Дмитрий Добродеев - Возвращение в Союз
Я стал ломиться, отчаянно и безнадежно.
НАШЕ ДЕЛО ЖИВЕТ И ПОБЕЖДАЕТ
Я слышал, как сзади нарастал топот сапогов: выходит, крышка! Прижавшись лбом к двери, я в энный раз простился с жизнью. Прощай, товарищ незабвенный…
Внезапно дверь отворилась, из темноты шепнули: давай, браток, и я прошел в залитую зеленым светом галерею. Дверь за мною закрылась — на три могучих поворота, со скрежетом.
Ступая по ковровой дорожке, я шел по галерее вниз. Вокруг — гудящий ровный звук, прохлада вечности и голубое освещенье. По стенам — вымпелы, знамена и редкие видеокамеры — уставились на неожиданного посетителя.
Там — вдалеке — свет ярче, он разгорается и переходит в красный. Как будто ярость трудового человечества вскипает ровным пламенем. Играет музыка — органная. А в центре зала — на помосте — в стеклянном саркофаге — лежит, сложивши сморщенные ручки на груди, — он, самый человечный Человек.
Ильич лежал с загадочной улыбкой, как будто все происходившее вокруг — давно знакомая возня, по сути не меняющая неумолимого движения истории.
— Товарищ Ленин, что же это делается? — я начал биться о стекло. — Очнитесь же, товарищ Ленин!
— Товарищ Ленин, промойте же глаза, протрите уши! Сегодня совершается немыслимое, они задумали разрушить СССР! Проклятые путчисты — Ельцин и компания — жрут водку в Беловежской Пуще и обсуждают раздел империи.
Раздался звук, похожий на утробный стон. Лоб Ильича поморщился. Раскрылся один глазок, потом другой. Ильич зевнул, уперся ножкой в саркофаг и скинул крышку. Рывком привстал и посмотрел с прищуром: «А вы кто будете, товарищ военспец?»
— Я — красный дипкурьер, меня послали с товарищем Сухановым, однако…
— Не надо лишних слов, товарищ! Мы сами разберемся, что к чему.
Он взял меня за руку и бодренькой походочкой увлек по коридору. Подземный город под Кремлем и Красной площадью кипел своей, особой жизнью. Вдоль нашего пути застыли часовые — в буденовках, ушанках, маскхалатах. Не замечая посетителей, в соседних галереях тренировались кремлевские курсанты — учились приемам самбо, карате, дзюдо. У писсуаров стояли, беседуя, какие-то геронты в каракулевых пирожках, в ратиновых пальто до пят.
Под Боровицкой башней сделали привал. Ильич достал из тайного кармана сушеную колбаску и перочинным ножиком разрезал, потом стал есть, подкидывая кусочки, ловя их на лету мохнатым рыжим ртом. Утерся рукавом и обернул ко мне свои умнейшие глаза: «Ну как вам наша родина, СССР?»
— Но вы же в курсе, товарищ Ленин…
— Не надо, батенька, финтить, наш строй непобедим, а господам, которые пытаются его разрушить, покажем, где рачье зимует…
Ильич задумался. Тяжелая и липкая харизма лилась из глаз его. Он явно начал что-то осознавать. «Творится в царстве нашем, право же, неладное…» Он взял меня под руку: «Пойдемте, поговорим накоротке! Тут всюду уши, я знаю место…»
Вошли в сверкающий подземный туалет, в кабинку, закрыли дверь, и Ленин, ежеминутно спуская воду, продиктовал мне на ухо: «Товарищ дипкурьер, я назначаю вас начальником охраны всего Кремля! Постройте этих дураков-курсантов, скажите, что Отечество в опасности, возьмите штурмом Кремль! Когда все будет готово, пошлите нарочного в Мавзолей, и я приду. Надеюсь, что спасем Страну Советов!»
В подземном Музее Революции нашли почетный костюм чекиста. С трудом я влез в потрескавшуюся кожу, повесил маузер. Ильич сел рядом на ступеньках и принялся строчить. Его овальный лысый череп сверкал, в нем отражался контур видимой вселенной. «Громадный, мудрый человек!» — подумалось.
Ильич протянул бумажку: «Мандат на власть. Вручаю лично. Действуйте! Сегодня — звездный час истории!» — Есть! — щелкнул я каблуками, вышел в коридор и зычно гаркнул: «Курсанты, стройсь!»
Обритые олухи позднесоветской поры уставились на меня не понимая: «Чего там?» Все — лопоухие, сутулые, в глазах — сплошная пустота. — Чего? А ну-ка стройсь! — я вытащил свой маузер и выстрелил. Неоновая трубка над головой хлопнула и погасла.
— Товарищи курсанты! Социалистическое отечество в опасности! Все эти, как их, социал-предатели, сначала Горбачев, затем дубина Ельцин и компания задумали разрушить Союз… В ответ на это товарищ Ленин отдал приказ: взять Кремль, восстановить Империю! Кто мне не верит, может посмотреть мандат: вот подпись Ильича!
Ребята стали просыпаться. Рябой калмык Василий прошептал: «А что же это, ребя, пока мы тут, они там делят…» Ему ответил хохол Фесенко: «Да нас тут держат знать за дуриков! Ребята, стройсь, бери оружие!»
Случилось чудо. За две минуты оружие разобрано; они построились и ровным шагом пошли за мной. На выходе нас встретил пузатый комендант Кремля: «Вы что тут разбрелись? А ну-ка, брысь под землю!» — «Послушай, комендант! — я вытащил мандат. — Товарищ Ленин лично поручил: занять все здания в Кремле, восстановить Союз».
На пропитом лице полковника мелькнуло подобие улыбки: «Вы что здесь, охренели? А ну под землю!» — Одним ударом кулака я повалил его. Курсант Петров сорвал ключи, и мы открыли кремлевские ворота. — Ура, товарищи! — мы побежали, но стеганула очередь: стреляли со всех сторон.
— Вперед! — мы поднялись в атаку, но тут же залегли: коварный пулеметчик строчил оттуда — с колокольни Ивана Великого.
Стреляли также из здания Верховного Совета СССР… Что делать? Шальные пули летели со всех сторон, имелись убитые и раненые.
Я написал записку Ильичу: «Что делать?» Послал курсанта Иванова. Ответ пришел незамедлительно: «Что делать? Ждать. Иду на помощь!»
Он появился в воротах — в костюме-тройке и кепке. Но несмотря на холод — решительный — и очень человечный. Не пригибаясь, подошел к лежащим: «Ну что, ребята, сдрейфили? А ну, за мной!»
Раздалось нестройное ура. Ильич шел впереди, потрясая сухим кулачком. За ним бежал я, с «Калашниковым» наперевес, а позади — курсанты кремлевской роты.
Пулемет строчил нещадно, и немало наших полегло. Заместо них вступали новые. Задело в руку и Ленина, однако он перевязал ее платком и снова повел на приступ. Рывок, еще рывок, и вот мы подбежали к Верховному Совету. Охрана сдалась без звука. — А ну-ка, хлопцы, кто снимет пулеметчика? — спросил нас Ленин. Настала тягостная тишина. Все мялись, дышали в обмороженные кулаки. Ведь колокольня Ивана Великого — а не хухры-мухры…
— Попробуйте-ка вы, товарищ Ленин! — сказал сержант Фе-сенко.
— А что, могу попробовать, — ответил Ленин. Лукавый огонек сверкнул в его глазах, — когда-то в Шушенском стрелял я белок в глаз. — Уверенным движеньем он взял мой АКМ, умело перевел на одиночные, прицелился, застыл, нажал курок. Звук выстрела, затем протяжный крик, и тело пулеметчика упало на площадь.
Раздалось громкое: «Ура, да здравствует Ильич!» Я приказал ребятам обследовать и опечатать помещенья ельцинцев и вместе с Ильичем проследовал в его старинный кабинет, где в годы гражданки он руководил фронтами.
Здесь все осталось неизменно. Стояла скульптура обезьяны, подаренная Хаммером в 22-м, дымился чай, оставленный им в свой последний, неожиданный визит: в октябре 23-го.
— Садитесь! — приказал мне Ленин. — Передавайте по телеграфу, немедленно: «Всем, всем, всем! Социалистическая контрреволюция, о необходимости которой столько лет упрямо твердили большевики, наконец-то свершилась! Кремль взят, беловежских национал-предателей объявляем вне закона и приговариваем к смертной казни через повешение — заочно. Советский Союз объявляется восстановленным в границах 1922 года. А всякую там Галицию, Бессарабию и Прибалтику возвращаем Антанте ко всем чертям собачьим!»
Ильич задумался, отхлебнул чайку: «Выполнение указанной программы действий возлагаю на красного курьера товарища… как вас там? Андрея. Подпись: Председатель Совета Народных Комиссаров — Владимир Ульянов-Ленин. 31 декабря 1991 года. Кремль».
— За что такая честь? — я хотел было взбрыкнуться, однако прикусил язык, увидев, что Ленин показал кулак. Тогда я встал, одернул кожаную куртку и, подойдя к телеграфу, начал набирать: «Всем, всем, всем…»
Мюнхен, 1993
О ПОВЕСТИ ДМИТРИЯ ДОБРОДЕЕВА «ВОЗВРАЩЕНИЕ В СОЮЗ»
Главное действующее лицо писаний Дмитрия Добродеева — время. Русское, вечное время. Время — замкнутая спираль и подчиняющее себе все и вся. Не он один заметил, что ничто не меняется в России, что, выйдя на улицу, можно встретить воинов Чингисхана, мирно беседующих с революционными солдатами семнадцатого года. И что Россия с легкостью заглатывает любого человека, и косточек не останется. Но, как бы там ни было, именно об этом написана опубликованная в журнале «Дружба народов» рок-повесть «Возращение в Союз». Добродеев скорее похож на мистика, ищущего скрытой сути явлений. Его тексты пронизаны стремлением вырваться из плена повседневного кошмара. В том числе и отказавшись от сложившихся литературных стереотипов.
