Рю Мураками - Дети из камеры хранения
Запись пластинки Хаси была завершена. В этот вечер господин Д. сказал, что закажет любимое блюдо Хаси. Хаси попросил повариху приготовить омлет с рисом. Они ужинали в ресторане на последнем этаже «космического корабля». Вечерний пейзаж, па котором были изображены мужчины в черных одеяниях и дети-гермафродиты: оседлав бабочек с губами на крыльях, они улетали в небо. Эта картина была иллюстрацией к книге мифов древних инков о погоне за звездами. Две книги мифов и блестящих красных обложках были выпущены на деньги господина Д. Пол был из какого-то металла: когда по нему шли на высоких каблуках, раздавался странный звук. Казалось, будто огромный колокол пинает стоящая на руках женщина. Повариха господина Д. была плотной высокой женщиной. Она спросила у Хаси: сделать омлет с крабом или креветками? Хаси заказал с крабом и спросил у поварихи: «А вы волейболистка? Я видел вас на Олимпийских играх по телевизору». Женщина рассмеялась. «Наверное, это была мама. Я метала копье», — сказала она, обнажив золотые передние зубы. Господин Д. заказал паштет с гусиным жиром и шербет из черной смородины.
— Почему ты вчера ругался? Из-за чего схватился с барабанщиком? Он что-то сказал? Парень вроде бы жутко сердился.
— Раздражает, громко, слишком громко.
— Барабаны?
— Ага, не люблю, когда стучат: бах-бах-бах.
— Он модный музыкант.
— Я не люблю ударные.
— Почему? Странно.
— Шумные слишком.
— Странный ты парень.
У господина Д. узкие глаза. Хаси еще ни разу не видел его глазного яблока. По губам и зубам течет гусиный жир.
— Ты сказал, что больше, чем Мисора Хибари, любишь Симакура Тиеко[9].
— Да, Симакура Тиеко люблю больше.
— Почему?
— Просто так.
— Должна же быть причина?
— Больше, чем Кармен Макрей, я люблю Хелен Меррил. Больше, чем Марию Каллас, — Элизабет Шварцкопф. Понимаешь?
— То есть поколение сестер лучше поколения матерей. А все потому что матери проложили дорогу первыми.
Принесли омлет с рисом. Хаси съел только омлет, в который был завернут рис. Подхватывая вилкой красные куски краба, он проколол запеченный помидорчик, утопленный в рисе. Морщинистая кожа помидора лопнула, донесся кисловатый запах. Хаси представил себе картину, как чья-то нога давит помидор. Нога ребенка. Помидор покатился, и нога в маленьком черном кеде наступила на него. Помидор лопнул, сок брызнул в разные стороны. Тогда был такой же запах. Наверное, когда он родился и впервые вдохнул, запах был таким же, как этот кислый запах помидора.
— Я ведь певцом стану, да?
— Давай ешь свой омлет.
— Здорово.
— Ешь все, ни зернышка риса не оставляй, а то крестьяне обидятся.
— Ты понимаешь, чему я радуюсь?
— Наверное, тому, что станешь звездой.
— У меня сейчас такое чувство, будто я прыгнул.
— Хочешь сказать, что здорово все получилось, да? Популярным, наверное, станешь.
— Понимаешь, я все на месте топтался. Иногда думал, что не способен ни на что, кроме как смотреть по сторонам. В старших классах на физкультуре ничего не мог сделать. Все надо мной смеялись. Я только со стороны наблюдал. Вот Кику — мой брат, с которым ты недавно столкнулся, — он всегда был звездой. Бегал быстрее всех, прыгал выше всех, что угодно. А я смотрел на него из угла спортивной площадки. Все переодевались в тренировочные костюмы, и только я по-прежнему оставался в школьной форме. В те минуты я думал, что школьная форма такая же тяжелая, как роба закованного в цепи заключенного. Я думал, что вот стою сейчас на месте, никуда не бегу, переступаю с ноги на ногу, и все потому, что рядом нет никого, кто бы меня любил. Там, куда я смотрю, ничего не вижу. А тут я поверил, что есть кто-то, кто меня любит, и прыгнул. Я распрощался с той дурацкой спортивной площадкой. Когда заканчиваешь петь, горло устает, валишься в постель. В такие минуты, глядя на все со стороны, я представлял, что нахожусь там, где бывал в своих снах. Ты преодолеваешь все, с чем тебе сложно жить, и тебе хочется наконец отдохнуть в том месте, которое рисовали твои собственные, пусть даже хмурые фантазии. Кошка, брошенная маленьким котенком, стремится вернуться домой, и даже если ее кто-нибудь подберет, она все равно будет озираться по сторонам в поисках своего настоящего дома. Преодолев многое на пути, она наконец-то вернется в свой дом. Я был как брошенная кошка.
— Возможно, ты и есть брошенная кошка. Послушай, сделай одолжение, доешь свой рис с кетчупом. Не люблю я зерен риса, форма у них какая-то неприятная, тебе не кажется? Похожи на мяч для регби. Схватив мяч для регби, бежишь с ним, прижав к себе, или падаешь на него, придавливая к земле. В такие моменты он обладает стабильностью, но стоит только пнуть его, покатить по земле, и ты уже не знаешь, где он окажется. Так и рисовые зерна. Мы все вышли из крестьян, вся Япония, все мы похожи на эти зерна. Понимаешь?
— Не очень.
— Вот ты когда про кошек говорил, я вспомнил, что когда-то подобрал кошку. Мой отец был жутко строгим. Стоило, например, пустить слезу над мелодрамой, как он тут же начинал ругаться, называя это невоздержанностью. Однако животных любил и разрешил держать кошку в кладовке. Должно быть, она сбежала из какого-то зоомагазина. Шерсть длинная, трехцветная: черная, коричневая и кремовая. Красивая кошка, с блестящей шерстью. Котята быстро привязываются к людям, а она была уже взрослой. Мы с ней состязались во взаимном безразличии. В любых отношениях тот, кто проявляет безразличие, обладает правом инициативы и слова. Понимаешь? Ну, чтобы было понятнее, допустим, "А" и "Б" — это мужчина и женщина. "А" влюблен в "Б", "Б" воротит от него нос и выставляет "А" на смех. Вот и кошки проявляют безразличие, особенно те, у кого хорошая родословная, за кого готовы выложить несколько десятков тысяч йен. К такой кошке относятся с уважением. О пропитании ей беспокоиться нечего. Через несколько поколений такие кошки становятся безразличными ко всем. А ведь я просто ее подобрал, думал, что, если этого не сделаю, она сдохнет и ответственность будет на мне. Так вот, в нашем соревновании в безразличии я победил. И когда она ластилась ко мне, и когда дрожала от одиночества, я просто подносил ей молоко, и кошка стала моей. Куда бы я ни шел, она бежала за мной. Как-то она исчезла, а когда вернулась, я понял, что она беременна — ее живот день ото дня округлялся. Мне хотелось увидеть роды, поэтому я ни на шаг от нее не отходил. Она родила пятерых. Котята были маленькие, как мыши, такие же, как ты при рождении. Я наблюдал все это, впечатление было сильное. Радовался очень — увидел тайну рождения. Я прыгал и скакал, распевал песни. И вдруг кошка схватила котенка зубами! Я сначала подумал, что так и должно быть, что она хочет стянуть покрывающую его скользкую пленку. Ошибся, она впилась в него зубами и перекусила. Вся морда в крови. Хаси, представляешь, она сожрала собственного детеныша! Я заругал ее, хотел ударить по голове, протянул руку, так она вцепилась в меня зубами. Я заплакал. Со страшными глазами она продолжала жрать своих детей, а последнего, пятого, выплюнула. Видно, больше было уже не съесть. Зато покусала со всех сторон, он был весь холодный, сердце остановилось. Я со слезами побежал к сестре, рассказал ей обо всем. «Остался последний, — сказал я, — спаси его». Сестра принялась поливать котенка горячей водой, растирать, но тельце уже отвердело. «Похорони его под деревом», — велела сестра. Я завернул котенка в газету, сунул в полиэтиленовый пакет и стал рыть яму. Вскоре яма была вырыта, я собирался уже опустить в нее пакет и прочитать молитву, как вдруг из пакета раздалось мяуканье и он зашевелился. Котенок отогрелся и ожил. Он стал замечательным котом, главарем местных котов, сражался даже с собаками и ни разу не проиграл, нескольким псам глаза выцарапал.
— В чем смысл этой истории?
— Да никакого смысла. Просто оживший кот мяукал так, будто говорил мне: «Я ожил!»
— Я и спрашиваю: какой смысл? Хочешь сказать, что я такой же, как этот кот?
— Я хочу сказать, что бросившая1 тебя мать, возможно, сделала это не потому, что ненавидела тебя, а потому, что действовала инстинктивно, как кошка, и думала, что тебя защищает.
— Вот как? Что за ерунда!
— Почему ерунда? Хорошая история, разве нет?
— Когда это было? Зимой?
— Летом.
— А как звали кошку?
— Какую?
— Мать.
— Пэко-тян.
— А котенка?
— Он стал уличным котом, имени не было.
— А почему кот ожил и стал сильным, господин Д., ты это понимаешь?
— Потому, наверное, что попал в бедственное положение.
— Ничего ты не понимаешь. Потому что он ненавидел.
Хаси утер пот со лба и уронил вилку на пол. Господин Д. перевел взгляд с Хаси на вилку. Взгляд у Хаси был такой же, как у кошки, которая была у него в детстве. Повариха принесла персики и воду и положила на стол чистую вилку. Хаси наклонился, чтобы поднять вилку. «Я подниму», — сказала она за его спиной. Холодный блеск вилки на полу совсем расстроил господина Д. Он хотел сообщить Хаси о будущих съемках его встречи с матерью.
