Мария Галина - Медведки

Пошлейшая вообще-то сцена.

Сын воссоединяется с отцом на всеобщем воссоединении родственников.

Папа, по дороге кивнув мне, прошел мимо. Для этого ему пришлось обойти меня. Я так и остался стоять, чуть расставив руки, поэтому занимал много места.

— Сережа, — сказал папа.

Я обернулся.

Сметанкин шел папе навстречу, руки он тоже распахнул на всю ширину, и теперь они с папой обнимались как чудом обретенные родственники.

— Дядя Саша, как я рад, что ты пришел, — говорил Сметанкин.

А папа говорил:

— Сереженька, познакомься, это твоя тетя Лиза, дочка Сонечки.

Тетя Лиза качнула свежекрашенной прической.

— Сереженька, Александр Яковлевич о вас так много говорил!

Они еще немножко пообнимались. У Сметанкина было лицо абсолютно счастливого человека. Мне сделалось его жалко. Может, он был бы не таким плохим родственником?

Обнимая за плечи Сметанкина, папа гордо огляделся и заметил меня.

— А вот и мой сын, — сказал он. В голосе его по-прежнему звучала гордость, скорее всего, по инерции.

— Мы встречались, — сказал Сметанкин дружелюбно.

— Он у меня писатель, — сказал папа.

Откуда он это взял? Но я протестовать не стал.

— Знаю, — сурово сказал Сметанкин.

— И его... — папа запнулся, поскольку статус Рогнеды был для него неясен. Еще бы, после всего, что она ему наплела.

— Моя невеста, — сказал я. А вдруг на этом безумном сборище все сказанное становится правдой?

— На самом деле я его стилист, — с холодной сверкающей улыбкой пояснила Рогнеда.

Это Сметанкина не интересовало. Его интересовал папа. И тетя Лиза. И другие родственники.

У Сметанкина была своя магия. Магия Рогнеды на него не действовала.

— Вы сидите рядом со мной, дядя Саша, — сказал он папе, — и не спорьте.

— Конечно, Сереженька, — согласился папа.

— Там таблички расставлены.

Сметанкин окинул взглядом холл, где кучками толпились гости. Я подумал, что лицо его опять изменилось: он стал похож на кого-то очень знакомого... старая фотография? Пятна света на дощатой поверхности столика? Мороженое из мокрой алюминиевой вазочки? Господи, он был точь-в-точь мой папа в молодости. С известными поправками, конечно.

Но ведь этого не может быть.

Он не имеет к нашей семье никакого отношения.

Или Эмма Генриховна ошиблась? И он никакой не ее сын. Бывают же совпадения.

Официант в черном пиджаке ловко продвигался меж гостей, держа на согнутой руке поднос с бокалами шампанского. Пузырьки отрывались от чуть матовых стенок, уходили вверх и пропадали в никуда.

Я взял бокал шампанского и не глядя передал Рогнеде. Второй взял себе. Шампанское было холодным. И вообще неплохим.

Тетя Лиза оживленно переговаривалась с супружеской парой: женщина с широким северным лицом и ее невысокий костистый лысоватый спутник. Красноярские родичи? Дети тети Аллы?

Распахнутое небо за панорамными окнами медленно темнело, припухшие полосы облаков смыкались, словно нечувствительно срастались края операционных швов.

Родственники немножко освоились и начали разбредаться по холлу. Такое броуновское движение, как обычно бывает в компаниях, где все чужие друг другу и пытаются найти хотя бы кого-то, с кем можно поговорить.

За широкой приоткрытой дверью я видел огромный стол, накрытый крахмальной белой скатертью, на белых тарелках белые конусы салфеток. Вилки и ножи холодно блестели в свете люстр. Все это вместе напоминало о торжестве хирургии.

Никаких трупов в канализационных колодцах, никаких бедных обманутых стариков, ничего. Разве что Левицкая с ним в сговоре, а это уж совсем невероятно.

Мошенник не он, а я. Потому что я придумал ему родственников. Вызвал их из небытия. Вот они, ходят по холлу, пьют шампанское.

Тут в глаза мне ударил острый свет, и я сощурился. Какой-то тип, оказывается, бегал вокруг с зеркалкой. Ну да, нанятый фотограф. Чтобы запечатлеть встречу родственников для истории.

Впрочем, вспышки загорались и гасли сразу в нескольких местах. То ли Сметанкин нанял целую свору фотографов, то ли набежали корреспонденты из местной прессы с их природным сродством к халявной выпивке и сентиментальным новостным поводам. А тут такая удача — и то, и другое сразу.

По глазам ударила вторая вспышка. Похоже, фотографы начали потихоньку стягиваться в наш угол. Еще бы, мы с Рогнедой были самой колоритной парой.

Один, с бэйджиком «Пресса», вообще стоял с диктофоном наготове.

Рука, держащая диктофон, блестела от пота.

Если он такой нервный, почему выбрал эту профессию?

Я пожалел его и сказал:

— Да?

— Вот вы писатель... Писатель ведь? — он радостно задвигал диктофоном, приноравливаясь к моему голосу.

— Безусловно, — сказал я. — Трубка. Паркер. Видите, вот паркер. Кем я еще могу быть?

Он неуверенно усмехнулся. Ему очень хотелось сделать материал. И чтобы дали поесть. Если можно. Похоже, фрилансер.

— Как вам это... событие?

— Романтично, — сказал я, — симптоматично. Символично. Родственные узы. Мистический брак городов. Союз Севера и Юга, можно сказать. Воссоединение. Я вижу это так.

— Вы, наверное, используете этот сюжет в своих будущих произведениях?

— Жизнь, — сказал я, — лучший сценарист. Такой сюжет... не осмелится выдумать ни один приличный автор. Потому что его обвинят в пошлости и потакании дешевым вкусам толпы. Вы меня понимаете?

— Да, — растерянно сказал он.

— Вот и хорошо, — сказал я, — пойдем, Рогнеда. Познакомимся с родственниками.

Тетя Лиза продолжала беседовать с парочкой северных родственников. Она подносила к глазам платочек. И родственница подносила к глазам платочек. А родственник обнимал ее за плечи.

— Семочка, — всхлипнула тетя Лиза, — познакомься, это Риточка, дочка тети Аллы.

Так я и думал.

Тетя Лиза на самом деле мне не тетя, а двоюродная сестра. Просто у папы и тети Сони была большая разница в возрасте.

— Риточка, а это Сема. А это Риточкин муж, Витя. Мы с Риточкой как раз говорим, как жаль, что тетя Алла не дожила до этого дня.

— Да, — сказал я, — надо чаще встречаться.

Папа стоял в секторе, сплошь освещенном фотовспышками, он был словно сухое дерево в грозу. Рядом с ним, рука об руку стоял Сметанкин. Фамильное сходство отчетливо просматривалось. Репортеры вокруг них припадали на одно колено, точно вассалы.

Витя, оказывается, тряс мне руку.

Я высвободил руку и сказал:

— Очень приятно.

— Елизавета Львовна говорит, вы писатель, — сказал Витя. У него были набрякшие веки и маленькие бесцветные глазки. Волосы были зачесаны поперек лысины. Никогда не понимал, зачем они это делают. Не лучше ли носить свою лысину с честью?

Мало волос — много тестостерона. Так говорят, во всяком случае.

— Вроде того, — сказал я.

— Не скромничайте, это сразу видно.

Он обратил вопросительный взгляд к Рогнеде.

— Моя невеста, — сказал я.

— Модель?

— Я стилист, — сказала Рогнеда, улыбаясь алым вампирским ртом, — а он шутит.

— Писателю полезно иметь личного стилиста, хи-хи-хи... Я бы не прочь. Бизнес-стиль, знаете... Имидж в наше время — это все...

— Я дорого беру, — сказала Рогнеда.

— Я бы... можно вас на минутку, — он вновь обернулся ко мне, бокал с шампанским он сжимал в руке, точно мертвую птицу со скрученной шеей. Костяшки на пальцах были белыми.

— Да, — сказал я, — да, конечно.

На столике за колонной уже стояло несколько пустых бокалов из-под шампанского. Сколько же Сметанкин во все это вбухал?

— Слушаю, — сказал я.

— Вы его хорошо знаете? — спросил Витя и, морщась, отхлебнул из бокала. Наверное, шампанское показалось ему слишком кислым. — Этого вашего родственника?

— Нашего родственника, — сказал я, улыбаясь, — нет, откуда? Он же только недавно сюда приехал.

— И вы никогда не переписывались с ним прежде? Нет?

— Как я понял, — сказал я, — он решил восстанавливать семейные связи совсем недавно. Знал ли я его раньше? Нет, не знал.

— Но он надежный человек?

— Понятия не имею.

— Такой прием стоит денег.

— Безусловно.

Я знал, что за этой преамбулой последует, но не стал ему помогать, решил, пускай сам выкручивается. Этот Витя мне не нравился. И как это тетя Алла допустила такой мезальянс? Или больше на Риточку никто не польстился?

— Я задумал одно дело, — сказал Витя, — очень перспективное дело. Перспективный бизнес. Но нужен начальный капитал. Вложение. Вы вроде пользуетесь тут влиянием. Поговорите с ним, а? Мы могли бы на паях.

— С ним?

— И с вами. Как с посредником. Или вы хотите сразу? Если он вложится. Скажем, семь процентов от сделки...

— Пятнадцать, — сказал я.

— Что?

— Пятнадцать. Вы не деловой человек. Это стандартный процент за посредничество.