, потому что после этого я начинаю ненавидеть кота и кричу на него еще сильнее, если он не воспитывается. Но даже в этом магазине нет таких рыбок, какие были у Дины. Один раз мы договорились с ней на пять часов и десять минут, я пришел вовремя, постучал, но Дина крикнула: «Подождите, пожалуйста». У меня был очень плохой день, потому что утром я ходил в кружок, и нам сказали, что дура Вера заболела и больше не будет заниматься творчеством вместе с нами, а поедет лечиться в санаторий. Я огорчился, потому что дура Вера была мой друг и еще потому, что я волновался за нее, и еще потому, что мы с ней занимались иногда этим делом, и я знал, что буду по ней скучать. Другие женщины в нашем кружке не занимаются этим делом, хотя они иногда поглядывают на меня, потому что я очень большой, и сильный, и здоровый, хотя и весь седой, а Лёля все время громко говорит всякие стыдные вещи, когда на меня смотрит, и ее за это ругают, но вообще-то нам нельзя заниматься этим делом, потому что некоторые из нас не понимают ответственности. Еще нам нельзя этим заниматься, потому что кто-нибудь такой, как я, может начать нервничать и кого-нибудь убить. А такие, как Алик, вообще начинают плакать, если Лёля или дура Вера пробуют их хватать. Если кто-то кого-то хватает, нас начинают ругать. Но дура Вера все было нипочем, она всегда смеялась и всем показывала, что у нее под юбкой, когда надо и когда не надо, и в тот день Ляля стала рассказывать всем, что дура Вера не заболела, а убежала из дома и полезла хватать милиционера, и теперь ее арестовали и поместили в Институт. Институт — это очень страшно, я тоже могу попасть в Институт, если буду кричать на кого-нибудь, кроме кота, и я очень испугался за дуру Веру и за себя тоже, и мне очень надо было посмотреть на рыбок и все рассказать Дине, потому что Дина бы меня успокоила, но лысый все не выходил и не выходил от нее. Мне становилось все хуже и хуже, а лысый там, за дверью, все плакал и плакал, и тогда я снова постучался, но Дина опять крикнула: «Подождите, пожалуйста!», и вдруг мне очень захотелось чесать себе ноги, а это всегда значит, что все совсем плохо и я сейчас начну кричать и бегать по кругу, и перестану соображать, что я делаю.