Джеймс Олдридж. - Дипломат
– Скажите мне, сэр Френсис, – начал Клипп, – каковы у нас теперь отношения с советским правительством? Можно их назвать хорошими?
– Постольку, поскольку, – уклончиво ответил Дрейк и подал знак лакею разливать шампанское, надеясь замять этот разговор в самом начале.
– Довольны ли мы, например, положением в Польше? – не унимался Клипп.
– Об этом, собственно, надо спросить наше посольство в Варшаве, – упирался Дрейк.
– Да, но ведь это касается и наших отношений с Россией, поскольку Россия вместе с Англией вручили власть теперешнему польскому правительству и гарантировали ему поддержку. Честно ли выполняют русские свои обязательства?
– Да, так, как они их понимают, – сказал Дрейк. – Хотя мы часто бываем не согласны, что понимание это правильно.
– Очень часто, – подхватил Клипп, – и в этом-то и заключается вся проблема наших отношений с Россией. Мы очень часто бываем не согласны, что их толкование правильно. В сущности, мы никогда не бываем согласны. И что же мы делаем, чтобы понять эту русскую точку зрения, сэр Френсис? Как изучает посольство русскую проблему?
– Применяем наши обычные методы изучения страны, мистер Клипп.
– Но этого наверняка недостаточно, – сказал Клипп. – Россия загадочная страна, и нам надо бы попытаться взглянуть на нее глазами самих русских.
– Мне помнится, что один из наших послов обязал посольских секретарей и прочий персонал изучать официальную русскую историю Всесоюзной коммунистической партии.
– Как? Большевистскую историю?
– Да. Помните, Кэтрин? Вы, кажется, уже были здесь тогда?
– Да, я была здесь, – сказала она, – но историю не изучала.
– Почему же? – спросил ее Клипп.
– Я уже раньше все это читала, – ответила она.
– И как вам понравилось прочитанное? – продолжал Клипп.
– Я уже забыла, – сказала она.
– Не слишком ли опасен большевизм, чтобы относиться к нему так легкомысленно? – спросил Клипп Дрейка.
– Может быть, – ответил тот.
– Ну, знаете, в этом вопросе нет никаких «может быть». Даже у нас в Англии коммунисты создают очень опасное положение. Они пытаются проникнуть в лейбористскую партию. подрывать ее изнутри, большевизировать ее.
Последовала вежливая пауза, потому что из всех присутствующих Клипп был единственным лейбористом.
– Премьер-министр озабочен создавшимся положением, – доверительно заявил Клипп. – Как и мистер Черчилль.
– Черчилль обеспокоен большевизацией лейбористской партии? – Кэтрин Клайв с нескрываемым изумлением поставила свой бокал шампанского на стол.
– Конечно! Бывают обстоятельства, мисс Клайв, когда все мы поднимаемся выше партийных интересов.
– Вот как? – сказала она.
– А во время всеобщих выборов вы тоже поднимались выше партийных интересов? – осведомился Эссекс.
Клипп снова загрохотал: – Прямо в точку, лорд Эссекс. Но нам представился случай постоять за себя, мы имели на это право, воспользовались этим правом и, как изволите видеть, выиграли битву. Выиграли блистательно!
Дрейк нервно прихлебывал шампанское, надеясь, что на этом кончится политический спор, но Эссекс уже нацелился на генетика Шейма.
– Ну, а как в мире науки? – спросил он Шейма. – Вы тоже боитесь большевизации?
Шейм склонил свою седую голову.
– Наука вне политики, – сказал он.
– И не может быть большевизирована? – настаивал Эссекс.
– Думаю, что нет, – сдержанно ответил Шейм.
– Ну, а каковы русские ученые? Что они – безнадежны или среди них есть люди мыслящие, люди с революционными стремлениями?
– Есть даровитые, есть и бездарные.
– А в какой именно области?
– Ну, об этом трудно судить. Наши математики считают, что русские сильно продвинулись в высшей математике и в физических науках. А вот биологи у них довольно примитивны.
– А генетики?
– Это нам предстоит выяснить.
– А мистер Лысенко?
– Я, конечно, отношусь скептически…
– Они действительно вывели многолетнюю пшеницу?
– Мы затем и приехали, чтобы это выяснить, – вмешался Уолтер Клипп. – Хотя Шейм вообще во всем этом сомневается. Не правда ли, Шейм?
– Пока все это представляется мне несколько туманным, – пробормотал Шейм.
Эссекс понял, что Шейм, пользуясь правом ученого на осторожность в суждениях, большего не скажет. Шейм, вероятно, был даже доволен, что Клипп говорит за него, как ни беспомощны были научные объяснения члена парламента. Но лучше уж терпеть это, чем впутываться в политику.
Эссекс сделал еще одну попытку.
– А как это отразится на общем положении в мире, если многолетняя пшеница окажется в ваших руках? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Шейм.
– Не вызовет ли это революции в производстве пшеницы?
– Может быть.
– Ведь это может сказаться на мировой экономике?
– Может.
Тут Эссекс сдался.
Дрейк встал из-за стола и предложил выпить кофе в маленькой гостиной. Он повел туда Кэтрин, степенно шагая рядом с ней. Следуя за ними, Эссекс снова отметил чрезмерную натянутость в их обращении друг с другом. А когда Кэтрин, сев в мягкое кресло, откинулась на спинку, Эссекс почувствовал волнение и решил, что никогда не видел женщины, которая бы лучше держалась в обществе. В ней не было женственной кротости, отличавшей его мать, но зато она обладала непринужденным достоинством. Это многое обещало в женщине. Эссекс склонился над ней, подливая ей сливок в кофе.
– Вот теперь я замечаю в вас большое сходство с леди Клайв, хотя я не видел ее уже лет десять. Рот у вас упрямый, отцовский, а глаза ласковые, как у матери. Вы вся в Бэкингемов.
Кэтрин не на шутку рассердилась.
– Во все я не похожа на Бэкингемов, – сказала она. – Я Клайв, и незачем меня дразнить.
– Я и не думаю дразнить вас, моя дорогая, – мягко возразил Эссекс и удивился, почему она так рьяно возражает против Бэкингемов. Прекрасная семья, вот только разве что все они умом не блещут. – А как поживает ваша матушка?
– Не знаю, – сказала Кэтрин. – Давно не переписываюсь с ней.
– А ваш отец?
– Где-то на кого-то охотится или кого-то убивает, – ответила она.
– Не староват ли он для этого?
– Чем старше он становится, тем больше ему хочется убивать, – сказала она. – Это все из-за Бэкингемов. Отец с наслаждением перестрелял бы всю их семейку, но так как закон не разрешает этого, он путешествует и стреляет диких зверей.
– Он всегда был взбалмошный, – напомнил ей Эссекс.
– Он всегда был сумасшедший, – возразила она, – но раньше у него не было склонности к убийству.
– Да, дела! – сказал Эссекс. – Ну, а как ваш брат?
– Джеф?
– Да.
– Он погиб в битве за Англию.
– Простите. Я не знал.
– Он тоже был сумасшедший, – сказала она, – и Алиса тоже.
– Значит, вы единственная здравомыслящая представительница своей семьи?
– Нет, – сказала Кэтрин, – просто у меня больше выдержки.
Она снова откинулась на спинку кресла и, удостоверившись во всеобщем внимании к ее особе, встала и быстро вышла из комнаты. Эссекс охотно пошел бы за Кэтрин, но он видел, что ей явно хочется остаться одной. Он дал ей уйти и немного погодя, в свою очередь, распрощался, пообещав Клиппу и Шейму непременно повидаться с ними снова. Затем он отправился к себе писать доклад о встрече с Молотовым.
Эссекс не торопился. Должным образом настраиваясь, он открыл свой длинный китайский пенал, достал оттуда два очинённых утром гусиных пера, испробовал их еще раз и остался доволен. Все было приготовлено, включая и плотную веленевую бумагу, которой он пользовался даже для черновиков. Без гусиных перьев и веленевой бумаги Эссекс не мог писать доклады, потому что это давало ему необходимое ощущение истории. Ведь каждое написанное им слово попадет в архивы Форейн оффис, а когда-нибудь будет передано в Национальный музей и войдет в летопись дипломатической жизни последнего двадцатилетия. Здесь найдет себе место все: и первые записи, сделанные на Версальской конференции, и долгие препирательства с Муссолини, и умелые доводы, которыми он склонил остатки республиканского правительства покинуть Мадрид, и его отчаянные попытки удержать французов от капитуляции и, наконец, отчет о его миссии в Америке, миссии, которая так много значила для снабжения Англии оружием и снаряжением, миссии, которая, в сущности говоря, обеспечила Англии возможность вести войну. А теперь началась новая схватка – одна из многих в их борьбе с русскими за положение мировой державы.
– Вы займетесь и нотой? – спросил его Мак-Грегор, разбирая бумаги, прежде чем положить их на стол Эссекса.
– Да, можно заняться и нотой, – сказал Эссекс. Он быстро взглянул на Мак-Грегора, проверяя, не сердится ли тот на Кэтрин Клайв за ее измену. Мак-Грегор не подавал виду, что досадует или помнит о происшедшем, и Эссекс решил, что можно многое простить Мак-Грегору за такое разумное отношение к своим личным делам.
