Ирина Степановская - Круговая подтяжка
Сейчас сон у Тины закончился тем, что к ней, удерживаемой охранниками, Азарцевым и Юлией, все-таки приблизилась медсестра и сделала ей вместо укола что-то очень страшное. Что именно, Тина понять не могла, но было ощущение, что от этого она может умереть.
Ощущение было явственным и болезненным, как никогда не бывало раньше во сне. Тина громко застонала и попыталась перевернуться на другой бок. Ей это не удалось. Она почувствовала, что привязана за руки. Тина проснулась и открыла глаза. Она была в незнакомой, ярко освещенной комнате. Медсестра со шприцем действительно стояла возле нее, только лицо у нее было совсем другое – старше и строже, и обстановка, в которой находилась Тина, была абсолютно новая. Тина попыталась заговорить, но не смогла. Язык не слушался, рот не открывался.
– Тише, тише! – сказала сестра, увидев, что пациентка очнулась. – Не волнуйтесь, я сейчас позову Марью Филипповну!
В голове расплывалась какая-то каша. Тина помнила, что в тот последний момент, когда она еще осознавала себя, она находилась дома. Что сказала эта женщина? Марью Филипповну? Как ни напрягала Тина память, она не могла вспомнить никакой другой Марьи Филипповны, кроме одной-единственной, встречавшейся ей в жизни. «Неужели Мышка? – изумилась она. – И как я сюда попала?»
Она сумела вытащить руку из удерживающей ее петли, ощупала шею, лицо. Потом нащупала в подключичной вене катетер. Повернув голову, увидела, что лежит, подключенная к каким-то приборам, а аппарат искусственного дыхания и кровообращения находится рядом.
«Батюшки, значит, случилось что-то серьезное», – Тина почувствовала страх. Она подняла руку и стала ее рассматривать. Рука была похудевшая, бледная и не очень чистая. Тина осторожно стала шевелить пальцами, потом проверила ноги и с удовлетворением отметила, что все движения сохранены, и, значит, ее не парализовало. «Это самое главное, – решила она. – Все остальное – мура!»
Вернулась сестра.
– Сколько сейчас времени? – промычала Тина.
– Утро уже. Восемь скоро. – Сестра подошла к окну и раздернула шторы. Осенний свет скудно осветил палату. Тина закрыла глаза и ужаснулась: «Я была без сознания больше двенадцати часов».
Тут отворилась дверь, и в комнату быстро вошел Барашков, будто ворвался стремительный бог с огненными глазами. Вошел, склонился над Тиной, и она увидела ожидание в его лице. За ним деловой походкой прошла и встала с другой стороны кровати повзрослевшая, пополневшая Мышка. Некто третий, незнакомый Тине, с красивым молодым лицом, растрепанной прической встал у кровати в ногах. Валентина Николаевна испуганно смотрела по очереди на всех троих.
– Тина! – только и смог сказать Барашков, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами.
– Валентина Николаевна! – так же проникновенно сказала Мышка и взяла Тину за руку. И только третий стоял молча и глядел на нее во все глаза.
Барашков взял стул и присел рядом с Тининой кроватью. Внутренняя тревога стала расти и пухнуть, как мыльная пена, заполнять все существо Тины.
– Что со мной случилось, Аркадий?
– Есть проблемы, – ответил он уклончиво, потому что никак не мог придумать слова, с которых надо было начать.
– Ну, не тяни же! Говори, что – сердце? Голова? – Голос ее звучал сдержанно, тихо.
Мышка увидела, что, несмотря на все неприятные внешние изменения, внутренне Валентина Николаевна сейчас была точно такая же, как в те дни, когда сама отвечала за все критические ситуации, случавшиеся с их больными.
– Надпочечник, Тина. – Барашков вздохнул и сокрушенно покачал головой.
– Да не может быть! Откуда? – Валентина Николаевна в удивлении даже приподнялась немного в постели, недоверчиво переводя глаза с одного лица на другое.
– Ни-ни-ни! Потише ворочайся. – Барашков поправил ей канюлю, вставленную в вену. – Вылетит – не поймаешь!
– Ну почему надпочечник-то? – Тина высунула из-под одеяла высвобожденную руку и смешно развела пальцы. – Вы, братцы, наверное, перемудрили.
Барашков погладил ее по плечу.
– Ты не волнуйся. Мы все тебе покажем. И ты тоже вместе с нами будешь все решать.
– Ну давай показывай!
Маша посмотрела на Дорна. Он только фыркнул.
– Неси картинки, – велел ему Барашков.
Молодой незнакомец посмотрел на Барашкова с выражением лица не совсем понятным Тине и удалился. Вообще-то, Владика никто не заставлял сюда приходить, просто ему хотелось понять, что собой представляет эта самая знаменитая Валентина Николаевна. Он посмотрел и остался разочарован. Обычная тетка. Ничего в ней особенного. Один только Барашков, как придурок, с ней носится. Владик отнес Мышке стопку листков с перепечатками своих исследований и пошел назад в кабинет. По дороге на мгновение заглянул в соседнюю с Тиной палату – в ней уже проснулась его больная с недифференцируемой головной болью. Она сидела на постели в своей обычной позе и мерно, пока еще негромко, ударялась головой о стену.
«Ни хрена не помогают рекомендации профессора!» – заметил Дорн даже с каким-то непонятным удовлетворением и окончательно удалился.
– Будешь смотреть картинки или поверишь на слово? – мягко спросил Барашков у Тины.
– Если картинки есть, поверю. Куда деваться? Только руки развяжи. Не на допросе, – вздохнула Тина. – Зачем привязали-то?
– А кто тебя знает, – Аркадий пытался шутить. – Может, драться начнешь. А у нас персонала два человека. Не удержат.
Маша торопливо стала развязывать ремень. Тина освободила руку, потерла затекшее запястье. Вздохнула. Приготовилась.
– Ну, рассказывай!
И пока длился рассказ Барашкова о том, что с ней произошло в последние сутки, и о том, что именно показали исследования, она, внимательно его слушая, невольно прокручивала в памяти всю прошедшую жизнь: непрерывные стрессы во время бессонных ночей на дежурствах, отравленный воздух операционных, бесконечные полеты на самолетах туда-обратно в течение стольких лет, непонимание мужа, постоянное беспокойство о сыне и, наконец, последние неудачные два года с мужчиной, которого одного только и любила она за всю свою жизнь.
«Как тут не вырасти какой-то дряни в надпочечнике?» Но она тут же устыдилась глупости своих рассуждений. Другие люди переживали и не такие страдания, но никакие опухоли в надпочечниках у них не вырастали.
Аркадий закончил.
– Значит, такая судьба! – невесело констатировала Тина, и вдруг лицо ее непроизвольно сморщилось, исказилось. Она быстро закрыла ладонями глаза, чтобы сдержаться, зажмурилась, но не выдержала и заплакала.
Маша посмотрела на нее, и жалость затопила все ее существо. Ей было жалко и Валентину Николаевну, и досадно, что так быстро проходит жизнь, и проходит как-то глупо, бессмысленно, было жаль своей молодости, от которой уже почти ничего не осталось, жалко себя, в своей неустроенности и одиночестве, и больше всего было жаль, что так неотвратимо, так обязательно приближается к человеку смерть, и надо иметь столько сил, чтобы пройти весь путь до конца. Маша не знала, хватит ли у нее на это сил. И у нее на глаза вдруг тоже навернулись слезы. Она отвернулась и отошла к окну. Барашков, и тот растерялся от жалости.
– Тина, мы сделаем все! Все, что можно! Поверь! Еще не все потеряно, Тина. Опухоль с большой вероятностью может быть доброкачественной.
«Доброкачественной!» – стукнуло ей в голову. Конечно. Почему она сразу подумала о плохом? Доброкачественной! Вполне может быть! И вдруг перед ней, как на карте, как на чистой скатерти, как на странице учебника, с полной ясностью развернулась история собственной болезни – с бесконечно плохим настроением, нежеланием жить, потерей аппетита, задержкой жидкости, нарушениями давления, работы сердца, видениями в глазах, и Тине стало… стыдно.
– Какая я тупая! – сказала она Барашкову, вытерев ладонью глаза. – Ведь я могла бы и сама догадаться! Я даже не дала себе труд проанализировать собственное состояние… Убивать просто надо таких докторов…
– Все мы хороши! – ответил Барашков. – Опухоль-то нашел молодой специалист. Вон, ее сотрудник. – Аркадий кивнул на Мышку. Та, уже справившись с собой, снова подошла к Тининой постели. И удивительно, Тине стало легче. Хоть она прекрасно осознавала и риск, и сравнительно небольшую вероятность того, что опухоль окажется доброкачественной, она ощутила себя снова их коллегой. Она была не просто больной – она была снова членом этой врачебной компании. «А быть в строю – не так грустно», – мелькнуло у нее. Она даже нашла в себе силы изобразить улыбку.
– И что же теперь будем делать?
– Все как полагается. – Тина знала, что Аркадий всегда разговаривает с больными именно так – спокойно, легко, уверенно. Она вспомнила, что и сама разговаривала с ними таким же тоном, и усмехнулась. Что ж, она не допустит малодушия. Хотя бы внешне. Тина не давала повода не уважать себя. Ей пришла в голову странная мысль: болезнь – это тоже работа. Любую работу она должна выполнить хорошо. Она всегда работала так, что ей не было за себя стыдно.
