Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Проституция в Тунисе уголовно наказуема, но максимальный срок — год, в Египте, к примеру, — вплоть до смертной казни. Здесь же к этому относятся довольно лояльно. Сутенер в тюрьме не частый гость, обычно такие, как Куккий, привлекаются по другим статьям. А посему количество крепких парней, подмигивающих наколотыми глазами, барражирующих возле отелей и дискотек, не уменьшается.
— Куккий, ты уже пятую ходку делаешь и все из-за гашиша, что, не можешь «завязать»? — спросил я у «авторитета».
— А зачем? — вопросом на вопрос ответил пахан.
— Ну как зачем, все же пятый раз в тюрягу и все из-за этой гадости. Вот освободишься — будешь снова курить?
— Конечно, буду! — последовал ответ. — В первый же день, как освобожусь, так и накурюсь до чертиков.
Как говорится, горбатого могила исправит! Если б отменили статью за курение гашиша, то тюрьмы наполовину опустели, так как львиная доля зэков отбывает наказание именно за курение конопли. Я разговаривал с парнями из Ливии и Мавритании, в этих странах давно сняли запрет и решили проблему с перенаселенностью тюрем.
Куккий стал паханом аккурат 7 ноября, а в этот день нация чествовала своего лидера. Снова был дурацкий парад на берегу моря с показом ржавых мопедов и серьезных акробатов. Только на сей раз речь на трибуне была короче минут на 20, а основной доклад часа на три он произнес в президентском дворце.
Наступали холода, и камерные тузы перебрались на кровати. Теперь возле двери спать было холодно, и они сделали рокировку. Сами спали на кроватях, где было относительно тепло, а возле двери стали спать бывшие хозяева кроватей. Меня это нововведение, правда, не коснулось, как спал на кровати, так и остался, и тем же составом — втроем на двух кроватях.
С середины ноября полицаи перешли на зимнюю форму одежды, вместо х/б надели полушерстяное обмундирование и стали закрывать вторую дверь. Она была цельнометаллической, с малюсеньким зарешеченным окошечком. Когда ее закрывали, то создавалась впечатление, что ты находишься в каменном мешке.
Когда была одна решетка и просматривался коридор, таких впечатлений не возникало. Правда, днем вторую дверь оставляли открытой, закрывали только на ночь.
Опять начались трения с сокамерниками, чего греха таить, многие меня ненавидели, и лишь только поддержка Тони не давала им со мной расправиться. С его уходом многое изменилось, бывшее окружение Тони было смещено сахби Кукки. Новый капран организовал новую правящую «верхушку», и теперь его команда стояла у руля. Большинство корешей Тони перешли в его лагерь.
На меня они «не наезжали», но и особо не вмешивались, если я начинал выяснять с кем-нибудь отношения. Была пара-тройка гнусов, которые хотели со мной рассчитаться. К счастью, оставался немой гигант Титти, которому я когда-то спас жизнь, и он при любых обстоятельствах принимал мою сторону.
Как-то в конце ноября мне пришлось драться сразу с тремя мерзавцами. Я уж не помню из-за чего все началось, столько было этих драк, что просто невозможно физически запомнить все поводы. Если хотят подраться, то повод всегда найдут.
В тот злополучный для меня день вечерняя прогулка подходила к концу, и Титти внезапно вызвали на свидание с родственниками. Я не заметил, но на это обратили внимание три шакала, которые давно охотились за мной. Раньше я каждому из них разбивал физиономии, теперь они объединились и выжидали подходящий момент для мести, но мешал Титти.
Когда прогулка закончилась и все направились в камеру, они оттеснили меня в дальний угол двора и стали избивать. Держаться против троих тяжело, они быстро сбили меня с ног и стали пинать. Я ужом извивался по цементному полу, прикрывая руками лицо и пах. Мне не давали подняться и продолжали наносить удары. Силы быстро покидали, сказывался малоподвижный образ жизни и плохая пища.
Внезапно удары прекратились и переместились в другом направлении. Я увидел, как черный гигант Титти словно щенят раскидал этих говнюков и в три удара уложил всех на пол.
Оказывается, по неизвестной причине он разругался с навестившей его сестрой и раньше времени вернулся в камеру. Увидев, что меня и этих придурков нет на месте, выскочил во двор и как раз вовремя.
Негр помог мне подняться, я подошел и отвесил по паре хороших пинков каждому обидчику, те лежали и изображали нечеловеческие страдания, корчась на полу. А может, и правда им было больно? У Титти-то кулаки почти с мою голову.
По приходу в камеру Титти устроил разнос пахану за то, что допустил мое избиение. Тот оправдывался как мог, и чтоб как-то смягчить гнев силача, повторно избил напавших на меня недоносков, когда те появились в камере.
Оказалось, что они сломали мне три ребра, но без повреждения органов грудной клетки. Многочисленные кровоподтеки покрывали мое тело, все ныло и болело. Но когда я ловил взглядом своих оппонентов, то боль уходила, и меня начинал разбирать смех. На них было жалко смотреть, разогнуться не могут, лица распухли, вместо глаз узкие щелки.
Стукачи, конечно, донесли все моршеду, тот вызвал нас в кабинет, где мы дружно заявили, что упали с верхнего яруса, причем все четверо одновременно. Моршед сделал вид, что поверил, и отпустил с миром. Хотя эти трое спали на полу, а я на первом ярусе.
После этого случая открытых нападок на меня не было, но исподтишка мелкие пакости чинились, то тапочек намылят, чтоб поскользнулся, то полотенце на грязный пол сбросят, то одежду сухую подмочат и т. п. Но это уже были мелочи, неприятно, конечно, но жизни такие проделки не угрожали.
Происходили еще незначительные стычки со вновь прибывшими парнями, которым не нравилась моя физия, но пара затрещин с моей стороны и маячивший за спиной Титти делали свое дело. Наверняка и они затаивали злобу, но поделать ничего не могли.
Я понимал, что если его уберут из камеры, то моя жизнь не станет стоить и ломаного гроша, так как Куккий и компания держали нейтралитет, но пока судьба по-своему благоволила ко мне.
Не успели толком зажить «боевые» раны и срастись сломанные ребра, как на дворе показался декабрь, а вместе с ним и обещанный праздник жертвоприношения Аид Мабрук (Куйрам-Байрам).
Восьмого декабря с утра по тюремному радио заиграла зокра и забили многочисленные барабаны, которые без устали пищали и гремели весь день. На утренней проверке мудир традиционно поздравил всех с праздником и от каждой камеры пригласил несколько человек посмотреть на жертвоприношение.
От нашей камеры делегировались Куккий со своими шестерками, пошел и я. Мне было любопытно взглянуть на древний обряд. Во двор на веревке втащили трех баранов, те упирались, блеяли и не хотели идти. Первого вывели на середину двора, где начинался желоб, назначение которого мне было до сих пор не понятно.
Два дюжих зэка ловко повалили барана на бок и крепко прижали к полу. Подошел мудир, в руках у него сверкал огромный изогнутый старинный кинжал, я такие раньше только в кино и в музеях видел. Левой рукой он схватил барана за рога, запрокинул бедному животному голову, обнажив при этом переднюю поверхность шеи, и ловким молниеносным ударом пересек горло до позвоночника. При этом из шейных сосудов зафонтанировала кровь.
Мудир отскочил в сторону, а помощники расположили тело так, чтоб вся кровь стекала в желоб. Из перерезанной трахеи с шумом выходил воздух, баран открывал рот, пучил глаза, пытался встать на ноги. Напор крови быстро уменьшался, и через несколько минут все было кончено. Когда вся кровь вытекла, тело оттащили в сторону, из перерезанного горла шел пар.
Чтоб ускорить процесс, на второй заход решили прикончить сразу двух оставшихся баранов. Помощники подтащили испуганных животных, завалили их на бок. Дважды блеснула холодная сталь и из двух перерезанных шей заструилась по желобу теплая кровь. Мудир вытер об тряпку нож и вложил в ножны.
Невероятно, но один баран вдруг вырвался из рук своих палачей, встал на ноги и потухающим взглядом уставился на директора. Из горла обреченного хлестала кровь. Его быстро свалили и подтащили к желобу. Но, несмотря на смертельное ранение, жизнь не торопилась покинуть тело лохматого страдальца. В то время как его два собрата были мертвы, третий еще минут десять дергал ногами, выгибал спину, раскрывал рот и выкатывал осоловелые глаза. Картина мучения, пускай и животного, была ужасной.
После увиденного я понял выражение: «Зарезать как барана». Наверно, лет сто назад на этом месте таким способом не баранов, а людей резали.
Арабов агония животных ничуть не смутила, они возбужденно обсуждали происходящее, многие даже смеялись.
Когда вытекла кровь из последнего тела, мудир дал команду отнести туши на кухню, а сам пошел дальше. Похоже, он тут был главный по убийству баранов.
Арабы считают, что кровь есть нельзя, отсюда и обычай перерезать горло, чтоб через сонные артерии она вытекла. Убитые таким способом животные считаются «халяльными», то есть разрешенными. «Халяль» — означает «разрешено», «харам» — запрещено. Убитых другим способом принимать в пищу — харам!
