Елена Вернер - Грустничное варенье

— Ей.

Лара кивнула, зная, что он прав. Но даже проговорив все то, что так долго держала в себе, она не ощутила облегчения.

— Как… Расскажи мне, как ты ее нашел. Ведь это ты ее нашел? Мы болтали по телефону, а потом она сказала, что готовит ужин и что ты скоро придешь.

— Так все и было, — коротко подтвердил Арефьев.

Его профиль был хмур и напряжен, губы сурово сжаты, а глаза устремлены вперед. Егор явно понимал, что она ждет ответа, но продолжал, пока мог, игнорировать ее. Наконец Лара взмолилась:

— Расскажи мне. Прошу тебя. Я должна знать!

— Ты не можешь знать все. Может, пора уже с этим смириться? Помнишь, как в Екклесиасте: «Во многой мудрости многие печали, и кто умножает познания, умножает скорбь». Может, эту книгу и писал фаталист, но он точно знал, о чем говорит…

Лара закатила глаза, собираясь обвинить его в паясничании, но увидела, что Егор отнюдь не склонен шутить. Ей даже удалось разглядеть слабую темно-синюю дымку, прорвавшуюся наружу из-за незыблемой брони арефьевского самообладания.

— Расскажи, — повторила она едва слышно. — Тебе станет легче.

— Зато тебе тяжелее.

— Со мной все равно все уже кончено.

Егор бросил на нее внимательный взгляд. И глубоко вздохнул:

— Я тоже помню, какой в ту ночь был мороз. Поверь мне, я помню. Я немного задержался на работе. Заключали важный контракт, и мероприятие затянулось. Когда я поставил машину у дома, то посмотрел на наши окна. В кухне горел свет. И я вспомнил, что обещал купить лампочку, утром она перегорела в ванной. Так что зашел еще в магазин. Позвонил оттуда Лиле, спросить, не нужно ли еще чего-то. Она не подняла трубку. И не открыла дверь, когда я добрался до квартиры. А потом я зашел на кухню. И она лежала там, на полу. Рядом валялся хлебный нож, разделочная доска и повсюду квадратные кусочки хлеба. Это я уже потом понял, что она собиралась пожарить сухарики к супу.

Лара закрыла глаза, чувствуя, как из желудка подкатывает тошнота.

— Окно было открыто, она так делает, делала, когда готовила, чтобы не было жарко… Так что по кухне гулял сквозняк. И… У нее было синеватое лицо. Я не сразу понял, что случилось, бросился к ней, принялся тормошить. А потом почувствовал, что она уже остыла. Из окна сильно дуло, мороз, наверное, поэтому она так быстро… Я не понимал, что произошло, мне казалось, что все случилось из-за ножа, потому что из всего, что я видел, опасность представлял только нож. Я схватил его. Но ни крови, ни каких-то других признаков… Ничего… Я вызвал «Скорую».

— Это ее привычка. Говорить с набитым ртом. Напевать во время готовки, — язык Лары едва ворочался, сухой и словно не помещающийся во рту. Ее тело стремилось подстроиться под ощущения Лили перед гибелью, и внутри Лары точно так же сейчас замирала жизнь. Картина, описанная Егором, не была новой, Лара примерно так все и представляла. Но его слова добавили движения в ужасный стоп-кадр.

— Я знаю, так все и было, — продолжала твердить Лара. — Она резала этот чертов хлеб и напевала. А потом сунула кусок хлеба в рот и продолжила бубнить. А меня не было рядом. Я даже никогда не узнаю, что за песня ее убила.

— Не надо было тебе всего этого говорить, черт… Лара! — Егор попытался достучаться до нее, хотя и видел, что сейчас это бесполезно. — Ты не могла знать наперед. Каждого из нас ждет своя смерть, неизвестно когда, неизвестно где. То, что случилось с Лилей… В этом не было твоей вины.

— Если бы я была там, я бы ее спасла. Или если бы рядом был ты!

Выплюнув эти слова, Лара сжала голову руками.

— В тебе говорит горе, — пальцы Егора коснулись ее локтя. — Ты ведь два месяца ни с кем не общалась, затаилась. Я знаю, потому что старался не упускать тебя из виду. На похоронах ты напугала и меня, и отца.

— Не упускать из виду? — Лара всем телом повернулась к Арефьеву. На миг она ослепла, врасплох застигнутая неожиданной яростью, вспоминая, как отстраненно он держался на прощании с Лилей. Несмотря на то, что ее чувства к нему стремительно, неотвратимо менялись так, как она еще и сама не могла разобраться, — день кремации она ему не простит. И тот факт, что они едут вместе, слушают музыку, даже смеются, — ничего не меняет.

— Ты должен был не упускать из виду ее! Я тебе поверила. Я доверила тебе ее. Ты обещал мне, тогда, на свадьбе! И не уберег…

— Господи, Лара, очнись! — взорвался Арефьев. Он остановил машину, заглушил мотор и со злостью дернул ручник. — Лиля же была живым человеком. Что значит — не уберег? Она ведь не стояла на полке, я не носил ее в сумке, как носишь теперь ты! Она жила! И поступала как считала нужным. Она не отчитывалась ни передо мной, ни даже перед тобой!

Глаза Егора потемнели, когда он напряженно ткнул в Лару пальцем:

— Ты хоть знаешь, что она встречалась с другим? Пока была моей женой. И когда я говорю «встречалась», я имею в виду не совместную рыбалку!

Лара окаменела. Одна часть ее видела Арефьева, его расширенные чернильные зрачки, складку у рта, выдававшую обиду и отчаяние. А другая смотрела на демона из преисподней, подлого, низкого и лживого, который принял знакомый ей облик, чтобы удобнее было разорвать на части и растоптать память о ее сестре. Враг, с которым она должна сразиться, чтобы защитить Лилю — как всегда защищала, когда та не могла постоять за себя.

— Она тебе не сказала… — догадался Егор и отвел глаза с досадой. — Так я и думал.

Лара вложила в удар всю силу и гнев. Это была не женская пощечина, а настоящий удар кулаком, достойный любого боксера. Он пришелся Егору в скулу, и его отшвырнуло к окну.

Не давая ему времени опомниться, Лара схватила с заднего сиденья рюкзачок и сумку с фотоаппаратом и выскочила на трассу.

Она бежала по обочине, обдумывая, что будет делать, когда Егор ее догонит. Драться с ним? Сейчас она запросто могла бы его убить. За одно только оскорбление, нанесенное Лиле, за то, что Лиля так слепо его любила, а этот неблагодарный ублюдок так долго был ее мужем, и теперь осмеливается возводить напраслину, теперь — когда Лиля не может сказать ничего в свое оправдание.

На лице оседала мелкая водяная пыль, охлаждала голову, упорядочивая мысли. Лара услышала сзади звук приближающегося автомобиля и приготовилась ко второму раунду схватки. Но вместо того чтобы затормозить, джип Арефьева проехал мимо, набрал скорость и вскоре скрылся из виду. Лара остановилась, чтобы перевести дух. Наконец-то она была одна на дороге — и Лиля в рюкзачке.

Путешествовать по России, да еще по Сибири, автостопом — занятие довольно рискованное, и Лара знала об этом. Но сейчас ей казалось, что любое, даже самое немыслимое предприятие будет более безопасным, чем находиться рядом с Егором Арефьевым.

Она успела вымокнуть до нитки за те сорок минут, что простояла на обочине с поднятой рукой. Проносящиеся мимо машины даже не собирались тормозить. Это и понятно, на большой дороге посреди лесов одинокой милой девушке взяться просто неоткуда. И водители видели в ней угрозу, очевидно, подозревая, что в кустах прячутся ее приятели с недобрыми намерениями.

Когда рядом, поскрипывая, остановилась фура, Лара уже разговаривала сама с собой, вслух запрещая себе поддаваться отчаянию. Так что предложение забраться в кабину дважды повторять не пришлось. Дальнобойщик, назвавшийся Сергеем, оказался довольно веселым мужичком с многодневной рыжеватой щетиной, засаленными волосами и православным крестиком, болтающимся на волосатой груди: верхние пуговицы клетчатой рубахи были расстегнуты.

Осмотревшись, Лара наткнулась на целый иконостас рядом с приборной панелью. Тут была дорожная иконка Сергия Радонежского, складень с ликами Богоматери, Христа и Николая Угодника и несколько прилепленных на скотч календариков с изображениями святых, которых Лара не узнала. Но вздохнула успокоенно: вряд ли такой водитель станет позволять себе лишнего. Обычные для фур плакаты с девушками в купальниках насторожили бы ее больше. Кроме того, ровная золотистая дымка, вьющаяся вокруг мужчины и не сулящая ничего плохого, позволила ей расслабиться. Надо же, подумала она, уже и подзабыла, что людей так просто распознать по их ореолам — с Арефьевым этот фокус почти никогда не срабатывал.

Заметив, что продрогшая Лара стучит зубами, Сергей уговорил ее сделать несколько глотков из армейской фляги, где, судя по вкусу, плескался довольно дрянной коньяк. И принялся расспрашивать. Лара отвечала вяло, односложно, но этого хватило, чтобы через несколько километров Сергей уже пустился в пространные философствования. Ему явно было скучно в дальней дороге, и Ларина немногословность не была для него помехой, даже наоборот, в собеседнице он нуждался меньше, чем в слушательнице. И, сидя в душном тепле кабины, пропахшем машинным маслом, застарелым потом и бензином, она могла отдаться собственным переживаниям, только изредка хмыкая и поддакивая, чтобы создать иллюзию присутствия.