Кейт Мортон - Далекие часы

Тут Перси пришло в голову, что человек, незнакомый с замком, прибывший поздним вечером, в пору затемнения, посреди кошмарной грозы, может искать вход не только у парадной двери. Хотя вероятность подобного была невелика, Перси сразу поняла, что обязана проверить. Она не вправе оставлять его бродить снаружи.

Поджав губы, она в последний раз оглядела кухню… сухие продукты на стойке, смятое кухонное полотенце, крышка кастрюли — ничего даже отдаленно напоминающего кучку рваной бумаги… затем вынула фонарик на батарейках из аварийного набора, накинула макинтош поверх платья и отворила заднюю дверь.

Юнипер опаздывала почти на два часа, и Саффи начала всерьез волноваться. Разумеется, она понимала, что все дело в задержке на железной дороге, проколотой шине автобуса, заставе, чем-то совершенно обыденном, и уж точно никакие вражеские самолеты не осложнят все дело в такую дождливую ночь; тем не менее здравый смысл не мог унять тревоги старшей сестры. Пока Юнипер не войдет в переднюю дверь, целая и невредимая, значительная часть разума Саффи будет скована страхом.

Покусывая нижнюю губу, она задумалась, какие новости принесет с собой малышка сестра, когда наконец переступит порог. Саффи верила себе, когда убеждала Перси, что Юнипер не помолвлена и не собирается замуж, действительно верила, но с тех пор, как Перси внезапно исчезла, оставив ее одну в хорошей гостиной, ее уверенность все таяла и таяла. Сомнения закрались, когда она пошутила насчет маловероятного зрелища Юнипер в белом кружеве. Хотя Перси кивнула в знак согласия, пышное платье, возникшее в голове Саффи, претерпело превращение — словно отражение в покрытой рябью воде — и обрело другой, намного более вероятный облик. Облик, который Саффи уже хранила в уме с тех пор, как наверху начала работу над платьем.

После этого кусочки мозаики быстро встали на место. А зачем еще Юнипер просить переделать платье? Не для такого ординарного события, как ужин, а для свадьбы. Ее собственной свадьбы с этим Томасом Кэвиллом, который приедет сегодня, чтобы познакомиться с ними. С мужчиной, о котором они ничего не знали до настоящего времени. Более того, их познания о нем до сих пор ограничивались письмом, в котором Юнипер извещала, что пригласила его на ужин. Они познакомились во время воздушного налета, он был учителем и писателем, у них имеется общий друг. Саффи напрягла мозги, вспоминая остальное: точные слова, которые использовала Юнипер, обороты, которые оставили у них впечатление, что упомянутый джентльмен неведомым образом спас жизнь их сестры. Они сочинили эту подробность? Или это очередная талантливая выдумка Юнипер, завитушка, призванная вызвать их симпатию?

Еще немного подробностей о нем содержалось в дневнике, но эти сведения были не биографическими. На бумаге были запечатлены чувства, желания, томления взрослой женщины. Женщины, которую Саффи не узнавала, перед которой робела; женщины, которая становилась земной. И если даже Саффи было сложно смириться с таким превращением, то Перси тем более придется очень долго убеждать. Для Перси Юнипер навсегда останется крошкой сестрой, появившейся, когда они почти уже выросли, маленькой девочкой, которую нужно баловать и оберегать. Которую легко ободрить и заполучить на свою сторону простым пакетом сластей.

Саффи улыбнулась с печальной нежностью к своей консервативной сестре-близнецу, которая, несомненно, даже в эту минуту собирается с духом, чтобы соблюсти условия отца. Бедная, милая Перси: во многом на редкость смышленая, отважная и добрая, крепкая как сталь, и все же неспособная освободиться от несбыточных папиных пожеланий. Саффи поступила умнее; она давным-давно оставила попытки ублажить Его Величество.

Она поежилась от внезапного холода и потерла ладони друг о друга. Затем скрестила руки на груди в надежде найти в них опору. Саффи должна быть сильной ради Юнипер; теперь ее очередь. Ведь она в отличие от Перси способна понять бремя романтической страсти…

Распахнулась дверь, и вошла Перси; дверь за ее спиной захлопнуло сквозняком.

— Льет как из ведра. — Перси поймала каплю с кончика носа, с подбородка, встряхнула мокрыми волосами. — Я слышала здесь шум. Раньше.

Саффи заморгала, крайне озадаченная, и машинально ответила:

— Это ставня. По-моему, я починила ее, хотя, конечно, я не мастер обращения с инструментами… Перси, где тебя носило?

И что она там делала? Глаза Саффи широко распахнулись, когда она увидела промокшее, грязное платье сестры и… неужели это листья в волосах?

— Значит, головная боль прошла?

— Ты о чем?

Перси собрала бокалы и направилась к столику с напитками, чтобы налить еще виски.

— Твоя головная боль. Ты нашла аспирин?

— А. Да. Спасибо.

— Знаешь, тебя долго не было.

— Правда? — Перси протянула Саффи бокал. — Да, наверное. Мне показалось, я что-то слышала снаружи; возможно, это По испугался грозы. Сначала я подумала, что это может быть друг Юнипер. Как там его зовут?

— Томас. — Саффи сделала глоток. — Томас Кэвилл.

Ей показалось, или Перси отводит глаза?

— Перси, надеюсь…

— Не волнуйся. Я буду добра с ним, когда он придет. — Перси покрутила бокал. — Если он придет.

— Ты не должна корить его за опоздание, Перси.

— Почему бы и нет?

— Это все война виновата. В наши дни опоздания стали нормой. Юнипер тоже еще нет.

Перси взяла сигарету, которую раньше оставила в пепельнице.

— Не вижу ничего удивительного.

— Рано или поздно он появится.

— Если он существует.

Какая странная мысль; Саффи убрала своенравный локон за ухо, смущенная, встревоженная, гадающая, не шутит ли сестра; возможно, это очередная ее фирменная острота, которые Саффи привыкла воспринимать буквально. Хотя в животе начало крутить, Саффи не обратила внимания, решив расценить замечание сестры как шутку.

— Надеюсь на это; я очень расстроюсь, если окажется, что он — всего лишь выдумка. Стол будет выглядеть ужасно негармоничным без четвертой персоны.

Она присела на краешек кушетки, но, сколько ни пыталась вести себя беззаботно, Перси словно заразила ее своей странной нервозностью.

— Ты выглядишь усталой, — заметила Перси.

— Неужели? — Саффи постаралась изобразить любезный тон. — Наверное, это потому, что я и правда устала. Возможно, работа меня подбодрит. Надо только пробраться на кухню и…

— Нет.

Саффи уронила бокал. Виски разлился по ковру, коричневые капли засверкали на синем и красном.

Перси подобрала бокал.

— Извини. Я просто хотела сказать…

— Как глупо. — Саффи суетилась вокруг мокрого пятна на своем платье. — Глупо, глупо…

И в этот миг в дверь постучали. Сестры одновременно поднялись.

— Юнипер, — предположила Перси.

Уловив прозвучавшее утверждение, Саффи сглотнула.

— Или Томас Кэвилл.

— Да. Или Томас Кэвилл.

— Что ж, — напряженно улыбнулась Саффи. — Кто бы это ни был, полагаю, его следует впустить.

II

Книга волшебных мокрых животных

Я не переставала думать о Томасе Кэвилле и Юнипер Блайт. Такая печальная история; я сделала ее своей печальной историей. Я возвратилась в Лондон, продолжила жить своей жизнью, но часть меня осталась в замке. На грани сна, во время дневных грез меня находили шепоты. Глаза закрывались, и я оказывалась в том прохладном темном коридоре, ожидая вместе с Юнипер ее жениха. «Она заблудилась в прошлом, — заметила миссис Кенар, когда мы уезжали, и я следила в зеркало заднего вида, как крылья лесов укрывают замок темной защитной пеленой. — Тот самый октябрьский вечер сорок первого года повторяется вновь и вновь, будто заело пластинку».

Это утверждение было невероятно печальным — целая жизнь погублена за единственный вечер, — и осталось множество вопросов. Что она испытала в тот вечер, когда Томас Кэвилл не пришел на ужин? Все три сестры ждали в комнате, убранной специально для торжественного случая? В какой момент она начала волноваться; возможно, она сначала предположила, что он ранен, пострадал от несчастного случая; а может, сразу поняла, что ее бросили? «Он женился на другой, — ответила миссис Кенар на мое любопытство, — обручился с Юнипер и сбежал с другой. Разорвал их отношения банальным письмом».

Я держала историю в руках, поворачивала так и сяк, изучала под разными углами. Воображала, редактировала, проигрывала вновь и вновь. Полагаю, дело отчасти в том, что меня предали сходным образом, но мою одержимость — а это, признаться, стало одержимостью — питало нечто большее, нежели простое сопереживание. В особенности меня занимали последние мгновения встречи с Юнипер. Перемена, случившаяся прямо при мне, когда я упомянула о своем возвращении в Лондон; то, как юная женщина, нетерпеливо ожидающая своего любовника, превратилась в напряженную и жалкую особу, молящую о помощи, проклинающую меня за нарушенное обещание. Особенно меня тревожил момент, когда она заглянула мне в глаза и мрачно обвинила в том, что я подвела ее; то, как она назвала меня Мередит.