Андрей Бондаренко - Байки забытых дорог
Байка девятнадцатая
Неожиданный рассказ – «Жёлтая роза в её волосах»
Вступительные экзамены в театральный ВУЗ. В этот раз надо было что-то читать. То ли стихи, то ли прозу. Главное, что не басню. С баснями у Егора никогда не ладилось…. А всё остальное, что же, не страшно.
Страшно, что уже нельзя ничего изменить. Ничего и никогда. Безвозвратно и навсегда…
Тёмный коридор, жёлтая старинная дверь, позеленевшая от времени медная изогнутая ручка. Необъятный гулкий зал, в самом его конце располагался стол Приёмной комиссии. Седой Мэтр, прославленный чем-то давно и прочно позабытым. Справа от него – молоденькая актриса, звезда новомодных телесериалов. Рядом – ещё какие-то, смутно узнаваемые, известные и публичные.
– Ну-с, молодой человек, просим, зачитывайте!
«Просите? Ну, что же, ладно…».
Егор сглотнул предательскую слюну, и, глядя безразлично и отрешённо куда-то поверх голов важных и знаменитых, начал:
Жёлтое солнце в её волосах.Утро – над быстрой рекой.И о безумных и радостных снахВетер поёт молодой.
Жёлтое солнце в её волосах.Жаркий полуденный зной.И о мечтах, что сгорели в кострах,Ворон кричит надо мной.
Синее море, жёлтый песок.Парус вдали – одинок.Ветер волну победить не смог,И загрустил, занемог.
Жёлтая роза в её волосах.Кладбище. Звёздная ночь.И бригантина – на всех парусах —Мчится от берега прочь.
Камень коварен. Камень жесток.И, словно в страшных снах,Маленький, хрупкий, жёлтый цветок,Плачет в её волосах….
Он читал, говорил, рассказывал – чётко и размеренно, как автомат.
Или – как испорченный магнитофон?
Пять минут, десять, двадцать, тридцать, сорок….
О чём?
О былой любви, ушедшей навсегда. Об удачах, обернувшихся позором. О несбывшихся мечтах и вещих снах, оказавшихся пошлым обманом.…
В старинном гулком зале звучал только его голос, все остальные звуки умерли. Члены Приёмной комиссии замерли в каких-то нелепых позах, внимая, словно бы во сне, безграничной юношеской тоске, и чему-то ещё – страшному и жёлтому. Тому, что не поддаётся объяснению словами человеческого языка.…
Но вот Егор замолчал.
Нет, не потому, что стихотворение закончилось.
У этого стихотворения не было – ни конца, ни начала.
Он мог бы ещё говорить час, сутки, год, век…
Просто – уже нельзя было ничего изменить. Ничего и никогда. Безвозвратно и навсегда….
Его голос затих, а тишина осталась. Она ещё звенела и жила секунд тридцать-сорок. Потом послышались громкие и протяжные всхлипы. Это молоденькая актриса – звезда новомодных телесериалов – рыдала, словно годовалый ребёнок, роняя крупные, похожие на искусственные японские жемчужины, слёзы.
– Извините, но она, что же…, умерла? – чуть слышно спросил Седой Мэтр.
– Нет, она жива. Просто, неделю назад вышла замуж. Не за меня, – ответ был безразличен и холоден, как тысячелетние льды Антарктиды, спящие на глубине трёх, а то и четырёх километров….
– Извините меня, господа! – Егор резко развернулся и – на негнущихся ногах, неуклюже, словно бы загребая невидимый снег – пошёл к выходу.
Чёрные ступени, занозистые перила. Тяжёлая неподдающаяся дверь. Серая улица. Слякоть, желтые тусклые фонари. Холодный ветер, гонящий по улице пёстрый бумажный мусор….
Седой Мэтр догнал его только у автобусной остановки. Схватил за рукав куртки, развернул, положил ладони рук на тёплые юношеские плечи.
– Мальчик, что же ты? Ведь, всё ещё впереди. А экзамены.… Да, что там! Ты принят. Принят в мою Мастерскую! Станешь великим артистом. Призы, премии, удача, слава…. Она узнает, и вернётся к тебе. Или, Бог с ней! Другие будут…
– Спасибо, Мэтр, – безучастно и равнодушно Егор смотрел на белые перистые облака, целеустремленно плывущие куда-то на юг. – Я уже всё решил. Долг мечте заплачен…. Я улетаю, самолёт на Карибы уже вечером. Зелёное море, мартышки, говорящие попугаи. Буду там пиратствовать понемногу, искать старинные клады, или ещё что-нибудь…. А потом, на белоснежном песке заброшенного пляжа, встречу смуглую мулатку – хрупкую и беззащитную. Полюблю её. А она полюбит меня. И у нас родится дочка – крохотная и озорная, обязательно – со светлыми кудряшками…. Я назову её – как звали ту. Буду любить. Все пылинки сдувать. И, если кто-нибудь подойдёт к моей девочке близко…, – его глаза, ранее безучастные и равнодушные, вдруг стали настолько безумными и страшными, что Седой Мэтр испуганно отшатнулся в сторону.
– Прощайте, Мэтр! Не поминайте лихом! И, вот, вам – на память, – юноша протянул несколько мятых листков бумаги, исписанных неровным почерком.
Подошёл старенький обшарпанный автобус, забрал нового пассажира, и умчал куда-то – в безумную даль.
Метр осторожно расправил бумажные листки, и, с трудом разбирая неразборчивые каракули, прочёл:
Легенда о Жёлтой Розе.
Эта история произошла лет сто тому назад, а может, и все сто пятьдесят. Карибия тогда только-только обрела независимость. Стояла, жила-поживала на берегу тропического, лазурно-изумрудного моря большая деревушка. А может, просто-напросто, маленький посёлок, дававший приют разным тёмным личностям и авантюристам всех мастей: пиратам, золотоискателям, охотникам за старинными кладами, закоренелым преступникам, скрывающимся от правосудия стран Большого мира. Белые, вест-индийские негры, метисы, мулаты, дикие индейцы, всякие – в буро-малиновую крапинку.…Та ещё публика, живущая весело, разгульно и беспутно. А какое настоящее беспутство может, собственно говоря, быть, если женщин в деревушке практически и не было – так, несколько индианок, да толстая старая афроамериканка донья Розита, владелица трактира «La Golondrina blanka[1]»?
И вот, представьте себе, в католической миссии, что располагалась рядом с этим посёлком авантюристов, появляется девушка-американка необыкновенной красоты – высокая, стройная, фигуристая, молоденькая. Ухаживает за больными и калеками, детишек индейских обучает английскому языку и математике, а в деревне появляется только по крайней необходимости – купить в местной галантерейной лавке ниток-иголок, да наведаться на почту.
Звали её – Анхелина Томпсон. И была она такая хрупкая, грустная и печальная, что, глядя на неё, даже у злобных и вечно голодных бродячих собак на глазах наворачивались крупные слёзы сочувствия. Ходили упорные слухи, что жених Анхелины трагически погиб где-то на северных золотоносных приисках, а она – от безысходной тоски – и уехала служить Господу в далёкую католическую миссию…
Но разве это могло остановить местных головорезов, истосковавшихся по женскому обществу? Стали они все оказывать мисс Томпсон различные знаки особого внимания – тропические цветы дарить охапками, через посыльных мальчишек-индейцев предлагать крупные золотые самородки. Но только не принимала она тех подарков и цветов, всё с посыльными возвращала обратно. Лопнуло тогда терпение у карибских бродяг. И однажды, уже под вечер, дружной толпой человек в шестьдесят-семьдесят пожаловали они к недотроге в гости.
Жила мисс Анхелина в скромной глинобитной хижине рядом с миссией, и выращивала на крохотной клумбе жёлтые розы, неизвестные тогда в Карибии. Видимо, привезла с собой из Американских Штатов черенки. Вернее, роза была всего одна, остальные не прижились и со временем завяли.
Выдвинули пришедшие бандерлоги девушке недвусмысленный и жёсткий ультиматум, мол, либо она сама незамедлительно укажет на своего избранника, то есть, на мужчину, с которым согласна разделить брачное ложе, либо всё решит честный и непредвзятый жребий. Так ли, иначе ли, но свадьбе к заходу солнца быть!
Грустно и печально улыбнулась тогда Анхелина, и спокойно, не моргнув глазом, ответила, мол: – «Я, конечно же, уступаю грубому насилию. А суженого выберу сама: сейчас срежу жёлтую розу и вручу её своему принцу…».
Радостно заволновались женихи, восторженно завопили – в предвкушении незабываемого свадебного спектакля.
А девушка взяла у ближайшего к ней примата острый кинжал, осторожно срезала единственную жёлтую розу, тщательно удалила все острые шипы с её стебля, и аккуратно воткнула – розу себе в причёску, кинжал – себе в сердце. И упала бездыханной…
Долго стояли бандерлоги над мёртвым девичьим телом, стояли и скорбно молчали. Потом похоронили девушку, а над её могилой поставили каменную часовню. Городок же нарекли – Сан-Анхелино. И стали все и повсюду – с искренним пылом и рвением – выращивать жёлтые розы…
А ещё через некоторое время – как-то сам собой – родился один милый и симпатичный обычай: когда мужчина намеривается предложить девушке или женщине руку и сердце, то он ей дарит жёлтую розу. Если она согласна, то цветок принимает и бережно пристраивает себе в причёску. Вот, здесь-то всё только и начинается…
