Ирина Степановская - Круговая подтяжка
– И что же теперь будем делать?
– Все как полагается. – Тина знала, что Аркадий всегда разговаривает с больными именно так – спокойно, легко, уверенно. Она вспомнила, что и сама разговаривала с ними таким же тоном, и усмехнулась. Что ж, она не допустит малодушия. Хотя бы внешне. Тина не давала повода не уважать себя. Ей пришла в голову странная мысль: болезнь – это тоже работа. Любую работу она должна выполнить хорошо. Она всегда работала так, что ей не было за себя стыдно.
Барашков журчал. Маша стояла рядом с ним и всем своим видом выражала полное согласие.
– Сначала уточним размеры опухоли, проконсультируемся со специалистами, оценим функцию второго надпочечника и – оперировать!
– Так быстро?
Тине хотелось немного потянуть с операцией. Операция… Чем она кончится? Ей вдруг снова показалось счастьем просто лежать на своей постели дома, в окружении ненужных уже книг, и наблюдать призрак Чарли. Оказывается, она еще недостаточно ценила свое счастье. Может, действительно выписаться, и ну все на фиг? Сколько осталось, она проживет, а потом… В конце концов, опухоль – это не малодушие. Это – уважительная причина.
– Тянуть не имеет смысла. Такой криз давления, какой был вчера, может повториться в любую минуту. – Как бы в подтверждение своих слов Аркадий рубанул ладонью.
Как ни была слаба Тина, но в глазах Аркадия она читала что-то еще, кроме тех прямых слов, которые он произносил вслух. В них была еще какая-то скрытая тревога.
– А где оперировать?
– Здесь, у нас. – Аркадий взглянул на Мышку, и Тина заметила, что та отвела глаза.
– Ты ничего не скрываешь? – спросила Тина Барашкова. – Или с операцией какие-то сложности?
– Нет, нет, никаких, – твердо ответила за Барашкова Мышка.
– Когда? – Этот вопрос мучил Тину.
– Как подготовимся, – выдохнул Аркадий.
А Тина вдруг опять почувствовала удушье, будто провела три сложных наркоза подряд.
– Маме позвоните, – попросила она. Мышка торопливо записала продиктованный номер. И тут же опять началось – странный туман в голове, жаркая пустыня во рту, скачущие предметы в глазах и безумное биение сердца. И страх. Первородный страх удушья и остановки сердца. Не описать словами тому, кто не пережил. – Опять мне плохо, – пожаловалась Тина. И через несколько минут после того, как стали хлопотать около ее кровати Мышка, медсестра и Аркадий, знакомая уже спасительная тьма снова сгустилась над ней.
Проходя мимо сестринского поста, Владик Дорн увидел сидящую к нему спиной Райку.
«Широкая у нее стала спина, растет как на дрожжах», – заметил он. Райка почувствовала его взгляд и обернулась. Затаенная злобная усмешка промелькнула у нее на губах.
– Денежки у меня кончились, Владислав Федорович! – елейным голоском пропищала она, когда Дорн проходил мимо, и, картинно потянувшись на своем стуле, выпятив живот, положила на стол бумажку, на которой было что-то написано. – Это вам!
Дорн взял бумажку. Крупными печатными буквами на ней был написан его домашний адрес и телефон Аллиной работы. «В отделе кадров круговая порука! – подумал он. – Ну как вразумить этих дур?»
Демонстративным жестом он скомкал бумажку и выкинул ее в корзину для мусора.
– Ищи доктора! – прошипел он, наклонившись к самому Райкиному уху. – Расходы я оплачу!
Раиса только загадочно улыбнулась и промолчала, и Дорну больше ничего не оставалось делать, как в отвратительном настроении пойти по палатам.
– Ну, как у тебя? – с интересом спросила медсестра Галя, увидев, что Райка говорила о чем-то с Дорном.
– Пока ломается! – ответила та. – В следующий раз я ему кассету с диктофонной записью покажу!
– А если все равно не согласится?
– Тогда к жене пойду! – сказала Райка, и в глазах у нее промелькнуло что-то звериное.
– А ребенок? Ведь так и дотянешь до родов? – спросила подруга.
– Сейчас аборт на любом сроке делают, что б ты знала, – пробурчала Райка, и девушки замерли, увидев, что мимо них проходят Барашков и Марья Филипповна.
Аркадий Петрович, войдя в кабинет вслед за Машей, сразу плюхнулся в кресло. Как только он вышел из Тиноной палаты, с лица его сразу слетело деловое выражение, и Маша увидела, что он злой и усталый. «Сколько же он сегодня спал?» Она прикинула, получалось не больше двух часов. В общем, как на обычном дежурстве… Мышка сама не выходила из отделения и спала не больше. Она еще раз взглянула на Аркадия. Да, усталость накапливается. Что будет через двадцать лет с ней самой?
– Есть у тебя кофе? Голова болит, – тихим голосом спросил Барашков. Что-то необычное для него – не издевается, не ерничает.
– Кофе есть. И чай есть. Сейчас вам сделаю, только из сладкого один сахар.
– Чего же так обеднела?
– Конфеты после прошлой выписки все съели, новых больных еще не выписывали, поэтому подарков нет. А пирожных я сегодня не покупала – дежурила.
– А сахар кусочками? – Аркадий бухнул в стакан две столовые ложки кофе с горкой.
– Кусочками.
– Давай сюда.
Маша достала из ящика коробку с рафинадом, хотела выложить в вазочку.
– Да брось ты эти свои глупые штучки. – Аркадий вытянул из коробки несколько кусков и бросил в стакан. – Из коробки-то вкуснее. Не таскала в детстве сахар из коробки?
И опять Мышке почему-то захотелось плакать.
– Не таскала! – ответила она резко, а сама подумала: «А ведь таскала. И еще как таскала. Отцу было все равно, мама сахар убирала, а нянька просто давала конфеты вместо сахара».
– Ну да. Ты из богатенькой семьи, я ведь забыл. А я вот таскал. – Аркадий засунул в рот два куска. За обе щеки. И шумно отхлебнул из кружки.
«Что вы обо мне знаете-то?» – подумала Маша, но не в характере ее было жаловаться или рассказывать кому-то о своей семье. Люди считают ее счастливой… А она все детство с нянькой. Отец в бизнесе и по бабам, мама… Мама тоже в бизнесе, чтобы не отставать. Вот такое соревнование длиною в жизнь. А дочка ворует сахар. Маша очнулась. Как говорится, замуж пора. Чтобы дурные мысли в голову не лезли.
Аркадий допил кофе и взялся за сигарету. Подошел к окну.
– Как твое обезьянье дерево? – Он по привычке стряхнул пепел в цветочный горшок. – По-моему, не очень-то оно подросло.
Дерево действительно отказывалось расти, хотя Мышка его и пересадила в другой, очень красивый, горшок и регулярно подкармливала.
– Что отражает действительность, – заметила Маша. – И дерево не растет, и прибыли нет. – И подумала: «Владик прав».
– Не видать нам, значит, благоденствия! – усмехнулся Аркадий.
Мышка стряхнула с себя оцепенение, вызванное бессонной ночью, достала записную книжку с телефонами специалистов.
– Ну, что, Аркадий Петрович, кого вызываем к Валентине Николаевне в первую очередь?
– Давай эндокринолога. Поищи такого, чтобы именно надпочечниками занимался.
– Поищу. – Она подняла на Барашкова круглые глаза. – Так вы будете консультацию оплачивать?
– Дорна испугалась! – ответил он с презрением. – Ищи давай самого хорошего специалиста. Сказал же, оплачу.
Маша промолчала. Что тут скажешь… С одной стороны – стыдно, а с другой – они ведь коммерческое отделение, на самоокупаемости. Больница их не финансирует, они еще сами ей помогают.
Аркадий встал и подошел к окну. Ему было хорошо видно, как с торца к больнице подбирается очередная «Скорая помощь» и не может въехать на пандус, потому что место ей перегородил тяжелый джип.
– Все жалуемся, что плохо живем, – усмехнулся Аркадий. – Скоро люди пешком в больницу ходить не будут. Больница якобы для бедных, а посмотри, сколько дорогих машин на стоянке.
Мышка не откликнулась, звонила по поводу консультации. Аркадий опять повернулся к окну и теперь наблюдал, как «Скорая», так и не сумев въехать на пандус, остановилась в стороне, и доктор, шофер и фельдшер выгружали больного на носилках вручную. Но вот кто-то подкатил им каталку на колесиках…
Дверь в кабинет открылась, и вошел Владик Дорн.
– Друзья собираются вновь! – с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, сказал он. – Вы тут не так давно орали, – он обратился к Барашкову, – что от нашего отделения нет никакой пользы? И мы тут сидим, этакие проклятые капиталисты, и накапливаем не принадлежащий нам капитал?
Мышка, разговаривавшая по телефону, почувствовала опасность.
– Если Аркадий Петрович не согласен с политикой нашего отделения, вы, Марья Филипповна, – повернулся к Мышке Дорн, – должны его как можно скорее уволить! Пусть он тогда идет хоть в третью хирургию, хоть в десятую или вообще неизвестно куда и там критикует существующие порядки. Кстати, в день получки вспомнит и о том, как он ругал здесь капиталистов!
Маша договорила и захлопнула крышечку своего телефона.
– Ну, Владислав Федорович, что это вы загнули!
– А это не я всегда хочу войны, не мира. Мне просто надоело это фарисейство! Чуть что – я здесь самый главный враг. Я не врач, моя аппаратура никому не нужна, а как приперло, так подать сюда Тяпкина-Ляпкина?
