Сергей Дигол - Старость шакала. Посвящается Пэт
Фарш закончился. Рукавом Пэт успела вытереть пот со лба, чтобы через пару мгновений увидеть перед собой две новые мясные горы – одну с говяжьим фаршем и одну со свиным. Здоровяк Уэйн Хаксли не переносил, когда его сестра и Пэт маются без дела.
Майкл говорил:
– Бренды переполняют нашу жизнь, кажется, что между ними идет война на истребление. Но стоит лишь вспомнить, что тысячами, сотнями тысяч брендов владеют в лучшем случае пара сотен человек, – он снова улыбнулся. – Надеюсь, я достаточно ясно охарактеризовал причины процветания профессионального тенниса?
На этот раз Пэт не решилась даже кивнуть, лишь бросила взгляд на хозяину.
– А вообще, конечно, поздравляю, – сказал Майкл и спрыгнул с насиженного места на подоконнике. – Джефф мечтал, чтобы из тебя вышел толк.
Он ушел, не попрощавшись, и тем же вечером Джон Хаксли мрачно объявил Пэт, что за последнюю неделю из ее зарплаты вычтено двадцать восемь фунтов.
– Вообще-то ты отсутствовала шесть часов и почти сорок минут, – сказал он. – Но мы решили вычесть лишь за четыре часа. На первый раз.
В вопросе обязательности Джон Хаксли не уступал своему брату. Через неделю Пэт недосчиталась пятидесяти шести фунтов – за восемь проведенных вне лавки рабочих часов. Обиды она не чувствовала, как не было страха или веры в правительство. Она знала, что что-нибудь придумает даже в случае увольнения и иногда мечтала об этом. В конце концов, так у нее было бы больше времени быть рядом с Мэри.
Мэри знала чего хотела. И понимала, как запорошить окружающим глаза – вот только с Пэт этот вариант уже не проходил. Этот орешек Пэт раскусила: за внешностью малолетней дурочки пряталась пантера, и было бы большой глупостью не трусить рядом с ней. Пэт знала: Мэри добьется своего, и Тони Марч станет на ее пути лишь эпизодом к цели. Возможно, не таким уж приятным, но на то он и эпизод.
Пэт делала все, что могла. Не подавала вида, кривилась и хмыкала, стоило Мэри разоткровенничаться в очередной раз. Но, покривлявшись и повздыхав, Пэт оставалась рядом.
Конечно, никто не доверит ей целую школу в Мертоне, об этом могла мечтать только идиотка. Или неопытная хищница вроде Мэри. Энн Краддл незаменима – это было ясно как день. Хуже всего было то, что в это верили в Лондоне, а значит, никто не доверит школу в Мертоне молоденькой девчонке. А вот двум девчонкам, одной из которых пошел двадцать третий год – совсем другой разговор. Этот горизонт Пэт держала на прицеле, как опытный охотник – едва выпорхнувшую из камышей утку. Главное – не пальнуть раньше времени. Пускай Мэри обработает Энн, а лучше, действительно, Тони Марча, и лишь когда наступит момент для разговора по взрослому, из кустов выйдет она. Пэт со своим двадцати тремя годами. Зрелость, которая так здорово дополняет энергию Мэри.
Теперь это была их общая тайна, ее и Мэри, и даже при констебле Пэт старалась не выдавать ничего, что могло быть истолковано как ее личные виды на собственное будущее. Нет, болтать с Джимии она меньше не стала, но делиться сокровенным больше не собиралась. Вместо новостей из Мертона констебля Крайтона теперь потчевали слоенным пирогом из знаковых событий, легенд и просто баек всемирной истории тенниса. Некоторые из них развлекали и саму Пэт, как, например, случай с мальчиком-подавальщиком на прошлогоднем Ролланд Гарросе.
– Главное, зрители все поняли заранее, – рассказывала она. – Представляешь, он только замахивался, а стадион уже ахнул. Но куда там: это смэш, рука в сумасшедшей динамике.
Смэш выполнял французский теннисист Микаель Ллодра, и к сетке по меркам грунтового покрытия он подобрался слишком близком. Вообще-то таких возможностей на грунте почти не выпадает, и Пэт знала это не понаслышке. Стой себе на задней линии, держи подачу, при возможности обостряй, но гляди, не нарвись на разящий ответ. Терпение – главное оружие грунтовика.
В тот момент у Николаса Альмагро, соперника Ллодра, просто сорвался удар. Мяч взвился слишком высоко – так, что ноги Ллодра сами понесли его вперед, а ноги мальчишки у сетки скомандовали: «мяч упадет, не долетев до сетки». У сетки они и встретились – голова подавальщика и ракетка сыгравшего наотмашь теннисиста.
Все выглядело как нельзя страшно. Мальчик бился на корте в конвульсиях, врачи суетились, Ллодра рухнул на колени, а зрители, повздыхав, уже через пятнадцать минут очистили трибуны, чтобы когда-нибудь (конечно, когда заживут рубцы на сердце) снова вернуться сюда. Дважды в одну воронку снаряд не попадает, разве не так?
Никто не верил, что все обойдется, но мальчишка оказался счастливчиком. Ллодра и Альмагро доиграли матч на следующий день, а расписание турнира, хотя и претерпело изменения, но исключительно из-за дождя, зарядившего в начале второй недели и на целых два дня. Рафа Надаль выиграл очередной Ролланд Гаррос, и хотя на церемонии награждения триумфатор вспомнил несчастного мальчишку, его слова вызвали бурю скорее умилительных, чем сочувственных аплодисментов.
Финальный матч потерпевший смотрел по телевизору и уже не в палате госпиталя. Мальчика выписали на пятый день, и доктора, в одночасье почувствовавшие себя светилами медицины, на которых открыли охоту мировые телеканалы, с гордостью, как о своем достижении, уверяли, что мальчик родился в рубашке. Кости черепы были целы, жизненно важные органы функционировали в удовлетворительном режиме и если бы не легкое сотрясение мозга, диагноз можно было ограничить психологическим шоком.
Шоком стало и появление мальчика в рекламе; премьера ролика состоялась уже через месяц. В начале клипа мальчишка представал в привычном облике: вот он у сетки, пальцами рук уперся в корт, согнутые в коленях ноги напряжены в ожидании рывка. Вот мяч взмывает навстречу снимающей с верхней точки камере – это теннисист, лицо которого не разглядеть из-за козырька кепки выполняет удар сверху. Съемка замедленная, видеоряд сопровождается пафосным Штраусом из «Космической одиссеи 2001 года». Кажется, что, достигнув верхней точки, мяч будет вечно лететь в бездну, но происходит переключение на другой план и зрители видят ступни мальчишки. Они поочередно отталкиваются от корта, и красно-коричневая грунтовая пыль медленно поднимается из-под его пяток. Хлоп – и в кадре происходит что-то напоминающее белый взрыв, кратковременное ослепление, после чего снова крупным планом показывают лицо мальчика. Он в школьной форме: жилетка с эмблемой школы, галстук между жилеткой и белой, застегнутой на верхнюю пуговицу рубашкой. За его спиной – молодая женщина с будто въевшейся в лицо улыбкой, она накидывает мальчику на спину школьный рюкзак.
– Пока, мам, – бросает он ей и женщина, ничего не говоря и даже не кивнув, улыбается все той же мертвой улыбкой.
Благодаря более общему плану становится ясно, что мальчик выходит из дома, а мать, по крайней мере, рекламная, остается на крыльце со своей идеальной улыбкой.
– После двадцать седьмого мая я стал учиться гораздо лучше, – заявляет мальчишка в камеру, и на экране возникает пэк-шот.
Логотип компании «Уилсон» ее ракетка модели «Би Эл Экс» – точно такая же, которой ему досталось по голове.
«Уилсон. Умные ракетки», говорит голос за кадром, и ролик прерывается.
– Никогда не видел, – скептически поджал губы Джимми Крайтон.
– Ясное дело, не по телеку, – сказала Пэт. – Вирусная реклама для Интернета. Зато у них три миллиона просмотров на Ютубе.
– Боже, – вздохнул констебль. – И ты не боишься, что тебя вот так же, – он запнулся, – ну, что тебе может достаться?
– За миллионый контракт с «Уилсоном» я согласна на все, – улыбнулась Пэт. – Говорят, родители мальчугана теперь катаются как сыр в масле. На престижный университет теперь точно хватит. Конечно, если парень не выкинет какой-нибудь более смертельный номер.
Она вспомнила отца и бросила взгляд на урны на камине. Кому-то теннис даст путевку в жизнь, ее же обитатель одной из урн лишил и того, и другого. Сейчас у нее были вопросы к нему, но урны затаились. Безумная, сводящая с ума трескотня родительских голосов начнется под вечер – так было всегда с того самого дня, когда Пэт имела несчастье пустить урны в дом. Она говорила «спокойной ночи, мамапапа», но голоса не имели ушей и продолжали перебивать друг друга, и Пэт уже привыкла к этому бедламу, ничего похожего на который не было и в помине при живых родителях. Они не давали ей уснуть, но теперь Пэт не могла сказать наверняка, научится ли она снова засыпать, если по вечерам в ее голове вновь воцариться порядком подзабытая тишина.
