Мэтью Квик - Нет худа без добра
От их обнаженных тел поднимался пар, и казалось, что это их души взмывают над их головами и переплетаются в шутливом слаженном танце, от которого у меня защемило сердце.
– Алё, какого хрена? – прошептал Макс и сдвинул пальцем свои огромные очки на отведенное им на переносице место.
Я думаю, он имел в виду примерно то же, что очень часто приходило в голову и мне: что с нами не так? почему мы такие странные? почему вот эта семья в бассейне выглядит так нормально и правильно и что неправильного – или кажущегося неправильным – в нас?
Я вспомнил маму – хотя мы никогда не купались с ней под снегом в бассейне на крыше иностранного небоскреба – и прочитал коротенькую молитву, в которой просил Бога пустить маму в мой сон еще хотя бы раз.
Мужчина, похожий на Вашу более молодую копию, все время оглядывался на нас, и до меня дошло, что им, вероятно, неловко под нашими пристальными взглядами.
Если на тебя глазеют два неуклюжих уродливых странных человека в старомодных ботинках и костюмах, это можно неправильно понять, согласны?
– Пошли, – сказал я.
Макс кивнул и пошел за мной.
Ему не надо было объяснять.
Макс чувствовал то же, что и я, – наверное, потому, что жил так же, хотя в конкретных деталях наши жизни были совершенно разными.
Но в каком-то общем смысле мы сами и наши жизни были одинаковыми.
Мы разошлись по своим номерам, приняли душ и переоделись.
Отец Макнами отвез нас в маленький фешенебельный ресторан в центре старого Монреаля. Он спросил, может ли он сделать заказ от нашего имени, и, когда мы согласились, удивил меня, заговорив с официантом по-французски.
– Алё, какого хрена? Французский? – ошеломленно воззрился на него Макс, как будто отец Макнами показал какой-то фокус.
– Надеюсь, вы будете снисходительны ко мне, – сказал отец Макнами. – Это в некотором смысле наш последний ужин.
– В каком смысле? – спросил я.
– Все изменится, когда ты встретишь завтра своего отца, – ответил отец Макнами, и вид у него при этом был поистине несчастный. – Все будет не так, как прежде.
Я кивнул, пытаясь хоть этим успокоить себя.
На улице шел снег, мы смотрели на снежные хлопья, сыпавшиеся за запотевшим окном.
Явился официант с красным вином и бокалами. Отец Макнами попробовал вино, одобрил его, и официант разлил вино по бокалам.
– За начало новой жизни, каким бы странным оно ни оказалось, – провозгласил тост отец Макнами.
Мы чокнулись и выпили.
Принесли багеты и маленькие круглые коричневые тарелки с французским луковым супом, в котором плавал пузырящийся сыр.
Отец Макнами разломил багет на четыре части, дал каждому по одной и сказал:
– Каждый из нас четверых переживает переломный момент в своей жизни. Я пью за чудо, которое свело нас вместе здесь и сейчас. Это поистине замечательно.
Элизабет и Макс ничего не сказали и начали есть.
– Лучше всего макнуть хлеб в суп, – сказал отец Макнами и стал макать свой кусок в тарелку, пока тот не размяк и не стал коричневым.
Все сделали так же.
– Что ты чувствуешь в связи с предстоящей встречей с отцом, Бартоломью? – спросил отец Макнами, изучая суп в своей тарелке.
Я не знал, что ответить.
В моем сознании и сердце мой отец умер много лет тому назад, и какая-то часть меня, лежащая очень глубоко, там, где обитает маленький человечек, хотела, чтобы так все и оставалось.
Другая моя часть все еще не могла поверить в реальность встречи с отцом, хотя отец Макнами в ее реальности был вроде бы уверен, а он никогда прежде не обманывал меня.
– Через два дня увидим долбаный Кошачий парламент, да? – спросил Макс.
– Да, – сказал отец Макнами и посмотрел в окно на закутанных людей, шедших по тротуару.
Вернувшийся официант объявил: «Lapin»[15] и поставил перед нами четыре тарелки.
Мясо под рыжевато-коричневым соусом с горошком и морковью.
Официант сказал: «Bon appétit»[16] – и удалился.
Все начали есть. Мясо было нежным и ароматным и прямо таяло во рту.
– Что это? – спросила Элизабет, проглотив кусок.
– Кролик, – ответил отец Макнами. – Нравится?
Элизабет подавилась, выплюнула кусок изо рта и выскочила из ресторана.
Я кинулся за ней.
Ее рвало на кучу снега между тротуаром и проезжей частью, а я, придерживая ее волосы, тер рукой ее спину, как делала мама, когда со мной в детстве случалось то же самое. Весь ресторан наблюдал за нами через окно.
Макс и отец Макнами тоже вышли на улицу.
– Все в порядке? – спросил отец Макнами.
– Мне просто надо подышать свежим воздухом, – ответила Элизабет, кивнув. – Оставьте меня одну, пожалуйста. Очень вас прошу!
Она направилась прочь от ресторана. Отец Макнами сказал:
– Иди за ней, Бартоломью!
– Я?
– Алё, какого хрена, Элизабет? – крикнул Макс. – Никто ж тебя насильно не кормит. По-моему, блин, пора уже забыть это!
Отец Макнами улыбнулся, подмигнул мне и сказал:
– Иди, иди. Это твой шанс.
«А в старом Монреале идет снег. Как красиво!» – сказали Вы, Ричард Гир, появившись неожиданно в кожаном пальто и клетчатом шарфе и улыбаясь мне. Глаза Ваши мерцали, как мой новый тектитовый кристалл. «Воспользуйся таким прекрасным моментом. Идеальные декорации для романтической истории. Посмотри: город – просто сказка! В этой обстановке Библиодевушка вполне может влюбиться в тебя. Не упусти свой шанс, толстый!» – «Ей не нравится, когда ее зовут Библиодевушкой», – сказал я, устремляясь вслед за Элизабет. «Это неважно, толстый. Важно то, что ты будешь один на один с девушкой твоей мечты в засыпанном снегом старом Монреале. Ты обязательно добьешься любви. Лови момент. Прояви сочувствие, и все обернется наилучшим образом, говорит далай-лама. Главное, будь добр с ней. Это идеальный момент для любви. Подари ей сказку!» – «Но ей плохо! Ее только что вырвало прямо на сугроб!» – «Это и есть „нет худа без добра“. Все плохое ведет к хорошему! Это обратная сторона той же самой монеты. Вселенная подает тебе знак, Бартоломью. Она создала для тебя оптимальный момент. Везение прямо сейчас! Вспомни философию твоей мамы. Что она сказала бы тебе и всем нам?»
Я видел, что Вы гордитесь мной, Ричард Гир. Но я удивлялся, как Вы нашли меня в Канаде, а потом вспомнил, что я писал Вам письма, в которых сообщил, куда еду. И тот факт, что Вы приехали, чтобы помочь мне, – в то время как Вы так заняты съемками и важными делами с далай-ламой – значил для меня так много, что я чуть не заплакал.
Спасибо Вам, Ричард Гир.
Спасибо Вам миллион раз.
Я почувствовал, что с таким другом, как Вы, я действительно должен произвести впечатление на Элизабет.
«Не потеряй свой кристалл», – сказали Вы, заметив, что он болтается поверх молнии на моей куртке, в то время как я бегу за Элизабет, стараясь не поскользнуться на льду. «Спасибо», – отозвался я.
Вы подмигнули мне, кивнули, выставили вверх большой палец в дорогой кожаной перчатке – и исчезли, словно привидение.
Поравнявшись с Элизабет, я увидел, что она по-прежнему расстроена, и пошел рядом с ней, переводя дух и ничего не говоря, чтобы она истратила на ходьбу всю негативную энергию, как недавно произошло с отцом Макнами.
Я решил, пусть она первая заговорит.
Когда мы дошли до реки Святого Лаврентия, Элизабет остановилась и сказала:
– Макс велел мне следить за тем, чтобы твой тектитовый кристалл был всегда при тебе.
– Он при мне, – ответил я, похлопав по кристаллу перчаткой. – Я ни разу не снимал его с тех пор, как Макс мне его подарил.
Она достала из кармана пальто еще один кристалл на кожаном ремешке.
– Макс сказал, что ты должен надеть и этот тоже. Ты заработал его, проносив первый больше суток, а согласно научным изысканиям моего брата, вероятность похищения пришельцами возрастает около рек. Так что, по теории Макса, тебе нужна здесь дополнительная защита.
Я взял второй кристалл тектита и надел его на шею. Это было непросто сделать в зимних перчатках, но я старался.
Мы молча постояли некоторое время.
– Ты, наверное, считаешь меня ненормальной из-за того, что я учудила за столом.
– Нет, – ответил я.
– Наверняка считаешь. – Ее глаза смотрели на меня из-под красивых бровей сквозь тонкую завесу растрепанных каштановых волос, увенчанных фиолетовой вязаной шапочкой – на вид домашнего изготовления.
Я закусил нижнюю губу и отрицательно покачал головой.
Мы вперили взгляд в противоположный берег реки и стояли так, наверное, не менее получаса.
Наконец она сказала:
– Тебе, возможно, покажется это глупым и сентиментальным объяснением, но, когда я была маленькой, у меня были кролики. Мама купила их, рассчитывая, что они будут размножаться, а мы будем продавать потомство. Но вскоре выяснилось, что продавец обманул ее и оба кролика – самцы. Мама, по своему обыкновению, быстро потеряла интерес к начатому делу или поленилась найти самку. Она делала вид, что кроликов не существует; наверное, потому, что ее гордость была уязвлена обманом. Так кролики стали моими любимцами. Я обожала их и даже крала для них еду с соседней фермы, часами разговаривала с ними, шептала свои секреты в их длинные бархатистые уши.
