Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
— ...Вы же не станете делать то, что вам не нравится? Правда же?
— Логично.
— Значит, вам нравится сорить на площадке, семечки плевать на пол, грубить?..
Девчонки щебечут, делятся секретами, высказывают мнения.
— ...Танцуем, не разнимаем рук... с ума сойти можно от счастья...
— ...Юноши некрасивых девочек не замечают...
— ...Сознаюсь, если парень нравится, над ним не хочется подшучивать, его не станешь высмеивать...
— ...Без каблуков я не чувствую себя женщиной...
— ...Представляешь, наглость какая, — говорит одна, — она меня высмеяла за то, что я в туфлях с носками пришла! Не ходят теперь так в городе. А лучше заклеенными пластырем пятками светить? Ей только бы очернить. Сама хламида-монада!..
— ...Я же очень полная! — смущенно лопочет одна.
— Ну и что? В белом костюме ты больше выигрываешь, чем проигрываешь. Моложе, свежее выглядишь, — успокаивает ее другая девушка.
— ...Бессовестная мода — коленки показывать. В женщине должна быть тайна.
— Глупая! Тайна внутри, в душе. Не знаешь ты мужчин. Они красоту ценят, а не ум. Нарочно нам головы морочат. Городские девчонки правы.
— Вряд ли, враки это.
Остальные согласно кивают.
— ...Представляешь, купила Наташка себе великолепный коричневый бархатный костюмчик и изящную шляпку. Мы, конечно, все по очереди примеряем, представляем себя на институтском вечере. А тут Лариска из сорок шестой комнаты зашла. Ну, мы и ей предложили померить. Она тощая как доска гладильная. Ни спереди, ни сзади, как говорят у нас в деревне. Надела она костюмчик, поля шляпки на глаза надвинула — и мы ахнули! Загляденье, а не девчонка! Все-то ей к лицу и тютелька в тютельку! Наташка губы надула и забрала свои вещи. Всем давала носить костюм, а Лариске — нет. Говорила: «Она красивее меня в этом наряде...»
— ...Зинка познакомилась в прошлом году на таком же празднике и через неделю замуж вышла. Парень незатейливый, но надежный.
— И ты не теряйся...
— ...Ломаться будет... мне это надо?!..
— ...У нас эскорт лошадей, а в городе кавалькада машин...
Пробираемся дальше, выискивая знакомых. Мне хотелось увидеть Виктора. Год не видела! Ищу там, где стоят ребята со станции и приезжие. К нам подошли восьмиклассники из нашей школы. Все такие аккуратные неуверенные. Один с заговорщицким видом прошептал:
— Девчонки, потрясающая сенсация! У Шурки Кореневой с новеньким Вовкой Микусом любовь уже с Нового года! Возвестим об этом всему изумленному миру? Они за одной партой сидят и друг другу письма цифрами пишут.
— Как цифрами? Что за метод древней тайнописи?
— Не знаю. Наверное, алфавит пронумеровали.
— Примитивно. Неинтересно. Мы с Петькой зашифровываем письма, как разведчики, — весело поделилась Нина Лисунова и что-то зашептала на ухо моей подруге.
— О чем вы? — ревниво, даже немного обиженно заинтересовалась я.
Обе Нины, покраснев, отмахнулись.
К нам незаметно подошел Сережка Лобанов. Он явно смущался и делал безуспешные попытки вступить в разговор. Я решила ему помочь.
— Кого я вижу! Никак ты, Серега! Ух, как повзрослел, с тех пор как работать пошел! Сосредоточенный, даже важный стал. Ну, прямо парень экстра-класс! Возгордился, что ли? Знаться не хочешь? Неспроста это, — бесхитростно воскликнула я, с интересом оглядывая бывшего одноклассника. — Думала: без школы одичаешь до вящей беспредельности или шальным станешь, а ты ничего! Штабелями девочки вокруг тебя падают? Ты всем улыбаешься или выборочно?
Сережа не обиделся на мое незловредное зубоскальство и, обрадованный вниманием, поспешно улыбнулся, заскромничал, конфузливо покраснел и, стараясь не глядеть мне в глаза, вежливо пробормотал:
— Ты тоже симпатичная. И такие же милые ямочки на щеках.
И этим напомнил о своей беспросветной влюбленности. Конечно, он тут же осекся. В зеленых глазах притаились тревога и ожидание резких слов. Я пожалела его. И он сам повел разговор:
— Ты все так же получаешь живейшее удовольствие от чтения? Как прежде есть склонность к безмерному увлечению книгами? Ты же всегда под неослабным надзором матери! Как она тебя сюда отпустила? У меня к тебе уйма вопросов.
— Лучше расскажи, какими путями-дорогами опять в наших краях? Как ты здесь очутился, какими судьбами? Не отпирайся! Приспичило с кем-то повидаться? — спросила я, и в моих глазах полыхнуло бурное озорство.
— Мама здесь. Куда нам без отчего дома? Родные пенаты тянут к себе — с напускной взрослой торжественностью ответил Сережа.
— Где теперь обитаешь? — опять поинтересовалась я.
— Временно устроился в ремонтную мастерскую в деревне Крутогорье. По собственному усмотрению теперь жизнь строю. Сначала скакал от радости, обалдев от свободы, потом задумываться стал.
— И все-таки ты малость приморенный, — посочувствовала я парню.
— Сколько дорог исхожено! — вздохнул он не по-детски серьезно.
— Хорошее дело, мастерская! Молодец, — одобрил выбор Сергея Саша Гаманов, появившийся неизвестно откуда рядом с нами, и его тут же будто водой смыло.
— И все же не уходи от моих вопросов, что сейчас читаешь? — осторожно напомнил Сережа.
— «Американскую трагедию». Сильная вещь. Как представила себе человека на электрическом стуле, так сразу почувствовала запах паленых волос и мяса. Даже мурашки от страха по коже побежали!
— За что его так? — удивился Сергей.
— Утопил девушку, которая его любила.
— В чем она провинилась?
— В Америке законы строгие. Хотя они не были женаты, парень обязан отвечать за будущего ребенка, а это не входило в его планы. Он на богатой собирался жениться.
— У них все беды от денег, а у нас из-за их отсутствия. У каждого свой уровень проблем: одним на хлеб надо заработать, другим трудно придумать, куда деньги тратить, — хмуро вздохнул Сергей и добавил: — В нашем колхозе мрачное запустение, серость. Сердце кровью обливается, сил нет смотреть на бесхозяйственность. Здесь я никогда не смогу испытать настоящего счастья. Понимаешь, серый цвет — цвет бедности, убогости. Хочу переехать работать в Большаковский район. Там колхоз передовой.
— Я чего доброго еще от зависти к тебе лопну. Предатель! А кто свой колхоз поднимать будет? — недовольно спросил хозяйственный, обстоятельный Саша Гаманов, снова вынырнувший невесть откуда.
— Не встревай без понятия. Грубо говоря, но мягко выражаясь, только не с нашим председателем решать такие вопросы. Никудышный он руководитель. Старый хрыч. Разговаривал с ним, предлагал нововведения, убеждал, даже захлебывался от крика. Обидно. Последние во всей области! Ни к чему это хорошему не привело. Ему все нипочем, абсолютно невозмутим! Будто его не касается судьба колхоза. Глазами лупает и простодушно удивляется. Таракан закопченный. Совсем не обращает внимание на мои протесты, знай, свою копну молотит. Даже в шутку пообещал надавать по мягкому месту как щенку. Стервец. Конечно, о стариках так нельзя, но он не видит перспектив! Говорит: «Не тебе, шкет, указывать да советовать. Беда с тобой, несговорчивый, неспокойный ты». Я, конечно, бываю резким, негибким. Но он всерьез даже не попытается меня разуверить, от сомнений освободить. Одно талдычит: «Не суй нос не в свои дела, положись на меня. От добра добра не ищут. Были бы гроши, да харчи хороши».
Каков гусь лапчатый! Не ожидаю я от него ничего путного. Шиш ему с маслом! Не останусь у него. Это самое унизительное, что можно придумать в моем положении. Я не баламут. Раньше ума недоставало, поздно понял, что заслуживал выволочки от учителей. Теперь учиться хочу, расти как специалист. А он только сумрачно пыхтит или значительно улыбается и ерундовые наставления дает. Нет чтобы дельные. Не поощряет он мою затею с учебой, вознамерился при себе в слесарях держать. Крепя сердце согласился год доработать. Ты, Сашка, тоже от него деру дал бы, раз в сельскохозяйственный метишь, — сказал Сергей очень серьезно. А успокоившись, тут же вернулся к вопросу о книгах.
— Я сейчас пытаюсь читать «Войну и мир» Толстого, — поделилась я.
