Раймон Кено - Упражнения в стиле
— Какой еще гросс? — спросила Зази, мгновенно влезая в разговор.
— Это значит дюжину дюжин бутылок, — пояснил Габриель с присущим ему размахом.
Только после этого Зази удостоила вниманием вновь прибывших.
— Эй, таксяра, — обратилась она к Шарлю, — говорят, вы женитесь?
— Говорят, — лаконично ответил Шарль.
— Значит, нашли девушку своей мечты?
И Зази влепилась взглядом в Мадлен.
— Эту, что ли?
— Здравствуйте, мадмуазель, — душевно приветствовала ее Мадлен.
— Привет, — сказала Зази.
После чего повернулась к вдове Аз, дабы оповестить ее.
— Эти двое, — ткнула она пальцем в оба предмета разговора, — женятся.
— Ах, как это волнительно! — воскликнула вдова Аз. — А мой бедняжка Зашибю, быть может, в эту темную ночь получает смертельный удар. В конце концов (вздох), он сам выбрал эту профессию (молчание). Но было бы страшно смешно, если б я вторично овдовела, даже не успев выйти замуж.
И она сдавленно хихикнула.
— Что это за чокнутая? — спросил у Габриеля Турандот.
— Не знаю. Со второй половины дня прилепилась к нам, как дерьмо к подошве, вместе с легавым, которого она по пути подклеила.
— А кто тут легавый?
— Не, он пошел делать обход.
— Не нравится мне эта компания, — сказал Шарль.
— Точно, — согласился Турандот. — Как бы не влипнуть куда.
— Да перестаньте, — сказал Габриель. — Не о чем беспокоиться. О, вот и шипучка! Ура! Возлакайте ее, дорогие мои друзья, и туристы, и ты, возлюбленная племянница, и вы, нежные жених и невеста. Мы не должны забывать про жениха и невесту. Тост! Тост за жениха и невесту!
Растроганные туристы пропели хором хеппибредятину, а одна из служанок-шотландцев смахнул навернувшуюся на буркалы слезу, которая могла бы попортить на ее лице штукатурку.
Габриель же, наполнив бокал пенно-газовым пойлом, что заставило всех собравшихся — таким он пользовался престижем — умолкнуть, сел верхом на стул и произнес:
— Мои барашки и вы, милые дамы, овечки мои, наконец-то вы поимеете возможность оценить мои таланты. Как вы, несомненно, знаете уже издавна, хотя некоторые из вас узнали об этом совсем недавно, именно из вымен хореографического искусства я выдаиваю свои основные доходы. Жить-то надо, не так ли? А чем мы живем, спрошу я вас. Духом времени, разумеется, — по крайней мере, частично, и, замечу я, он-то нас и убивает, — но главным образом той живительной сущностью, каковой являются башли, сиречь деньги. Сей медоносный, сладчайший и многоисходный продукт испаряется с необычайной быстротой, меж тем как добывается лишь в поте лица своего, по крайней мере, эксплуатируемыми мира сего, к которым принадлежу я и первый из которых назывался Адам, ставший жертвой, как всем известно, тиранства Элохимов. И хотя его прокорм и проживание в Эдеме обходилось им, с точки зрения современного человека, не так уж и дорого, они услали его в колонии, дабы он орал там землю и взращивал грейфрукты, и к тому ж запретили гипнотизерам облегчить роды его супружнице, а змиев принудили взять ноги в руки. Короче, полное головозадурительство и библеистские забобоны. Но как бы там ни было, я умастил свои коленостопные суставы пресловутым потом лица своего и подобным эдемо-адамическим способом зарабатываю себе на хлеб насущный, который даждь нам днесь. Через несколько мгновений вы увидите меня в действии, но — внимание! — не совершите ошибку: то, что вы узрите, вовсе не какой-нибудь там обычный скриптиз, но искусство! Искусство с большой буквы Ы, запомните это. Ыскусство из девяти букв, а девятибуквенные слова стократ возвышенней и совершенней слов из восьми букв, не говоря уже о словах в пять, четыре и три буквы, которые привносят в язык сплошные неприличности, и еще неясно, какие грязнее. В конце моего дискурса я могу лишь выразить вам свою благодарность и бесконечную признательность за те бурные, долго не смолкающие аплодисменты, которыми вы увенчаете меня и мое высокое искусство. Благодарю вас! Заранее огромное мерси! Еще раз спасибо!
И, вскочив с места столь же неожиданно, сколь и пластично, гигант проделал несколько антраша, плавно поводя руками за спиной на предмет изображения порхатой бабочки.
Эта демонстрация таланта привела туристов в трудноописуемый восторг.
— Go[22], бабонька! — кричали они, желая вдохновить его.
— Выдай! — орал Турандот, который ни разу еще не пил такого великолепного шампуньского.
— Уй, какая шумливая, — заметила один официантка-шотландец.
И покуда новые посетители вливались потоками в заведение, подвозимые обычными для здешних климатических условий автобусами, Габриель неожиданно вернулся и с мрачным видом сел на свое место.
— Что-нибудь не так, мосье Габриель? — вежливо осведомилась Мадлен.
— Мне страшно.
— Во мудозвонец, — бросил Шарль.
— Вот такая моя невезуха, — заметила Зази.
— Ты говоришь, говоришь, — выступил Зеленец, — и это все, что ты можешь.
— А ведь эта скотина что ни скажет, все в строку, — отметила один официантка-шотландец.
— Не бзди, Габи, — сказал Турандот.
— Ты представь, что тут обычные посетители, — посоветовала Зази.
— Ну доставьте мне удовольствие, — кокетливо просюсюкала вдова Аз.
— А вас, — сказал Габриель, — я вообще в упор не вижу. Нет, друзья мои, — продолжил он, отвечая на пожелания остальных, — дело не только в этом (вздох) (молчание), просто мне бы очень хотелось, чтобы Марселина тоже смогла потрястись моим искусством.
И тут объявили первый номер программы: пламенную карамбу в исполнении пары миловидных мартиниканцев.
XV
Марселина задремала в кресле. Но вдруг что-то разбудило ее. Помаргивая со сна, она глянула на часы, однако ни к каким определенным выводам не пришла, пока наконец не сообразила, что кто-то тихонько стучится в дверь.
Она тут же погасила свет и замерла. Нет, то явно был не Габриель, потому что если бы это он возвратился вместе с компанией, то они такого бы шума наделали, что проснулся бы весь квартал. Это не могла быть и полиция, поскольку солнце еще не взошло. Что же до предположения, будто какой-то громила решил посягнуть на хранящиеся в чулке Габриеля сбережения, то подобная гипотеза не могла вызвать ничего, кроме улыбки.
Наступила тишина, потом этот кто-то стал поворачивать ручку. Посколько это не дало желаемого результата, вышеупомянутый кто-то стал ковыряться в замке. Ковыряние продолжалось некоторое время. Явно не специалист, подумала Марселина. Но в конце концов дверь открылась.
Вошел этот кто-то не сразу. Марселина дышала так тихо и осмотрительно, что вторгшийся не мог слышать ее.
Наконец он сделал шаг вперед. Зашарил рукой по стене, ища выключатель. Наконец нащупал, и в прихожей загорелся свет.
Марселина сразу узнала его силуэт: то был тип, назвавшийся Педро-Остаточник. Но когда он зажег свет в комнате, где находилась она, то Марселина сперва решила, что ошиблась: сейчас на нем не было ни усов, ни темных очков.
Он держал в руках башмаки и улыбался.
— Перетрухнули небось? — галантно осведомился он.
— Ничуть, — кротко ответила Марселина.
И покуда он, сидя в полном молчании, надевал свои солдатские башмаки на резиновом ходу, Марселина установила, что первичная идентификация отнюдь не была ошибочной. Это и вправду был тот самый субчик, которого Габриель спустил с лестницы.
Обувшись, он снова с улыбкой взглянул на Марселину.
— А вот на сей раз, — сказал он, — я бы не отказался от стаканчика гранатового сиропа.
— Почему «на сей раз»? — спросила Марселина, взяв последние слова вопроса в кавычки.
— А вы не узнали меня?
Некоторое время Марселина пребывала в нерешительности, потом подтвердила, что да (жест).
— И вы не спрашиваете, что я делаю здесь в такой час?
— Вы тонкий психолог, мосье Педро.
— Мосье Педро? Откуда это «мосье Педро»? — спросил страшно заинтригованный субчик, беря «мосье Педро» в целую вереницу кавычек.
— Но ведь именно так вы представились сегодня утром, — кротко ответила Марселина.
— Ах, так... — развязно протянул субчик. — А я и забыл.
(молчание).
— Ну и что? — повторил он. — Вы не спросите меня, что я намерен делать здесь в такой час?
— Нет, не спрошу.
— Жаль, — сказал субчик. — Потому что я ответил бы вам, что пришел, чтобы принять предложение выпить стаканчик гранатового сиропа.
Марселина кротко и тихо обратилась к самой себе, делясь с собою следующим умозаключением:
«Он хочет, чтобы я сказала ему, что это идиотский предлог, но я ни в коем случае не доставлю ему такого удовольствия».
Субчик огляделся вокруг.
— Он там? (жест).
И он указал на жуткого вида буфет.
