Галина Северина - Легенда об учителе
Однажды в коридоре нашей квартиры зазвучал телефонный звонок. Я страшно удивилась:
— Разве у нас есть телефон?
— Да. И я впервые жалею, что он есть. Сейчас все кончится!
— Что именно?
— Наше великолепное затворничество. Но жизнь есть жизнь! — комически вздохнул Андрей, снял трубку и тут же передал ее мне.
Звонила Света Воротникова. Не могу понять, как она узнала номер, который мне самой не был известен.
— Ната! Куда ты скрылась? Твоя мама беспокоится, говорит — ни слуху ни духу!
— А ты что?
— Сдаю экзамены, как все, — озабоченно ответила Света.
— Какие экзамены? — удивилась я и вдруг поняла, что оказалась выбитой из общего потока жизни: мои однокласники поступали в институты!
От Светы я узнала, что она, Жорка, Гриша и Соня Ланская целый месяц занимались у Иры. Иногда к ним заезжал Иван Барабошев, он сдавал в Тимирязевскую, Гриша сдает в Военно-политическую академию, Соня в горный, сама Света в Менделеевский, а Ира и Жорка в педагогический, только на разные факультеты: Ира — на историю, Жорка — на физику, что и следовало ожидать. Лилька к ним не примкнула, и неизвестно, где она. Кирилл поступает в историко-архивный. Сдает прекрасно. Вот какая вокруг идет жизнь! А я сижу за спущенными шторами и ничего не знаю и не делаю! У меня даже нет свидетельства об окончании школы. Я проболела все выпускные экзамены!
Муж был прав: все кончилось! В комнату я вернулась взволнованная, с красными пятнами на лице.
— Что же мне делать? Что? — с тревогой спрашивала я.
— Прежде всего успокоиться! — сказал Андрей, слегка хмурясь.
Настроение менялось. Передо мной снова вырисовывалось лицо учителя. Я приготовилась слушать.
— Конечно, я обо всем думал. Но не хотелось спешить. Ведь такое, что мы пережили вдвоем здесь, никогда не повторится. Но уж раз твоя Света вывела нас из сказочного сна, давай говорить серьезно. В этом году ты в институт сдавать не будешь. Опоздали. В сентябре надо получить в школе свидетельство. По болезни ты имеешь право на освобождение от экзаменов. В крайнем случае придется сдать математику. Потом поступишь на подготовительные курсы при университете. Они начнут работать в октябре. И хорошо подготовишься к следующему году. Устраивает тебя такой план?
— Вполне! — обрадовалась я. Смущало только, что придется сдавать математику Вере Петровне. Засыплет!
Но все обошлось лучше, чем я думала. На Веру Петровну насели Валентина Максимовна и Антон Васильевич, который теперь стал завучем. Ее убедили, что с математикой я расстаюсь навсегда. Мое призвание другое. И она сдалась.
Все складывалось удачно. Но исполниться нашим планам помешало одно обстоятельство: у нас должен был родиться ребенок.
И зиму и начало весны я провела в ожидании чего-то необыкновенного, даже устала. Время тянулось удручающе медленно. Долго не таял снег. Потом еще дольше шли дожди и плавали туманы.
— Хочу, чтобы зелень была, солнце, сирень! В такую слякоть грустно родиться на свет человеку! — вздыхала я и мечтала, чтобы все отодвинулось на месяц.
До конца апреля оставалось несколько дней. Я чувствовала себя легко, весело и была уверена, что спокойно перешагну через праздники.
— Вот видишь, как я хочу, так и будет! — беспечно говорила я, ложась спать.
Но через два часа проснулась, будто кто толкнул в спину.
— Что? — с тревогой спросил Андрей.
— Кажется, не перешагну! — уныло ответила я…
Апрельская ночь двигалась к рассвету. Она была такая же, как год назад, и даже такие же деревья, налитые соком, безмолвно стояли под окнами. Апрель — мой любимый, счастливый месяц, но с прошлого года я перестала ему доверять. Он мог коварно обмануть.
Но на этот раз апрель был щедр ко мне. Он как бы извинялся за свое прошлогоднее предательство: у меня родилась двойня — мальчик и девочка! Машка и Мишка! Да! Когда мы шутя спорили: Наташка или Андрюшка, — каждый из нас хотел получить повторение другого. Но повторения быть не может. У наших детей должна быть своя судьба. И свой характер. Пусть они носят и свои имена. Мой муж согласился с этим. Он находился в состоянии «потрясения счастьем», в каком я видела его однажды в Болшеве, и все, что я предлагала, находил прекрасным.
ВСПУГНУТАЯ ЗВЕЗДА
— Подожди! Давай постоим минутку. Видишь эти бронзовые львы под фонарями? Ребенком я сидел на них верхом. Просто удивительно!
— Что же тут особенного? Так делают все дети!
— Вот именно! Сегодня утром я был здесь с Машкой и Мишкой, и они моментально их оседлали! Я тут же представил, что пройдет два десятка лет, и наши внуки сделают то же самое. Жизнь бесконечна!
Мы стояли возле памятника Гоголю. Высокие молочно-белые шары фонарей бросали неровный свет на подставку из четырех львов-сфинксов. Их бронзовые морды и лапы ярко блестели, отшлифованные сотнями маленьких всадников. Машка и Мишка и при мне взбирались на них, но никакие подобные мысли не приходили мне в голову. Засмеявшись от счастья, я тесно прижалась к руке мужа:
— А ты помнишь, что завтра шесть лет, как мы объяснились с тобой?
Был холодный весенний вечер. Оттаявшая за день земля вновь подморозилась и стала упругой. Оголенные липы бульвара еще не проснулись. Весна на этот раз не торопилась.
— Нет, у меня другой счет времени. Это было в июне, на сиреневой аллее за сто верст отсюда! Так что не шесть лет, а скоро восемь!
— А если начать счет с того дня, как ты выгнал меня из класса, то придется прибавить еще один год! — со смехом вспомнила я.
— Охотно прибавлю! Чем больше, тем лучше.
— Но почему мы ни разу не съездили в Бородино? Давай этим летом, а? В июне, когда сдам сессию! Согласен, князь Андрей?
Он склонился к моей холодной руке, согрел дыханием пальцы. Торопясь скорее выйти на любимую вечернюю прогулку, я часто забывала то шарф, то перчатки. Машка и Мишка до сих пор плохо засыпали. Стоило шевельнуться, как над сетками кроваток поднимались две лохматые головенки.
— Уже собрались! — осуждающе говорила Машка.
— И мы пойдем. Да, Маша? — вторил Мишка. Он ничего не решал самостоятельно. Главной была Машка. Главней, чем мы.
Спокойная, деловитая, рассудительная Машка родилась на сорок пять минут раньше — на целый урок, как говорил муж, — и на правах старшей командовала братом. Если я спрашивала Мишку, с чем делать блинчики — с творогом или с вареньем, — он мчался к Машке и только потом отвечал: «Мы будем с вареньем». Обязательно «мы». Маша с ним не советовалась, решала одна за двоих.
Нам приходилось долго ждать, чтобы они угомонились. Уходили на цыпочках и не тушили свет. Тут уж было не до перчаток.
— Пойдем. Как бы не обнаружили, разбойники, что нас нет! — говорил Андрей с веселым блеском в глазах.
— Деспоты! — вздохнула я. — По пять лет скоро исполнится, а свободы никакой!
…Нам не просто жилось первые годы. Близнецы часто болели, особенно слабенький Мишка. Несколько раз было страшно за его жизнь. Не подготовленная к трудностям быта, я плохо справлялась с домашним хозяйством. Бывали провалы, минуты отчаяния, когда теряешь себя, говоришь необдуманные, злые слова. Все мое нутро протестовало против такой жизни, тем более что мои сверстники пользовались всеми правами молодости. Инстинктивно я отдалилась от них. Из гордости ни к кому не ходила. Но время от времени ко мне забегала Света, похорошевшая, синеглазая, упоенная первым успехом. На улице ее поджидал студент Петр.
— Вот он! Видишь? — оживленно показывала мне Света в кухонное окно шагавшего взад-вперед по переулку худющего, длинноногого парня. — Правда, хороший?
Увидеть на таком расстоянии, да еще в грязное окно, было почти невозможно. В комнате надрывался от крика больной Мишка, я слышала только этот крик и больше ни о чем не могла думать.
— Вижу! Хороший! — скороговоркой бросала я и бежала в комнату, растрепанная, в халате, засаленном от постоянной готовки на примусе и керосинке.
С жалостью посмотрев на меня, чистенькая, нарядная Света надолго исчезала, а я, прижав к себе ревущих ребятишек, сама начинала плакать.
— О чем, маленькая? Твои трудности временные, пойми! — убеждал меня вечерами муж, лаская и целуя наравне с близнецами.
— Это никогда не кончится! — всхлипывала я.
— Еще один год, от силы два — и ты сама будешь смеяться над собой! А жизнь впереди такая большая, что все успеешь сделать. Вот увидишь! Лучше скажи, чем тебе помочь? — не отступал муж.
Весь остаток вечера он возился с малышами. Мы вместе купали их, кормили кефиром и кашей. Молока у меня на двоих не хватало. Ночью по очереди дежурили у заболевших. А ведь Андрей много работал. Семья требовала средств. Кроме того, он занимался в аспирантуре, разрабатывал новые методы преподавания, заново оборудовал физический кабинет. Он не мог иначе.
