Александр Саркисов - Система (сборник)
Жена частыми визитами не тревожила. Поначалу наведывалась раз в месяц, со временем визиты становились все реже и в конце концов ограничились днем рождения и Новым годом. Каждый ее приезд был для него испытанием, он не знал, чем ее занять, куда себя деть. Она это тоже чувствовала, но по большому счету никакой неприязни они друг к другу не испытывали. Просто так сложилась жизнь. Она понимала, если б поехала с мужем в эту тмутаракань, то и жили бы себе, но декабристкой она не была.
Дети, поняв, что от него больше получить нечего, не навещали вовсе.
Весна в этот год выдалась ранняя, солнце жарило практически по-летнему. Сколько ни напрягался, а вспомнить такого теплого марта Сергей Иванович не мог. Он сидел на лавочке и грелся на солнышке, Гюйс, лениво щурясь, развалился рядом. Моргунов с интересом наблюдал, как бабка-соседка возилась в огороде, замотанная в платок, в ватнике-безрукавке, цветастой юбке и галошах на шерстяной носок, с тяпкой в руках, она олицетворяла министерство сельского хозяйства. Все в России держится на таких, как она, убери их – и перемрут все менеджеры от голодухи.
Достал Сергей Иванович телефон и набрал своего закадычного дружка, с которым они были вместе еще с училища.
– Здоров, Сова. Как жизнь?
Николай Сидорович Сова был из командиров, а потому в нем сочетались строгость, быстрота принятия решений и непоколебимая уверенность в своей правоте. Фамилия у него была замечательная, и с молодости она была для него и кличкой и именем.
– Отлично, наши взяли Севастополь! Мы уже третий день отмечаем.
– Слушай, бери Вовку Авдеева и на выходные ко мне. Баньку и самогон гарантирую.
– Умеешь ты уговорить, черт красноречивый. В субботу к обеду будем.
– Будешь проезжать Химки, напротив «Гранда» подхвати моего друга детства, давно сюда просится, а доехать не на чем.
– Как состыкуемся?
– Я его предупрежу, а ты его узнаешь, этого ботаника ни с кем не спутаешь.
В субботу, в 9.00, как и договаривались, Сова стоял напротив «Гранда» и всматривался в прохожих. Машина у него была не новая, но ухоженная, и служила она много лет и безотказно, красный цвет выдавал потенциальную агрессию хозяина. К машине подошел хлюпик в старомодном плаще, мятой шляпе и очках с пуленепробиваемыми стеклами.
– Добрый день, вы от Моргунова?
Сова открыл дверь, приглашая сесть в машину. Никаких значительных успехов на гражданке он не добился, поэтому представился по старинке:
– Николай Сидорович Сова, командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения.
Пассажир, слегка поклонившись, ответил:
– Поткин Адам Саваофович, экономист.
Причем в его устах «экономист» звучало не менее значительно, чем «командир подводной лодки». Сова надавил на газ, в военно-морском мозгу сразу выстроился ассоциативный ряд – экономист, филателист, дизайнер, п…рас.
В Зеленограде забрали Владимира Константиновича Авдеева и рванули. Авдеев на службе был штабист, и жизнь приучила его думать, перед тем как говорить, поэтому он был немногословен.
Дорога была не загружена, и к половине первого они уже подруливали к Заботино. Над крышей моргуновского дома развевался военно-морской флаг.
Баня, разогретая до ста градусов, ждала гостей. В предбаннике стоял кувшин с ледяным домашним квасом.
Парились от души, с веничком. Когда пришла очередь Адама залезть на полок, веник взял Сова. Лупил он Поткина с протягом и потряхиванием, как бы вкладывая в эти удары все свое недоверие к этим экономистам-дизайнерам.
Отдохнув в предбаннике, отпившись квасом, не спеша двинулись в дом. Гостеприимный хозяин, соскучившийся по друзьям, вывалил на стол все свои нехитрые деликатесы. На столе из толстых дубовых досок стоял чистейший самогон двойной перегонки, соленые грибочки, жареная курочка, кабаний окорок и хлеб домашней выпечки. Посуда была алюминиевая, а стаканы граненые. Вся обстановка как бы говорила – здесь все равны и говорят только то, что думают.
Сова взял организацию в свои руки. Разлил самогон по стаканам и произнес тост:
– За возвращение Севастополя!
Гюйс лежал в сторонке, ревнуя хозяина к гостям. Особенно бдительно он следил за Поткиным. Это было как тест для детей – яблоко, груша, слива, велосипед, что лишнее? Так вот, Адам Саваофович был для Гюйса велосипедом среди этих фруктов, выделил он его сразу и безошибочно.
Пили много, пили за флот, за Севастополь, за силу российского оружия, за Путилина и за то, чтобы любимую пальму бабушки американского президента спилили на дрова.
После первого литра подустали, бравурность прошла, общий настрой стал философским. Моргунов в разговоре практически не участвовал, он смотрел на друзей, как на расшалившихся детей. Особенно его веселило то, как Авдеев каждые пять минут лезет в карман за телефоном, чтобы проверить почту.
Сова, отрезая толстый кусок окорока, продолжил дискуссию:
– А кого вообще можно считать украинцами?
Подумав, Авдеев ответил:
– Думаю, это жители Украины, которые в составе Советской армии брали Берлин, и уж точно не те, которые в схронах сидели и мирное население терроризировали.
По животрепещущему вопросу решил высказаться Поткин:
– По моему глубокому убеждению, украинство – это не национальность, это идеология насилия и террора. Антисемиты долбаные.
Сова встрепенулся:
– Ну, Адамчик, ну, красава, я бы лучше не сказал! И вообще свой ты в доску, и под веником не пикнул, и пьешь как все.
Выпили, закусили. Авдеев задумчиво продолжил:
– Непросто все, боюсь, без крови не обойдется. Бандеровцы похуже ваххабитов будут, а главное, тупые американцы их вовсю поддерживают.
Адам Саваофович сформулировал очередную мысль:
– Пока этот Обама не поймет, что для нас факельное шествие бандеровцев – это то же самое, что для него факельное шествие ку-клукс-клана с лозунгом насадить его черный зад на кол, ничего не изменится.
Сова решил всех успокоить:
– Да бросьте, ничего не будет, вон они уже в Российскую армию переходят. Слабаки.
Крепко захмелевший Поткин, потеряв бдительность, задал вопрос:
– А вы-то чем от них отличаетесь?
Сова грозно приподнялся над столом:
– Ты что имеешь в виду?
Гюйс подобрался и с угрозой зарычал на Адама.
– Да ничего особенного. Просто мне, как человеку сугубо штатскому, непонятно: как вы из советского офицера превратились в российского? Присягу-то на верность вы Советскому Союзу давали.
– Ну, чернильная душа, не выдержал-таки, поперло из всех щелей. Для особо одаренных поясняю два раза – первый и последний, Россия объявила себя преемником СССР. Понятно?!
Адам не сдавался, страха не было, он уже был в состоянии, когда можно делать операцию без наркоза:
– А если бы преемником СССР объявил себя Узбекистан?
Против скальпельного аргумента Поткина Сова выдвинул последний командирский аргумент:
– Пошел на…!!!
Моргунов слушал этот оживленный диалог и не понимал, чего они так кипятятся, от чего несчастные так нервничают. Это же стопроцентные кандидаты в инсультники. Какая это все, в сущности, ерунда по сравнению с человеческой жизнью, и ведь нет ничего ее дороже, а дается она один раз, и, к сожалению, она не бесконечна.
