Ирэн Роздобудько - Сделай это нежно
Мария боялась, когда цыганка смотрела ей прямо в глаза, так, как сейчас.
Говорят же люди, что ведьма она.
– Говори, Дамира! – приказала твердым голосом, а у самой сердце затрепетало – слишком острый взгляд у цыганки, как нож.
– Нет… Ничего, почудилось… – выдохнула очередной клуб дыма старуха, – не обращай внимания.
И поспешила перевести разговор:
– Легко отошел Болеслав Юрьевич?
– Ты намеренно дразнишь меня, ведьма! – вспыхнула княгиня. – Зачем разносишь по городу слухи? Сколько раз говорила тебе: не Юрьевич мой дед, а Станиславович! Так и в архивах записано!
– Э-э-э, девушка милая, я уже слишком стара, чтобы лгать. Да и слухи те не от меня идут. Люди все знают. Бумага архивная все стерпит, а слухи – как море: покатило волны – не остановишь. Да и что тут скрывать? Думаешь, это была единственная тайна Софии Потоцкой? Сейчас, наверное, встречает его на небе – вот там и поговорят…
Она рассмеялась по-вороньи.
И тем неожиданно развеяла отчаяние, с которым прибежала к ней молодая княгиня: значит, есть она – жизнь вечная, если старая ведьма с такой легкостью восприняла печальную весть.
Мария и сама часто думала о своей легендарной прабабке – какой она была на самом деле? Внимательно рассматривала ее портреты, сравнивала: такая же ли она красивая? Донимала деда Болеслава расспросами. И был в них чисто практический интерес: если смогла прабабушка София создать в уманских угодьях второй Версаль, сможет ли она, Мария, построить нечто подобное в Немирове? А еще будоражила воображение история о грешной любви Софии к пасынку своему – Ежи-Юрию. Это какой же надо быть, чтобы так отблагодарить мужа за обожание? Или: это какой же должна быть эта любовь!
То, что ее прадед, Станислав Потоцкий, до безумия влюбился в Софию, которая тогда была женой Юзефа Витта, Марию не удивляло. Трудно было устоять перед тем, что она видела на портретах, – бездонные черные глаза, хрупкие руки, фарфоровые плечи, густые волосы, которые, вероятно, всегда пахли хной. Прадед был настолько влюблен в эту экзотическую красоту, что без всякого стыда выторговал свою несравненную Софи у старого Витта за два миллиона золотых. А потом всячески потворствовал всем ее прихотям.
А легко ли было избежать того же искушения его сыну от первого брака Юрию, светскому денди, картежнику и повесе, который с легкостью покорял женские сердца?
Вот что имела в виду Дамира: от этой греховной связи и родился дед Болеслав, записанный в архивах – чтобы избежать скандала – как сын старого Потоцкого.
– А ты видела мою прабабку Софию? – спросила Мария, заметив, что старая цыганка начала клевать носом. – Какой она была?
Молодой княгине сегодня хотелось поговорить, чтобы как-то развеять грусть от печальной вести из Санкт-Петербурга. Хотелось помянуть деда именно здесь – у старой Дамиры, его первой и, кажется, самой верной любовницы.
– Видела, но очень тогда молодая была, чтобы хорошо запомнить, – сказала Дамира, набивая трубку новой щепоткой табака. – Наш табор тогда под самыми барскими угодьями стоял. Хозяйка охоча была до гульбищ и песен – мы, цыгане, ее часто развлекали. Ходили слухи, что, узнав об измене жены, да еще и со своим сыном! – старик Потоцкий обезумел от горя. Проклял обоих. Умер с этим проклятием на устах. А она все это время, пока он умирал, стояла у его постели на коленях, хотела прощение вымолить. Страшно было ей рожать в проклятии… Просила мать мою снять проклятие. Та, что ни делала, – не смогла. Но дед твой родился здоровым, слава богу! А вот у самой Софии все дела после этого наперекосяк пошли. Юрий пил-гулял, махнул в Париж да там и умер. А София Потоцкая ударилась в строительство, хотя и была уже Софиевка прекрасной, как рай на земле. А дед твой вырос красивым и умным, не взяло его проклятие. Разве что… – Дамира улыбнулась. – Хоть и была его жена, бабушка твоя, первой красавицей при дворе, но где бы я ни была – ездил ко мне часто. Может, я тем проклятием была, как думаешь?
Мария пожала плечами.
Ей трудно было разглядеть в этой старой женщине предмет неистовой страсти своего деда, который до конца дней оставался статным, красивым и привлекал женские взгляды.
Поймав ее взгляд, старуха улыбнулась:
– Ты на меня, княгинюшка, не обижайся. Я старая. Все мое – в прошлом. Зажилась я при вашем семействе, никак не расстанусь. Да уж, наверное, скоро Болеслав Юрьевич меня к себе призовет. Наверное, и ТАМ не обойдется без своей Дамиры!
Старуха засмеялась, прикрыв костлявой рукой рот.
– Хватит, бабка, поговорили… – прервала ее княгиня. – Пора мне. Спасибо, что утешила. На вот, возьми… – протянула ей золотую монету. – И прощай – завтра еду в Петербург на похороны. Когда снова увидимся – не знаю. Привезу тебе новый платок, этот уже совсем дырявый…
Старуха закряхтела, поднимаясь со скамьи, перекрестила на пороге молодую женщину и снова уставилась на нее своим странным взглядом. Замерла.
– Что? – вскинулась Мария. – Ну говори уже!
Старуха беззвучно пошевелила губами, сомневаясь, стоит ли выпускать слова на ветер. А потом решительно кивнула седой головой:
– Свидимся ли еще – не знаю. А потому скажу, княгинюшка: жить тебе, пока будешь строить свои хоромы. Да ты, детка, не бойся: работы в Немирове немерено! На долгий век хватит. А теперь иди, не грусти – дедушка твой хорошую жизнь прожил, дай бог каждому…
…Мария Григорьевна Щербатова тихонько вошла в свою спальню, быстро сбросила на пол влажное от ночной росы платье, кое-как расшнуровала корсет и влезла под теплое пуховое одеяло.
Стоило ей прикрыть глаза, как перед ней нарисовался образ старой цыганки – «жить тебе, пока будешь строить…».
Нет, предсказаний она не боялась и суеверной не была.
Если верить всем басням и россказням, то можно превратиться в тех деревенских кумушек, которые при всем внешнем уважении к своим господам до сих пор перемывают кости всему ее роду.
Ничего не поделаешь – род действительно неординарный. И столько в нем всего намешано, что уже сложно отличить правду от вымысла.
А что касается строительства, так оно в Немирове действительно в самом разгаре, конца-края не видно! Так что предсказание Дамиры можно забыть, и без того забот хватает! Тем более что опереться ей теперь не на кого.
Дед умер. Муж наезжает сюда нечасто – весь в государственных делах. А на ее еще совсем юных плечах огромное хозяйство – целый город, винодельня, угодья, парки, имение.
Неужели в этих трудах она повторяет судьбу прабабушки Софии? А в любви? Там – пустота. Одиночество…
Мария зашевелилась в постели, поняла, что сегодня ей не заснуть.
Удивительно, подумала, что прабабушка София Потоцкая с таким неистовством отдавалась строительству, будто в этом видела смысл своей жизни. И это тогда, когда склонялись к ее ногам короли и министры, признавая самой красивой женщиной Европы! А она занималась такими неженскими делами – чертежи, сметы, расчеты, мрамор, щебенка, песок…
Да еще и передала эту страсть своей правнучке! Что за странные совпадения!
Мария откинула одеяло, накинула пеньюар с лебединым пухом, взяла подсвечник и тихо спустилась в бальный зал – там среди других изображений предков висел и портрет Софии Потоцкой.
Княгиня подняла выше свечу, и в ее золотистой мгле возникло прекрасное лицо – оно было живое, привлекательное, изменчивое, но, вероятно, не шло ни в какое сравнение с оригиналом. Ведь магии такому лицу много лет назад добавляло каждое движение, взгляд, интонация, шорох платья.
Говорят, что прабабушка была отчаянной авантюристкой, много попутешествовала перед тем, как осесть в этих краях.
«Но со мной ведь – то же самое», – вдруг пришло в голову Марии.
До свадьбы она исколесила полмира, даже в Алжире побывала.
А характер! Сколько раз слышала от деда: слишком самостоятельная, слишком упрямая и гордая. Одно было в ней такое, за что не ругали – была красивая, как и все женщины рода Потоцких: высокая, стройная, с роскошными волосами, которые всегда пахли хной…
В Немирове каждый знал: молодая княгиня хоть и хрупкая на вид, а долга не простит, с купцами и подрядчиками церемониться не станет, в цифрах разбирается не хуже любого счетовода. И при всем своем европейском воспитании бывает резкой и даже диковатой, как… «бусурманка».
С чуть заметной улыбкой смотрела на Марию «турецкая наложница» с портрета, будто говорила: «Моя кровь! Моя!»
Княгиня вздрогнула.
Посмотрела вопросительно: что же ты, бабушка, не дала мне такой страстности, которая в тебе была?
Конечно, это счастье – чувствовать себя хозяйкой такого города. А вот что касается любви…
Не зря же ее дед – царство ему небесное! – человек ярких чувств, был против ее брака с князем Щербатовым. Считал, что этот потомок знатного рода слишком эгоистичен, слишком увлечен самим собой. Но разве она тогда могла ослушаться? Была влюблена без памяти в молодого красавца Алексея, как слепой котенок.
